Карен Хокинс - Клятве вопреки

Взгляд Маркейл медленно спускался от его плеч к животу и уже проснувшемуся естеству. Ее глаза расширились, но она скользнула взглядом вниз по его бедрам и дальше до самого пола.

— Если ты хочешь, чтобы я ушел, просто скажи, и я выполню твою просьбу, — невинным тоном предложил Уильям.

— Ты раздеваешься, — ее взгляд метнулся к его поднявшемуся члену, — и только потом спрашиваешь, хочу ли я, чтобы ты ушел?

— Я надеялся, что смогу убедить тебя позволить мне остаться, — ухмыльнулся он распутно и самоуверенно.

— Я это вижу.

Он пожал плечами.

— Кровати в конюшне слишком… — он окинул взглядом изящную фигуру Маркейл, — жесткие.

— Значит, ты здесь, потому что эта кровать более удобная? — Маркейл рассмеялась низким веселым смехом. — И это все?

— Разумеется, нет. — Он усмехнулся. — У меня есть более приятные причины, чтобы остаться. — Он пересек комнату и, наклонившись, потерся грязным подбородком о ее нежную щеку. — Что скажешь, Маркейл? Мы разделим с тобой это королевское ложе. Или ты выгонишь меня обратно под дождь, чтобы я спал на соломе? — Его теплое дыхание коснулось ее уха. — Это было бы страшным расточительством, а мы и так уже потратили впустую слишком много времени.

Пока он терся подбородком о ее щеку, Маркейл стояла с закрытыми глазами, а теперь сделала глубокий вдох, крутя в пальцах шнуровку.

— Я должна сделать признание.

— Да, любовь моя?

Он прикусил ей ухо.

— Когда ты приехал, я хотела поскорее увидеть тебя. У нас осталось так мало времени, и я хотела… я хотела этого.

От ее слов Уильяма захлестнула теплая волна. Не имело значения ни прошлое, ни то, что могло ожидать их в будущем. Имел значение только этот момент. Это был еще один урок, который Уильям усвоил за многие годы: жизнь — это подарок, и нельзя тратить время на обсуждение деталей. Он противостоял многим штормам, многим опасностям, многим болезням, многим кровожадным пиратам и знал, что каждое мгновение жизни ценно и прекрасно. А по необъяснимой причине мгновения, проведенные с Маркейл, были вдвойне такими, и непозволительно потерять даже несколько из них.

Уильям просунул руку ей под волосы и притянул Маркейл ближе, а она прильнула к нему, словно наконец-то отыскала свое законное место. Закончив распускать ее шнуровку, он спускал ей с плеч платье и, нагнувшись, целовал каждый открывающийся дюйм кремовой кожи.

Она затаила дыхание, когда он скользнул губами по ее ключице, и этим еще больше воодушевила его. В сопровождении потрескивания огня и вспышек пламени Уильям всерьез принялся за соблазнение. Он покусывал и поглаживал Маркейл, все больше и больше обнажая ее, и когда ее сорочка, наконец, упала на пол, провел руками вниз по ее шелковой коже, восхищаясь всеми выпуклостями и впадинами. Его тело настоятельно требовало ее прикосновений.

Никогда еще Маркейл не была одновременно такой измученной и невероятно довольной. Ее кожа звенела там, где ее касались его губы; ее тело тянулось к нему. Маркейл погладила его широкую грудь и почувствовала, как под ее ищущими пальцами вздулись мускулы.

Уильям был настоящим мужчиной, состоящим из твердых плоскостей и упругих мускулов, и Маркейл охватило непреодолимое желание потрогать и попробовать их все. Ее руки скользнули вниз по его животу к бедрам, а затем она потянулась к его возбужденному естеству.

Уильям стоял, не шелохнувшись, и прерывисто дышал, пока Маркейл знакомилась с его членом, поражаясь, как он может быть таким твердым, а кожа такой мягкой, словно бархат.

Взглянув вверх в лицо Уильяму, она увидела, что он закрыл глаза с выражением мучительного наслаждения, и, очень осторожно взяв в руку его причинное место, слегка стиснула.

Уильям задохнулся и прижался лбом к ее лбу.

— Не нужно.

— Тебе не нравится?

— Слишком нравится. — Он открыл глаза и усмехнулся, все еще тяжело дыша. — Но больше мне нравится вот это…

Он поцеловал ее — страстным, обжигающим поцелуем собственника.

