Колин Гувер - Ключи от твоего сердца

Ведущий просит пройти на сцену очередного желающего.

Я поворачиваюсь к Уиллу:

– Нет, так нельзя! Как ты можешь привести меня сюда и не выступить?! Ну пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

– Лейк, ты меня убиваешь, – вздыхает он, откидывая назад голову. – Говорю же, у меня пока нет ничего нового!

– Ну прочитай что-нибудь старое! Или народу слишком много и ты боишься?

– Да нет… – Он с улыбкой прислоняется виском к моей голове. – Но есть в зале одна девушка…

Мне вдруг отчаянно хочется его поцеловать, но я вовремя беру себя в руки и подавляю желание.

– Не заставляй меня умолять, – уговариваю я, картинно сжимая руки под подбородком в молитвенном жесте.

– Ты уже умоляешь! – восклицает он, но после секундной паузы все же убирает руку с моего плеча и наклоняется вперед. – Ладно-ладно, – хмурится он, роясь в карманах. – Но я предупреждал, ты сама напросилась.

Он достает бумажник, и тут ведущий как раз объявляет начало второго раунда.

– Я участвую! – выкрикивает Уилл, вставая и поднимая руку с тремя долларовыми купюрами.

Ведущий прикрывает глаза рукой, вглядываясь в конец зала, чтобы рассмотреть говорящего…

– Дамы и господа, наш постоянный гость и любимец, мистер Уилл Купер! – с улыбкой провозглашает он и насмешливо добавляет: – Как мило с твоей стороны все-таки снизойти до нас!

Уилл проталкивается сквозь толпу, взбегает на сцену и выходит под лучи софитов.

– Что ты нам сегодня прочитаешь, Уилл? – спрашивает ведущий.

– Стихотворение под названием «Смерть», – отвечает Уилл, глядя поверх толпы прямо мне в глаза. Улыбка исчезает с его лица, и выступление начинается.

Смерть. Единственное, что неизбежно в этой жизни.

Люди не любят говорить о смерти, потому что

им становится грустно.

Они не хотят представлять себе, как жизнь будет продолжаться без них:

все, кого они любили, немного погорюют,

но будут продолжать дышать.

Они не хотят думать о том, чтo жизнь будет продолжаться без них,

Их дети будут расти,

Заключать браки,

Стареть…

Они не хотят представлять себе, как жизнь будет продолжаться без них:

Их вещи продадут,

На медицинской карте поставят штамп «Завершено».

Их имена станут лишь воспоминанием для всех, кого они знают.

Они не хотят представлять себе, как жизнь будет продолжаться без них, поэтому не принимают смерть заранее, предпочитая избегать этой темы,

надеясь и молясь о том, что она непостижимым образом…

минует их.

Забудет о них,

пройдет мимо и заберет следующего в очереди.

Нет, они не хотели представлять себе, как жизнь будет продолжаться…

без них.

Но смерть

никого

не забывает.

Поэтому они столкнулись лоб в лоб со смертью,

Скрывавшейся под личиной автопоезда

в клубах тумана.

Нет.

Смерть не забыла о них.

Если бы они только успели подготовиться, принять неизбежное, построить свои планы, понимая, что на кону не только их жизнь.

По закону в девятнадцать лет меня могли считать взрослым человеком, но

я чувствовал себя всего лишь

девятнадцатилетним.

И был совершенно не готов,

ошеломлен,

тем, что в моих руках оказалась жизнь семилетнего

ребенка.

Смерть. Единственное, что неизбежно в этой жизни.

Уилл выходит из пятна света и спускается со сцены, даже не поинтересовавшись оценками судей. Я вдруг ловлю себя на безумной надежде, что он вдруг заблудится по пути к нашей кабинке и у меня будет время осознать услышанное. Я не знаю, что сказать, ведь я даже не представляла себе, что это и есть его жизнь. Что Колдер – вся его жизнь. Он потрясающе выступил, но услышанное повергло меня в глубочайшую печаль. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, я и сама не могу точно сказать, чем они вызваны: тем, что родители Уилла умерли, тем, что на нем лежит такая ответственность, или просто тем, что он сказал правду. Он говорил о смерти, о потере – о тех вещах, над которыми люди задумываются слишком поздно. О тех вещах, с которыми я, к сожалению, знакома не понаслышке. Уилл, который совсем недавно выходил на сцену, и Уилл, который направляется сейчас ко мне, кажутся совершенно разными людьми. Я не знаю, что делать, я растеряна, но главное – я в восторге! Он был великолепен!

