– Да ты заходи, Оль! – спохватилась Ирина запоздало с гостеприимством. – Чего мы в коридоре-то? Заходи, располагайся, будь как дома.

Ольга ступила в комнату, огляделась, осторожно присела на край диванчика. Произнесла тихо, грустно:

– Да уж, не Версаль…

– Согласна. Но жить можно.

– А кто спорит? Жить везде можно, смотря как. А курить в твоем Версале можно?

– Кури, сейчас блюдце принесу. Тетя Маша в своем доме пепельниц не держала. Может, кофе хочешь? Я сварю. Я вообще сегодня с утра на кухне толкусь, у меня день визитов.

– Ну и радуйся, что все вокруг тебя пляшут, глупенькая. Пока – пляшут. А через какое-то время привыкнут к твоему отсутствию и плясать перестанут.

– Хм… Ты сейчас говоришь, как мои девчонки. Почти слово в слово. Так будешь кофе или нет?

– Нет. А относительно того, что слово в слово, – ты как хотела? Что еще тут можно сказать? Такова жизнь, моя милая. Кто сознательно выбирает одиночество, тот должен понимать, что эту косточку ему придется до конца жизни догрызать. Ты как, готова к такому сценарию? Или думаешь, именно для тебя другой напишут?

– Ладно, Оль, не добивай, и без того плохо. Ты говорила, у тебя ко мне какое-то срочное дело есть?

– Ну, не совсем дело. Скорее предложение. Только дай слово, что не будешь сразу руками и ногами отбрыкиваться!

– Хм… Смотря какое предложение.

– Да нормальное, самое что ни на есть правильное в твоей ситуации. Я бы на твоем месте именно так и сделала.

– Что? Объясни наконец!

– Я бы обязательно съездила и поговорила с той женщиной. Ну, от кого у Игоря ребенок.

– С ума сошла? Нет, ни за что!

Она даже отступила на шаг, уставилась на Ольгу безумными глазами. Нет, как ей такое в голову пришло?!

– Да ладно, не шарахайся, как испуганная лань. Нет, а что в этом страшного, скажи? Неужели тебе не интересно ей в наглую рожу глянуть? В конце концов, она на протяжении долгих лет на твое семейное счастье покушалась! А по Уголовному кодексу вообще покушение приравнивается к преступлению! Давай съездим, а? Чего тут ехать-то? До Марьинска три часа на хорошей скорости! Ну, может, четыре. Разберемся по обстановке.

Ирина все еще не могла отойти от потрясения. Наверное, на такой вариант развития событий она не согласилась бы даже под дулом пистолета. Просто удивительно, как до этого Ольга додумалась. И вообще странно все это. Понятно, что подруга. Понятно, что доброе дело сделать хочет. Но во всем же есть какая-то граница, переходить которую другим заказано – даже неприлично предлагать такое.

– Оль, – задумчиво произнесла она, отвернувшись к окну. В глаза подруге смотреть не хотелось. – Ты извини, конечно, но я вот никак в толк взять не могу – чего ты со мной возишься, а? Причем так настырно.

– А сама не понимаешь?

– Честно – нет.

– Да завидую я тебе, вот что! – хрипло рассмеялась Ольга, захлебнувшись порцией сигаретного дыма. – У тебя пресловутая бабская гордость есть, а у меня ее нет, вот и завидую! С одной стороны – вроде ты в пропасть падаешь, а с другой – на ступеньку выше встаешь.

– Шутишь, что ли?

– Конечно. Хотя в каждой шутке есть только доля шутки. А если серьезно, от души помочь хочу. Мы ведь неплохо с тобой общались все эти годы. Я думала, даже подругами стали. Пока ты только что не спросила, с какого перепугу я с тобой вожусь.

– Извини, я и правда не хотела тебя обидеть.

– Ладно, извиняю. Все, обмен реверансами закончился, собирайся, поехали.

– Я не поеду.

– Поедешь.

– Нет!

– Да почему?!

– Да потому, что не могу! Пойми в конце концов!

