— Я не знаю, — растерялась я.

— Разве не ты говорила с Митькой?

— Так то Митька.

— Но ты же ведь его любила!

— При чем здесь… Митька был такой же, как мы. А Валера… он ведь учитель, взрослый мужчина!

— Ну и что! Тебе-то какая разница?

— Я не знаю, как о таком говорить с учителем.

— А ты не думай о том, что он учитель! Просто говори и все!

В общем, Изольде удалось вырвать у меня обещание помочь ей. К этому разговору я готовилась целую неделю, но когда наступил решающий момент, все заранее обдуманные фразы напрочь вылетели из моей головы.

В пятницу последним уроком была физика. Прозвенел звонок, и одноклассники, схватив портфели, заторопились к выходу. Я было рванула вместе со всеми. Но Изольда так выразительно посмотрела на меня, что я невольно замедлила шаг. Я вышла вместе со всеми в коридор, но под взглядом Изольды остановилась и отошла к окну, решив подождать Валерия Ивановича. Коридор быстро опустел. В школе стало непривычно тихо. Только внизу, на первом этаже, да за окном слышались крики и топот ног. Я стояла, всматриваясь в пейзаж за окном, и чувствовала нарастающее напряжение. Не хотелось, ой как не хотелось мне с ним говорить!

Хлопнула дверь, я повернулась. Валерий Иванович вышел последним. В школе было жарко, и он после урока снял пиджак и теперь держал его в руке вместе с журналом. В белой, с короткими рукавами рубашке он казался простым пареньком-студентом, которых иногда присылали к нам на практику. Валерий увидел меня у окна, и его лицо осветилось особенной, очень обаятельной улыбкой, которую так любила Изольда.

— Машенька, вы не меня ждете? — игриво спросил он.

Он всех называл на «вы», а по именам — только лучших учеников.

— Вас, — покорно ответила я, в душе досадуя на свою безотказность.

— Да? — удивился Валерий Иванович и подошел ко мне. — Я весь во внимании.

— Может, лучше зайдем в класс? — предложила я.

Акустика пустого коридора пугала меня.

— Хорошо. — Он с готовностью снова открыл кабинет физики и, пропустив меня вперед, плотно прикрыл за собой дверь.

Я села за первую парту, и он, с трудом протиснувшись, уселся рядом. Я чувствовала себя все более глупо, но отступать было поздно.

— Валерий Иванович, — начала я, — сразу хочу попросить у вас извинения за то, что я вам сейчас скажу. Это выходит за рамки школьной программы, а может быть, даже за границы здравого смысла!

— Машенька, вы меня заинтриговали…

Лицо учителя находилось очень близко к моему, и я увидела, что у него темные брови и карие глаза. Тут же некстати вспомнилось, что у Печорина при светлых волосах были черные брови и усы. Лермонтов писал, что это «признак породы в человеке, как черкая грива и черный хвост у белой лошади». Ну, ему виднее, он был гусаром и понимал толк в лошадях. А где лошади, там уместен разговор о породе. Тряхнув головой, я отогнала от себя ненужные мысли и попыталась вспомнить, что говорила мне Изольда.

— Валерий Иванович, — снова начала я, — можно я буду разговаривать с вами не как с учителем, а просто как с человеком?

— Конечно, — тихо и очень серьезно ответил он и снял очки.

Без очков Валерий совсем не походил на учителя, и я по совету Изольды попыталась представить, что он просто знакомый парень. Парень, которого любит Изольда. Я перевела дух и продолжила:

— Валерий Иванович, как вы полагаете, возможна ли дружба между учеником и учителем?

— Естественно. И не только возможна, но и желательна.

— Хорошо. А любовь между ученицей и учителем имеет право на жизнь?

— Вероятно, — осторожно ответил он.

Говорить с ним оказалось легче, чем мне представлялось, и я осмелела.

— Можете ли вы представить ситуацию, когда взрослая девушка, которая вот-вот окончит школу, вдруг почувствовала… сильную симпатию к своему учителю. Даже нет, не так. Которая влюбилась, увидев в нем не просто хорошего учителя, а симпатичного молодого мужчину. Привлекательного, умного, доброго. Она понимает, что в школе говорить с ним бессмысленно… И… и… — Меня все больше и больше пугало выражение его лица, и я заторопилась, чтобы успеть сказать все, что мне велела подруга. — И эта девушка считает, что лучше бы им встретиться не в школе, а в парке…

Я умолкла, потому что Валерий взял меня за руку.

— Машенька, — дрогнувшим голосом сказал он.

