– Ириш, ты где? Я приехал, а дома никого!

– Чего ты так рано? – спросила хрипло, утирая тыльной стороной ладони холодный влажный лоб.

А нормально ведь получилось говорить. Даже голос не подвел – сработал привычной интонацией!

– Да сам не понимаю. Как-то вдруг, знаешь, не по себе стало. Все бросил и поехал домой. Может, заболеваю?

– Я сейчас приеду.

– Давай, жду. Я думал, ты дома…

– Да, через двадцать минут буду.

Быстро нажала на кнопку отбоя, не в силах продолжать разговор. И то спасибо – не сорвалась. Значит, можно и не закатывать глупых истерик. Что они дадут? Ах, подлец, я тебя любила, всю жизнь отдала, а ты мне изменил? Еще и ребенка на стороне родил, подлец! Фу, как мерзко… И пошло. Потому что и правда – любила, всю жизнь семье отдала. Но в упреках звучит пошло! И обидно вдвойне… Нет, нам не упреки-истерики нужны, а решения, адекватные и спасительные. Какие точно – там видно будет. А сейчас – домой. И все остальное – как ни в чем не бывало. Да, пусть будет так, пока попранное достоинство не опомнилось, не разбушевалось.

Она осторожно набрала воздуха в грудь, прислушалась к себе, соображая – ехать-то можешь, сердечная? Вон, все еще руки дрожат.

Надо ехать. И в дороге – ни о чем не думать! Задача-минимум – доехать до дома, не вляпаться в аварию. А с максимумом и впрямь потом разберемся. Потом! Без ревнивых истерик, неврозов и нервных истощений. У них же счастливый брак, прекрасная пара, оба – породистые коняшки, вот и везите свою любовь. Ведь есть любовь-то? Не может же вот так, сразу, сгинуть в одночасье? Несмотря на открывшиеся ознобные обстоятельства – есть? С третьего школьного класса?

О, первая здравая и спасительная мысль – спасибо тебе! Да, именно любовь меня и спасет. Пошли мне, любовь, еще и мудрости, сколько сможешь. Никогда я ее на вкус не пробовала. Жила себе и жила. Пошли еще и разума, чтобы не открыть в себе ящик Пандоры…

Даже не вспомнить, когда в последний раз так ехала – осторожно и аккуратно. Спина напряжена, зоркий взгляд вперед, костяшки пальцев белеют на черной коже руля. Подъехала к дому ровно через двадцать минут, как и обещала. Машину не стала загонять в ворота – потом…

Тихо прошла по дорожке к крыльцу, перешагивая через образовавшиеся на плитах лужицы. Тапочки смешно розовели на их сером фоне, словно недоумевали – куда это их принесло из теплой тети-Сашиной квартиры.

Так… Дверь в дом чуть приоткрыта, в гостиной камин горит, полешки уютно потрескивают, стреляя искрами. Никого. И на кухне – никого. Наверное, Игорь в кабинете, не слышал, как она вошла.

Ира скинула на ходу плащ, бросила на спинку кресла, тихо поднялась по лестнице. Когда она потянула на себя дверь кабинета, пробежал под ложечкой мурашками короткий страшок – как ему в глаза глянет…

Ничего, глянула: глаза как глаза, усталые, родные, любимые. И любящие. Да, любящие! У равнодушных мужских глаз такого выражения не бывает. Они такой искренней, такой неподдельной радостью не вспыхивают!

– О, Ириш, наконец-то! А я, пока тебя не было, поработать решил…

Кинула взгляд на экран ноутбука, испещренный множеством ярлыков. Значит, успел-таки документ закрыть, с которым работал? Услышал, как она дверь на себя дергает, и закрыл.

Вдруг зазвенело в голове, решение пришло сразу, взялось ниоткуда. А может, опять это было то самое мгновенное откровение, что свалилось на нее там, вчера, в беседке у Горских.

Подошла, встала боком к светящемуся экрану, будто отделяя его собой от Игоря. Обняла его голову ладонями, сомкнув пальцы на затылке:

– Устал? Я сейчас ужин приготовлю…

И будто спохватившись:

– Ой, я же машину там, у ворот, бросила! Загони в гараж, а?

– Да, конечно, сейчас спущусь.

– Пойдем, – потянула его за руку. – Она же прямо на дороге стоит, проезд закрывает!

Вместе спустились в гостиную, обнявшись. Игорь клюнул ее в висок, вышел за дверь, быстро пошел по дорожке к воротам.