– А тебе и не надо мочь. Сядешь в машину, я тебя сама привезу. Мне самой жутко интересно, что там за баба. Хоть и не мое это дело, по большому счету, но все равно интересно.

– Ну, если интересно, так поезжай одна. А меня – уволь. Тем более мне совсем не интересно.

– Не ври!

– Оль, отстань, а? Ну сама подумай, что ты предлагаешь. Что я ей скажу? Ай-ай-ай, как вам не стыдно? Еще и пальчиком погрожу?

– Зачем же – пальчиком… Нет. Просто узнаешь все как есть. Ты даже не знаешь ничего толком!

– Ну, узнаю… И что? Нет, вряд ли наша беседа что-то изменит.

– А жить вот так, в маете, лучше? Копаться в своей обиде, как в помойке? Может, ваша беседа и не изменит ничего, но по крайней мере будешь обладать точной информацией.

– Да не знаю я, как говорить! Даже не представляю! Нет, у меня наглости и духу не хватит. И вообще – противно!

– Ну, если ты такая чистоплюйка, я могу с ней поговорить. У меня точно наглости хватит, во мне этого добра с избытком.

– То есть, я не поняла, ты хочешь скандал, что ли, устроить?

– Ага, щас! Вообще-то, если ты этого не знаешь, я женщина воспитанная, хамскими комплексами не страдаю. А о наглости говорю в хорошем смысле, как о вынужденном орудии защиты. Не бойся, все пройдет на высшем дипломатическом уровне, даже твоя нежная и гордая душевная организация не пострадает. Давай решайся, а то время теряем. И так только к вечеру в этот Марьинск приедем.

– Но мы даже адреса не знаем!

– А вот об этом можешь не беспокоиться, адресок я у своего вчера таки выудила. Правда, пришлось весь вечер белой и пушистой киской вокруг него прыгать.

– А откуда Самсонов ее адрес знает? Он что, там был?

– Ну да, был один раз. Тогда, десять лет назад, когда вся эта история закрутилась. Я ж тебе рассказывала, что сначала мой на эту Юлю запал…

– Значит, ее Юлей зовут?

Показалось, довольно равнодушно спросила, но прошла-таки по сердцу болезненная вибрация, как звон лопнувшей струны.

– Ну да. Вот видишь, ты даже имя соперницы не знаешь!

– Да зачем мне ее имя. Не знала и знать не хочу. Тем более она мне не соперница, потому как объекта для соперничества у нас нет. Был, да со вчерашнего дня вышел.

– Ладно, ладно… Уж не будем про объект всуе вспоминать. Погодим еще.

– А что, твой до сих пор ее адрес в памяти хранит, забыть не может?

– Да брось. Он вообще его не знает, визуально мне рассказал, как ее найти.

– В смысле – визуально?

– Да очень просто! Сталинская пятиэтажка напротив кинотеатра «Стрела», первый подъезд справа, если спиной к дому встать, потом на второй этаж, и крайняя дверь налево. Ты бы видела, как он в памяти все это воспроизводил – ухохочешься. Сидел, закрыв глаза ладонями, долго мычал. Ну да ладно, неважно. Главное, вспомнил. Кинотеатр-то, я думаю, мы с тобой в этом городке все равно отыщем? Ах да, вот что еще! Самсонов просил Игорю не говорить, кто тебе по адресочку наводку дал.

– Мне – дал?! А я его просила?

– Ну, хорошо, не тебе! И все равно не проболтайся при случае. Так что, поедем? Время теряем.

– Ладно, поедем! – вдруг решилась она. И даже рукой махнула, будто отодвигая от себя презрение. Молчи, презрение к самой себе, потом с тобой разберемся. – Только и впрямь давай на твоей машине, а то я боюсь, не доеду, развернусь на полпути.

– А я и не согласилась бы на твоей. Вон, у тебя ручонки дрожат, и состояние психически неуравновешенное. Ну и рожа у тебя, Шарапов, конечно… Возьми косметичку, по дороге подкрасишься, слезную бледность замажешь. А то явишься такая мадам – с гордым видом и заплаканными глазами! Давай одевайся, а я пока кофе себе сварю.