— Валерий Иванович… — пролепетала я.

— Лучше просто Валера. Я… я помыслить себе не мог, что ты… Ты тоже… — Он начал заикаться и покраснел, а я смотрела на него с немым изумлением.

— Я сразу тебя выделил. С первого урока, — тихо заговорил он, и его ласковый голос, словно музыка, проник в мою душу. Но это была похоронная музыка, реквием любви моей лучшей подруги. — Ты удивительная девушка. Ты не просто умна и красива. У тебя еще необыкновенная душа и сильный характер. Я никогда не думал, что обычная ученица может так по-взрослому, взвешенно и смело сказать о своих чувствах. Но ты не похожа на других. Ты действительно незаурядный человек… — Он поднес мою руку к губам и поцеловал. — Рядом с тобой я чувствую себя мальчишкой, — продолжал он. — Вот уж не думал, что со мной случится такое. Я знаю, ты почувствовала, поняла и пожалела меня, увидев мои метания. Я запретил себе приближаться к тебе до того момента, пока ты не получишь аттестат. Да и потом, не знаю, хватило бы мне смелости…

У него были очень горячие руки, и меня удивило то, что он дрожит. Я не знала, что должно было произойти, чтобы учитель дрожал перед ученицей. На минуту я забыла о своей миссии и посмотрела на него глазами женщины. И что же я увидела? Влюбленного в меня мужчину! Не мальчика. Не друга. Не сверстника. Мужчину! В голове у меня все смешалось. В моем спокойствии Валерий видел смелость характера и опытность в делах любви. А я за свою жизнь еще ни разу ни с кем даже не поцеловалась! Теперь мне стали понятны и его восхищение мной, и теплота взгляда, и случайные прикосновения руки. Он любил меня! Это было так неожиданно и так странно, что я потеряла дар речи. А он говорил и говорил, и с его губ не сходила счастливая мечтательная улыбка.

— Ты чудесная девочка, Маша. И я безмерно счастлив, что ты отвечаешь мне взаимностью. Скоро, совсем скоро мы сможем не прятать нашу любовь. Но до той поры нам придется быть осторожными. Я не хочу, чтобы в городе трепали твое доброе имя. И я не стану тебя удерживать и отговаривать от института. Тебе обязательно надо поступать. В Ленинграде прекрасные вузы. А у такой способной девушки должно быть блестящее будущее. Я знаю, — улыбнувшись, сказал он и сильнее сжал мою руку, — ты отличница. Но поверь, физика — твое призвание. Не бросай ее.

Пока он говорил, мне становилось все страшнее и страшнее. Мало того что я не оправдала надежд моей подруги, мне теперь придется все ему объяснять. Валерий был хороший человек и нравился мне. Но кроме симпатии к нему, я испытывала жалость. Да, мне было жаль его, просто ужасно жаль.

— Все-таки как здорово, что ты решила со мной поговорить, — произнес он. — Как я рад, что ты не похожа на остальных влюбленных девчонок. Знаешь, я до вашей школы проработал год в соседней. Там в меня почему-то влюбились сразу несколько старшеклассниц. Прямо напасть какая-то! Записки мне писали, под окнами дежурили. Глупо и навязчиво для разумных девушек. Нельзя вести себя подобным образом. Или так беззастенчиво есть меня глазами, как ваша глупая красотка Изольда…

И тут сзади раздался громкий стук. Мы одновременно повернули головы и увидели Изольду с пылающим лицом и горящими глазами. Все это время она пряталась за крайней партой у окна. Последние слова Валерия вынудили ее покинуть свое убежище.

— Вот как! — крикнула она, и по ее красному лицу ручьем потекли слезы. — Глупая красотка! Я для вас только глупая красотка!

— Изольда! — Я в панике вскочила.

— Замолчи, предательница! Ты мне больше не подруга! Я тебе доверилась! А ты… а ты…

И она с рыданиями выбежала из кабинета.

Я в изнеможении опустилась на стул. В тот момент мне показалось, что на меня обрушилось небо. Мне было плохо, так плохо, что я готова была отдать все на свете, лишь бы повернуть время вспять. Чтобы ничего этого не было. Ни разговора, ни признаний Валерия, ни рыданий Изольды. Ну зачем, спрашивается, я поддалась ее уговорам? Надо было отказать. Даже поругаться! Так было бы лучше!

Валерий с состраданием смотрел на меня, и я не поняла, как очутилась в его объятиях. Он все крепче прижимал меня к себе и сбивчиво шептал:

— Прости, прости… Бедная моя девочка… Ничего не бойся… Я не дам тебя в обиду…

Его лицо неотвратимо приближалось к моему, и я вдруг пришла в себя.