Девушка взлетела по лестнице, тенью скользнула в кабинет, плюхнулась в не остывшее еще после любимого кресло и впилась глазами в экран. Боже, как мерзко со стороны выглядит: женушка подозрительная полезла в святая святых – мужнин компьютер! Раньше и помыслить не могла о таком, и в телефон не заглядывала, и карманов не проверяла. Верила всему безоглядно, глупая была. Ладно, прочь стыдливые рефлексии, не до них…

Ярлыки плясали перед глазами, мышь под ее дрожащей ладонью торопливо направляла курсор. Так… Это не то… Не то… Ага, вот. Название ярлыка – «Диснейленд». Что за Диснейленд, откуда он взялся? Посмотрим…

Фотографии. Много фотографий. Хороший мальчик, умненькое лицо. Глаза – копия Игоревых, и подбородок, и улыбка, челка белобрысая на ветру. Да, мальчику лет восемь-девять. Недавно, значит, в Диснейленд ездил. Похоже, французский, не абы как. Пролистала быстро – нигде рядом с мальчиком женского лица нет. Ну да, она фотографировала, наверное. А жаль, очень интересно было бы посмотреть…

Заныло внутри, зашлось болью. Да, вот еще ярлычок с названием под ним – «Егор». Открыла – тот же мальчик, только помладше. Похоже, на утреннике в детском саду. Коричневая мохнатая курточка, шапочка с круглыми ушками. Медвежонок, наверное.

Егор. Егорка, значит. Хорошее имя. Хороший мальчик…

Поднялась из кресла, шагнула к двери, как сомнамбула. Оглянулась – экран ноутбука насмешливо подмигнул ярлыками. Посмотрела? Удостоверилась? Вот и иди.

Быстро спустилась вниз, неся в себе новое откровение. Ну какая тут, к черту, может быть мудрость? Где ее взять-то, если одна боль внутри? И ноги не держат, дрожат в коленках, пришлось о кухонный стол опереться, постоять немного, сгорбившись, как старуха. Голова безвольно мотнулась туда-сюда – остаться бы сейчас в одиночестве, не мучить себя притворством. Самая невыносимая штука – делать хорошую мину при плохой игре. Хотя… Кто ее заставляет эту беду в себе держать? Вот сейчас придет Игорь, и…

– Ириш, что с тобой? Тебе плохо?

Ах, голос какой испуганный! По-настоящему, без притворства. Обернуться бы сейчас, броситься на него разъяренной тигрицей – да, плохо мне! Ужасно, невыносимо! Верить, любить, раствориться в тебе без остатка, ничего для себя не оставить! Нет меня, не существует как самостоятельной физической единицы. Так уж получилось, прости! Ничего во мне не осталось – даже пресловутой гордости, как выяснилось!

Не обернулась, не бросилась. Наоборот, разлилось внутри странное холодное спокойствие – защитная реакция организма, спасительная анестезия. Наверное, ему виднее, организму-то. Все-таки многовато на ее голову столько предательства. Десять лет, огромный кусок жизни. Не одолеть.

Распрямила спину, отвела привычным жестом назад упавшие на лоб волосы, тронула себя за поясницу:

– Да, что-то прихватило немного. Вчера у Горских в беседке продуло, наверное.

– Может, пойдешь, полежишь, а я ужин приготовлю?

– Нет, я сама. Да мне уже лучше, сейчас пройдет.

– Тогда давай вместе! Говори, что мне делать. Задавай зады!

Знакомое смешное выраженьице, укоренившееся в семейном обиходе из Машкиного-Сашкиного детства. Привет из счастливой семейной жизни.

– Зады, говоришь? Ну, хорошо: тогда лук порежь, много. Будем мясо по-французски делать.

– М-м-м… Хочешь, чтобы муж слезами перед тобой изошел?

– А что? Иногда полезно поплакать немного. Пусть и от лука.

– Ладно, давай его сюда.

Ирина вывалила перед ним охапку золотых луковиц, подсунула разделочную доску и нож. Достала из холодильника кусок запаянной в вакуум телятины, задумчиво повертела в руках.

– Ир… Вот который раз тебе предлагаю – давай помощницу по хозяйству наймем! Ну что ты все – сама да сама. Дом большой, семья большая. Не надоело одной со всем управляться?

– Нет, не надоело. Я люблю свой дом. И никого постороннего не хочу впускать на свою территорию. Да и привыкла уже, мне нравится.

– Ну да. В этом ты вся и есть: моя семья, мой дом, моя крепость.

– А что, это плохо?

– Нет, отчего же, наоборот, я счастлив, что у меня такая жена. Именно такая, а не другая.

Рука дрогнула, нож скользнул по тугой вакуумной упаковке, прошелся острием по фаланге пальца. Капля крови упала на столешницу, за ней – еще одна. Игорь глянул испуганно, потом подскочил, кинулся открывать дверцы навесных шкафов.

– Где у нас аптечка? Надо же йодом или чем там…

Она глядела на его спину, держа палец на весу. Вот, надо сейчас все сказать. Нет, не сказать, а спросить. А что, собственно, спросить? И как? Мило улыбнуться, ударить в спину ядовито-лукавым голосом – а другая жена, мол, не такая, как я? Ты любишь разнообразие, милый? Одна – на хозяйстве в доме-крепости, а другая – для повышения самооценки?