Когда жесткий рот Уильяма завладел ее ртом, Маркейл не могла думать ни о чем другом, кроме его теплых рук, прижимающих ее к нему, и ощущений, которые пронзали ее, оставляя бездыханной и жаждущей большего. Она так долго тосковала по этому, и ни один мужчина никогда не привлекал ее так, как Уильям.

Оборвав поцелуй, он потерся носом о ее шею, и миллион мурашек забегали вверх и вниз по ее голой коже, а потом Уильям крепче обнял ее, и Маркейл почувствовала, как его член уперся ей в бедро, бархатистый, твердый и зовущий.

Маркейл покачнулась и схватилась за Уильяма. Было настоящим блаженством находиться так близко к нему, ощущать его мускулы под своими блуждающими пальцами, чувствовать запах кожаных ремней и аромат сандалового дерева, исходивший от его кожи. Она окунулась в горячее желание, и все мысли и заботы покинули ее.

Убрав с ее шеи влажные волосы, Уильям с поцелуями, двинулся вниз к ее плечу.

Дрожь прокатилась по ее телу, и Маркейл, чувствуя, что у нее подкашиваются колени, вцепилась Уильяму в плечи.

Продолжая одной рукой крепко держать ее за талию, Уильям другой накрыл ее грудь и большим пальцем поглаживал затвердевший сосок. Маркейл застонала и, выгнувшись, прижалась к Уильяму, отвечая на каждое его прикосновение.

Она хотела этого, тосковала по этому, мечтала об этом — и вот теперь Уильям был здесь, в ее объятиях.

Убрав руку с ее груди, Уильям дерзко просунул ее Маркейл между бедер, и Маркейл снова задохнулась. Он уже настолько возбудил ее, что достаточно было всего нескольких поглаживаний, и Маркейл невольно крикнула.

Страсть волна за волной прокатывалась через нее, а Уильям, крепко держа Маркейл, нашептывал ей на ухо нежные слова.

Прежде чем она снова могла дышать и к ней вернулась способность мыслить, прошло некоторое время, и тогда Маркейл осознала, что мощные руки Уильяма сомкнуты вокруг нее, его подбородок лежит у нее на макушке, а его дыхание согревает ей кожу.

Снаружи дождь все так же стучал по крыше и окнам, но внутри при мерцающем свете камина их телам было тепло друг от друга, и у Маркейл возникло такое ощущение, будто она находится именно там, где и должна находиться всегда, — в объятиях Уильяма.

Но это было опасное ощущение. Даже если они найдут способ преодолеть свое прошлое, Маркейл не могла представить себе, что Уильям смирится с ее карьерой, да и она сама не смогла бы согласиться оставить Лондон ради жизни на корабле.

Уильям медленно разжал руки, но оставил их у нее на талии, а когда увидел выражение лица Маркейл, улыбка пропала из его глаз.

— У тебя слишком серьезный вид для женщины, которую только что полностью удовлетворили.

Маркейл только покачала головой.

Уильям довольно долго пристально всматривался в нее, а потом сказал:

— Прежде чем отнести тебя в постель, чтобы доставить настоящее удовольствие, я хочу задать тебе вопрос.

При мысли о продолжении удовольствия по ней пробежал трепет, и Маркейл пришлось слегка откашляться, чтобы произнести:

— Что ты хочешь спросить?

— Ты не делила постель с Колчестером? Никогда?

«Боже правый! Что мне делать? Я обещала никогда не выдавать его секрет — но я не могу лгать Уильяму».

— Это не вопрос, — уклонилась она от объяснения.

— Ответ я уже знаю. — Уильям нахмурился. — Так почему он твой любовник только на словах?

— Уильям, прошу тебя, больше ни о чем не спрашивай. Я не могу тебе ничего сказать. Я обещала хранить тайну Колчестера так же, как он хранит мою.

— Причина в его тайне? — Несколько секунд Уильям молчал, напряженно размышляя, а затем в величайшем изумлении поднял брови. — Будь я проклят.

— Уильям, ты не понимаешь…

— Нет, понимаю. — Он покачал головой. — Значит, самый завидный лондонский холостяк не влюблен безумно в женщину, на которой по каким-то причинам не может жениться, как уверено большинство людей. Правда в том, что его вообще не интересуют женщины.

— Я этого не говорила.

— И не нужно. — Наконец-то все приобрело смысл. Маркейл выбрала Колчестера совсем не из любви или страсти. — Но какая тебе польза от таких отношений? Господи, почему ты оставила меня ради такого человека, как Колчестер?

— Не скажу. Не могу…

Маркейл попыталась освободиться из объятий Уильяма.

— Нет! — рявкнул он и, подхватив ее на руки, понес в кровать.