— Валерий Иванович! Вы еще поцелуйте меня… для полной радости, — с досадой произнесла я.

Он отпустил меня и с недоумением посмотрел в мои холодные глаза…


После этого события моя жизнь резко изменилась. Все происшедшее стало достоянием общественности. Изольда мстила мне за свою поруганную любовь. Раздумывая ночами и вспоминая наш разговор с Валерием Ивановичем, я пыталась представить состояние Изольды, когда она услышала его признания в любви мне. Бедная Изольда! Ее любовь разметали в прах, надругались над ее первым серьезным чувством и к тому же уничижительно отозвались о ней. Я корила себя за то, что не остановила вовремя поток его слов. Я не могла заставить себя ненавидеть ее, что бы она ни сделала. А сделала Изольда много.

Она настроила против меня весь класс. Да что там класс, всю школу. Со мной перестали здороваться. Мне в спину улюлюкали. Меня обзывали за глаза такими словами, что можно было сойти с ума! Не думаю, что Изольда нарочно все это придумывала, скорее всего, она и в самом деле верила в мое вероломство, притворство и распущенность. Мой брат был далеко, Митька еще дальше, и мне не хотелось посвящать их в мои проблемы. И неоткуда было ждать помощи. Даже родители узнали обо всем, что произошло между мной и моей подругой, в последнюю очередь, когда я сразу после вручения аттестата ушла домой, не пожелав остаться на празднике. Мне тогда казалось, что против меня ополчился весь свет. Теперь я понимаю, что это было совсем не так. Изольда поведала какую-то нелепую историю о моем коварном и развратном поведении только ближайшим подругам, которые восхищались ею и не жаловали меня. Безнадежно влюбленные в Изольду мальчишки тоже приняли ее сторону. Раз Изольда против, то и они против. Остальные лишь наблюдали. Или вообще им было не до меня. Но мне казалось, что все меня осуждают и ненавидят.

Когда наступил май и началась подготовка к экзаменам, сплетни достигли учительской и меня вызвали на педсовет, где потребовали объяснений. Валерия при этом выгнали из зала. А я молчала, как партизанка. Что я могла ответить? Рассказать правду? Совершить еще одну подлость по отношению к Изольде? Этого я не могла допустить. Как бы она ни поступила, я не собиралась предавать нашу дружбу. Пусть уж лучше считают, что я влюблена в Валеру, решила я. Моя безупречная репутация и так погибла в одно мгновение.

Плохо помню, как я доучилась, как сдавала экзамены. Эта история стоила мне золотой медали. Наша директриса была убеждена, что я со своим аморальным поведением недостойна награды.

Экзаменационная комиссия поставила мне на экзамене четверку… по физике! Таким образом решили наказать и меня, и несчастного влюбленного учителя. Председательствовала директриса, а рядом с ней сидел бледный, осунувшийся Валерий Иванович. Она не дала мне даже ответить до конца и без всяких объяснений объявила, что ставит «хорошо». Я только усмехнулась. Это был последний экзамен. На всех предыдущих мне поставили «отлично», как ни пытались поймать на незнании. Директриса бесилась. Создавалось впечатление, что решение лишить меня медали стало главным делом ее жизни. Валерий вскочил и, не обращая внимания на сидящих перед ним учеников, стал спорить, доказывая несправедливость оценки.

— Успокойтесь, Валерий Иванович, — брезгливо поджав губы, произнесла директриса. — Я понимаю вашу заинтересованность в этом вопросе. Но здесь я директор. И я решаю!

— Я этого так не оставлю! — Валерий был сдержан, но решителен. — Я не поставлю своей подписи под такой оценкой! Я обращусь в гороно. Я заставлю вас проэкзаменовать Марию еще раз, в присутствии более объективной комиссии.

— Валерий Иванович, — вздохнув, произнесла директриса и посмотрела на него с некоторой жалостью. — Вам это надо? А тебе, Донцова?

И тут я впервые поступила так, как поступила бы на моем месте девушка, какой все они меня считали. Я повернулась и сказала бедному физику:

— Валера, сделай так, как она хочет. Подпиши. — И гордо повернувшись, пошла к выходу.

Смешно сказать, но после этого я сама себя зауважала. Кем я была до этого? Тенью Изольды? Ее оруженосцем, наперсницей, приближенной знатной дамы? Девочкой на побегушках, приживалкой, номером два? А тут я впервые почувствовала себя человеком. Личностью.