Представила себе, как он обернется удивленно. И будет смотреть на нее, молчать. Возразить-то нечего. И рухнет устоявшийся с годами привычный домашний мир, не будет назад дороги – все рухнет. И ее жизнь кончится. Потому что она вся здесь, в этом доме. А душа, хоть и раненая, – в этом мужчине. Любимом, что ж сделаешь… Нет, не сможет спросить, духу не хватит. По крайней мере – сейчас.

А когда – хватит? Сколько она так протянет? Недолго, наверное. Тетка-то права – не сможет племянница на компромиссах, характер возьмет свое. Но и без Игоря не сможет…

Он повернулся – с пузырьком йода в одной руке, с упаковкой бинта – в другой, сделал торопливый шаг и остановился, глядя на нее испуганно:

– Ты что?

– А что я? Вот, палец…

– Нет… У тебя глаза так странно горят, будто… Что случилось?

– Да ничего, заболеваю, наверное. Озноб…

– Дай лоб потрогаю. И палец же перевязать надо.

– Не надо, кровь уже не бежит. Я и впрямь пойду лягу, ладно?

– Я тебя отведу.

– Нет, я сама! Не ходи за мной. Пожалуйста!

И быстро вышла из кухни, не оборачиваясь. Сбежала. Игорь шагнул было вслед, но тут же остановился, будто пригвожденный к полу ее отчаянным «пожалуйста». Хмыкнул, растерянно пожал плечами, глянул в дождливое окно: по дорожке к дому, обнявшись и накрыв голову общим зонтом, бежали Машка с Сашкой. Недоумение ушло с лица, сменившись привычной улыбкой.

Ворвались в дом, отряхивая капли, закопошились в прихожей, чему-то смеясь. Игорь выглянул из кухни, приложив палец к губам:

– Тихо, девчонки, мама болеет. Идите сюда, на кухню, будем ужин готовить.

– А что с ней? – испуганным шепотом спросила Сашка.

– Простуда, по-моему: голова болит и температура. И вообще… Может, у мамы неприятности, вы не в курсе?

– Не-ет… – протянули обе, одинаково мотнув головами.

– А с чего ты взял? – помолчав, спросила Машка.

– Да так, показалось просто. У вас, надеюсь, все в порядке?

– У нас всегда все в порядке, папочка. А какой нынче ужин намечается?

– Мясо по-французски.

– Фу, не люблю, когда много лука…

– Ничего, зато от него не растолстеешь! – быстро глянула на себя в большое зеркало Сашка, огладив тонкую талию руками и кинув критический взгляд на сестру. Хмыкнув, добавила ехидно: – Всем сестрам по серьгам и по заслугам, поняла, Манюня? Мне сегодня мясо, а тебе – лук!

– А по-моему, вас обеих пора лечить булками с маслом, – ворчливо проговорил Игорь, нарочито сердито нахмурив брови. – Всю плешь нам с мамой проели со своей худобой. Да и не надо вам худеть – и без того неземные красавицы. Все в отца!

– Это с таким-то брюшком?! Ну спасибо, папочка…

– Да где у меня брюшко-то?

– Ой, а вот это что? Только не говори, что это комок нервов, слышали уже!

– Цыц, бессовестные! Поговорите мне еще, без ужина останетесь! Манюня, садись, режь лук.

– Ну, пап…

Ирина лежала наверху, в спальне, укрывшись пледом, слушала их веселый гул. Вот громко засмеялась Машка, и тут же смех оборвался, сменившись приглушенным голосом Игоря – тихо, мама болеет…

Ах, какой заботливый муж: хороший отец, идеальный семьянин. Какой у него прекрасный контакт с детьми – легкий, смешливый. Интересно, он так же с Егором общается? На любящей дружеской ноте? Или как-то по-другому, строго и по-мужски? К мальчикам же особый подход нужен.

Комком подкатило к горлу отчаяние и вырвалось наружу странным звенящим звуком – то ли всхлипом, то ли коротким рыданием. Обняла себя руками, будто баюкая, застонала глухо. Нет бы заплакать по-настоящему, уткнувшись лицом в подушку! Может, легче бы стало?

Тсс… Тихо. Легкие шаги вверх по лестнице, стук в дверь…

– Мамочка, ты не спишь?

Подняла голову от подушки, обернулась, проскрипела с трудом:

– Нет, Машенька.

– А что у тебя болит? Простудилась? Может, врача вызовем?

– Не надо. К утру пройдет, я думаю. Как у вас дела с ужином?

– Скоро будет готов. Ты к нам спустишься?

– Нет, не хочу. Я не голодна.

– Принести чаю с лимоном?

– Нет, спасибо. Лучше принеси телефон, он в кармане плаща. Мне тете Саше позвонить надо.