Опустив ее на толстое покрывало, он опустился рядом с ней и положил ногу ей на ноги, чтобы удержать Маркейл на месте.

— Объясни мне, Маркейл. Объясни, почему ты прогнала меня…

— Это ничему не поможет. Ничто не изменилось, и…

— Это мне решать. А теперь объясни, почему ты прогнала меня и приняла покровительство Колчестера.

— Он предложил мне безопасность. Помощь. Крышу над головой. Свое покровительство…

— Но не свою постель.

— Нет. — Она вспыхнула. — Этого он никогда не предлагал, и, если быть честной, я и сама не хотела. Я… я любила другого.

Последовали минуты удивленного молчания.

— Ты любила меня.

Эта мысль поразила Уильяма. Все эти годы он был уверен, что она ветреная, не выполняет своих обещаний и никому не хранит верность. А теперь ему открылось нечто совершенно иное.

Маркейл кивнула с блестящими от слез глазами.

— Когда ты уехал, у меня появилось время подумать, и я поняла, насколько я беззащитна — и какую опасность могу представлять для твоей карьеры на флоте. Ты очень целеустремленный человек, моряк, а я актриса, — у нас ничего не получилось бы. Мы не смогли бы быть вместе. Наши отношения казались нормальными, но, если задуматься, все шло к концу. И он наступил бы если не прямо тогда, то достаточно скоро. Я долго не находила в себе сил прямо сказать тебе об этом. А ты вряд ли бы правильно понял меня. — Она покачала головой, и ее густые локоны упали ей на щеку. — Ни один из нас не был достаточно взрослым для того серьезного чувства, что захлестнуло обоих. Боюсь, у нас ничего не получилось бы.

Маркейл была права, но Уильяму от этого не стало легче.

— Тебя послушать, так наше положение было совершенно безвыходным.

— А разве не так? Если бы ты разозлился на кого-то из сильных мира сего, с твоей карьерой и с моей было бы покончено.

— А от тебя зависели сестры.

Маркейл кивнула.

— Я была безумно влюблена в тебя, и расстаться с тобой было очень-очень тяжело. — Она закрыла глаза и отвернулась. — Иногда мне хотелось, чтобы мы никогда не встречались.

От ее слов у Уильяма сжалось сердце. Он окинул Маркейл долгим взглядом, задержав его на ее шее, к которой прилипли влажные волосы, и на ее коже, еще красной от его прикосновений. С сырыми волосами, теперь прилипшими к ее щекам и шее, Маркейл выглядела намного моложе своих двадцати семи лет, и на взгляд ей можно было дать не больше восемнадцати.

Зная, какой она была в том возрасте, Уильям мог оценить, как расцвела ее девичья красота, когда Маркейл повзрослела. Боже, она стала очаровательной, чувственной, потрясающе разумной женщиной. Долгое время она не раскрывала ему всей правды, но, честно говоря, вряд ли бы он тогда правильно ее понял. Его вспыльчивый характер и мгновенно вспыхивавшая ревность причиняли страдания им обоим.

Повернув к себе ее лицо, Уильям нежно поцеловал Маркейл в губы, и она открыла глаза.

— Уильям, я…

По ее щеками текли слезы.

Он снова поцеловал ее. Они очень многое сделали неправильно, и было много такого, за что следовало извиняться и делать это бесконечно.

Но именно сейчас, когда мерцающий свет камина играл на ее изумительном обнаженном теле, когда ее губы припухли от поцелуев, а на лице остались полоски от слез, Уильям твердо знал одно: это мгновение принадлежит им.

Письмо Мэри Херст брату Уильяму в связи с его отсутствием на еще одном праздновании Михайлова дня.

«Было безумием объединить наш семейный праздник с праздником Маклейнов. Ты только представь: Кейтлин и ее потомство, Трайона и Хью со своими тремя дочерьми, плюс еще три брата Маклейна и сестра, все с семьями — в общем, детей, гувернанток и воспитателей было так много, что мне страшно даже думать об этом.

И все же, несмотря на всю эту кутерьму, чувствовалось, что тебя там явно не хватает. В следующем году, пожалуйста, постарайся приехать. Семья — это единственный якорь, который может удержать в бушующем море».

От резкого стука в дверь Уильям мгновенно проснулся. Приподнявшись на локте, он, невзирая на то, что его так некстати разбудили, некоторое время смотрел на темную, растрепанную голову Маркейл на подушке рядом с собой и на ее густые ресницы, опущенные на щеки, а потом встал с кровати и, улыбаясь, натянул бриджи.