Уилл замечает, что я вытираю глаза.

– Я же предупреждал, – с укором в голосе говорит он и садится рядом, потом берет свой бокал, помешивает соломинкой кубики льда и делает небольшой глоток.

Что же ему сказать? Ведь он только что открыл мне душу.

Меня захлестывают эмоции. Я беру его за руку. Уилл отставляет в сторону бокал и с едва заметной улыбкой поворачивается ко мне, как будто ожидая каких-то слов. Но я молчу, и тогда он осторожно смахивает слезинку с моей щеки и тыльной стороной ладони гладит меня по лицу. Не понимаю, откуда берется это чувство, что мы с ним связаны. Все происходит так быстро. Глядя ему в глаза, я накрываю его руку своей, подношу ее ко рту и нежно целую ладонь. Мне вдруг кажется, что во всем зале нет никого, кроме нас, шум вокруг стихает и словно доносится откуда-то издалека.

Свободной рукой он осторожно касается моей щеки и медленно склоняется ко мне, одновременно притягивая меня навстречу. Закрыв глаза, я ощущаю его дыхание… все ближе и ближе… Его холодные, влажные от коктейля губы едва касаются моих. Он медленно целует сначала нижнюю губу, потом верхнюю. Я прижимаюсь к нему, чтобы ответить на поцелуй, но он легонько отстраняет меня. Удивленно открыв глаза, я вижу, что он улыбается.

– Терпение, – шепчет он, наклоняется ко мне и ласково целует в щеку.

Снова закрыв глаза, я глубоко дышу, пытаясь успокоиться и подавить в себе нестерпимое желание броситься ему на шею и поцеловать. И как только ему удается держать себя в руках?! Он прижимается лбом к моему и гладит меня по плечам. Мы открываем глаза, и наши взгляды встречаются. Теперь я наконец понимаю, как моя мама смогла выбрать свою судьбу в восемнадцать лет.

– Ничего себе, – задыхаясь, произношу я.

– Действительно «ничего себе», – соглашается он.

Мы не сводим друг с друга глаз еще несколько секунд, и тут зал снова взрывается криками: объявляют имена участников, вышедших в следующий раунд.

Уилл берет меня за руку.

– Давай уйдем, – шепчет он.

Я выхожу из кабинки, боясь, что вот-вот рухну как подкошенная. Такого со мной еще не было… Ни разу!

Мы встаем, по-прежнему крепко держась за руки. Народу в зале стало еще больше, и Уилл помогает мне протиснуться сквозь толпу. Наконец мы выходим на парковку. Лишь выйдя на улицу и ощутив прикосновение холодного мичиганского воздуха, я понимаю, насколько была разгорячена. Холод возбуждает. А может, холод тут ни при чем – точно не знаю. Единственное, что могу сказать: хотелось бы, чтобы последние два часа моей жизни длились вечно.

– А ты не хотел остаться до конца? – спрашиваю я.

– Лейк, ты много времени провела в дороге, а потом несколько дней распаковывала вещи. Тебе надо выспаться, – говорит он, и при слове «выспаться» я непроизвольно зеваю.

– Выспаться… Да, идея неплохая.

Он открывает пассажирскую дверь, но сначала обнимает меня и крепко прижимает к себе. Несколько минут мы стоим неподвижно, будто стараясь остановить мгновение. Я могла бы привыкнуть к этому, думаю я и удивляюсь самой себе, ведь я всегда была недотрогой. Рядом с Уиллом я открываю в себе новые стороны, о существовании которых даже не подозревала.

Нам все-таки удается оторваться друг от друга и сесть в машину. Мы выезжаем с парковки, я прижимаюсь щекой к окну и смотрю в боковое зеркало, наблюдая, как клуб постепенно удаляется.

– Уилл… – шепчу я, не отрывая взгляда от исчезающего позади здания. – Спасибо тебе!

Он берет меня за руку, и вскоре я засыпаю с улыбкой на лице.

Я просыпаюсь оттого, что он открывает дверь: мы уже перед моим домом. Уилл помогает мне выйти из машины. Даже не помню, когда я в последний раз умудрялась так крепко заснуть в дороге. Уилл прав: я действительно устала. Я протираю глаза и зеваю, пока он ведет меня к двери. Он обнимает меня за талию, а я обвиваю руками его плечи. Мы идеально подходим друг другу по росту. Его теплое дыхание касается моей шеи, и по телу пробегает дрожь. Неужели мы познакомились всего три дня назад? Мне кажется, мы вместе уже много лет.

– С ума сойти, – говорю я, – тебя не будет целых три дня! Столько же, сколько мы с тобой знакомы!

– Это будут три самых длинных дня в моей жизни, – смеется он, обнимая меня еще крепче.

Если я хоть немного знаю свою мать, то наш разговор однозначно подслушивают, поэтому я испытываю некоторое облегчение, когда на прощание он просто целует меня в щеку, а потом медленно отступает назад, его пальцы выскальзывают из моих, и он идет к машине. Моя рука безжизненно висит вдоль тела, я стою на крыльце и смотрю ему вслед. Он заводит двигатель и опускает окно.

– Лейк, до дома путь не близкий, – говорит он. – Может, поцелуешь меня на дорожку?

Смеясь, я подхожу к машине и наклоняюсь к нему, ожидая еще одного поцелуя в щечку, но Уилл вдруг обнимает меня за шею, привлекает к себе и целует в губы. На этот раз мы не пытаемся сдерживать чувства, и поцелуй получается долгим. Я глажу его по волосам, едва сдерживая желание распахнуть дверцу машины и забраться к нему на колени.

Наконец поцелуй все-таки заканчивается, но губы по-прежнему соприкасаются, и мы не в силах оторваться друг от друга.

– Черт побери, – шепчет он, – с каждым разом все лучше и лучше!

– Увидимся через три дня, – обещаю я и шутливо прошу: – Будь осторожен в дороге.

Поцеловав его напоследок, я отступаю от окна.

Он задом выезжает из двора и сворачивает на парковку перед своим домом. Мне так и хочется побежать за ним следом и поцеловать еще раз, чтобы проверить его теорию. Мне удается устоять перед искушением, и я делаю шаг в сторону дома.

– Лейк!

Я оборачиваюсь. Уилл выскакивает из машины и бежит ко мне.

– Забыл сказать тебе кое-что важное, – с улыбкой заявляет он, заключая меня в объятия. – Ты сегодня прекрасно выглядишь!

Он целует меня в макушку, выпускает из объятий и направляется обратно к дому. Может быть, я ошибалась – ну, насчет того, что мне нравится, что он не говорит мне комплиментов? Однозначно ошибалась!

Дойдя до двери, он с улыбкой оборачивается и входит в дом.

Как я и предполагала, мама сидит на диване с книжкой и пытается сделать вид, что погружена в чтение.

– Ну, как прошло? Он оказался серийным убийцей?

По-дурацки улыбаясь, я подхожу к дивану напротив, падаю на него, словно тряпичная кукла, и вздыхаю:

– Ты, как всегда, оказалась права, мама. Обожаю Мичиган!

Утром в понедельник я нервничаю куда сильнее, чем ожидала. Последнее время все мои мысли были заняты только Уиллом, поэтому я не успела морально подготовиться к судному дню – точнее, к первому дню в новой школе.

На выходных мы с мамой наконец-то выбрались прогуляться по магазинам и накупили теплой одежды. Я надеваю приготовленный с вечера наряд и новые зимние ботинки. Волосы оставляю распущенными, но на всякий случай надеваю на запястье резинку, потому что в какой-то момент наверняка захочется сделать хвост.

Выйдя из ванной, я захожу на кухню, хватаю валяющийся на барной стойке рюкзак и расписание. Вчера мама первый раз работала в больнице в ночную смену, поэтому я согласилась отвезти Кела в школу. В Техасе мы с ним ходили в одну школу. Вообще-то, в нашем захолустье и была всего одна школа. А вот здесь школ так много, что мне пришлось распечатать карту района, чтобы доставить братишку по адресу и ничего не перепутать.