Выезжая из города, они угодили в пробку. Ольга тихо чертыхалась, посылая проклятия плохим дорогам и «этим идиотам, которые ни черта ездить не умеют». Наконец выехали на шоссе.

Ирина трусила. Сидела и трусила, проклиная себя, что все-таки согласилась на эту авантюру. И опять презирала себя – сдалась, все-таки сдалась! Ну почему она такая мягкотелая? Почему ее так убедить легко? Или… Или она сейчас просто сама с собой кокетничает? А на самом деле – и впрямь хочется на эту Юлю взглянуть. Но как?! О боже, стыд какой! Все, надо срочно просить Ольгу развернуться и поехать назад!

– Сиди, не дергайся! – вдруг решительно произнесла подруга, глядя на дорогу. – Не посылай мне свои флюиды под руку, я ж на скорости еду. Давай лучше посплетничаем, что ли. Слышала новость – вчера Яковлич Стеллу из дому выставил?

– Да. Мне девчонки сказали. Уж не знаю, откуда они узнали.

– Да неважно. А зато знаешь что я первым делом сотворила?

– Что?

– Наде в Ставрополь позвонила! Рассказала все как есть!

– И что?

– А знаешь, она очень даже правильно отреагировала: выслушала меня спокойно, с достоинством, даже спасибо сказала. Мне показалось, когда прощались, у нее голос радостью трепетал.

– Хм… В тебе, Оль, талант психолога-миротворца пропадает. У меня такое ощущение, что тебе доставляет удовольствие мужей с женами мирить. Причем любыми способами. Даже если они не очень этого хотят.

– Ну, это они так говорят, что не хотят. А на самом деле хотят, даже очень. Только гордыня не позволяет в этом признаться.

– Это ты меня имеешь в виду?

– Да больно надо – тебя…

– Знаешь, Оль, до сих пор не пойму – как я жила десять лет и никакого обмана не замечала? Просто удивительно! Все кругом знали, я одна не знала, не видела.

– А знаешь почему? Потому что ничего не было! Потому что Игорь тебя любит, а не эту Юлю! Вот если бы разлюбил, сразу бы почувствовала. И увидела бы, и узнала… Ведь ты, как я понимаю, даже в постели никакого подвоха не чувствовала?

– Нет. В том-то и дело.

– Вот видишь! Обычно бабы такие дела сразу секут. А может, у него и не было с ней ничего такого, шибко уж постельного? Может, все отношения на Игоревой платонической честности строились? В том смысле – если родил ребенка, будь добр, отцовствуй. И если это действительно так, я готова ему памятник при жизни поставить. Прямо на вашем участке, между соснами. А тебя розгами высечь за твою гребаную бескомпромиссность! Тоже мне Мата Хари нашлась. Зачем Стеллу-то Горскому с потрохами сдала? Тоже от ненависти к компромиссам, что ли?

– Да нет. Сама не знаю, как получилось. Напилась, вот и полезло из меня.

– Ладно, не оправдывайся. Это как раз тот случай, когда извиняться не обязательно. Как в сказке про голого короля – нашелся один смелый и наивный мальчик. Просто я от тебя, от тихони, такой смелости не ожидала. А если Яковлич теперь к Наде вернется, я счастлива буду. Нет худа без добра.

– Нет, Оль, здесь ты не совсем права. Худо, оно и есть худо. Доносчику, говорят, первый кнут. Сама природа доносительства – уже зло. Один раз вылетело – уже не поймаешь, обратно не запихнешь.

– Это ты о чем? Совесть, что ли, мучает?

– Да. Но тут уж, знаешь, как говорится, до кучи. Я за последние дни столько зла наворотила, что одной совестью меньше, одной больше, без разницы. Тетушка говорит, что я нынче как та Пандора, которая ящик со злом открыла. Свой ящик, внутренний, понимаешь?

– Да понимаю. Умная у тебя тетушка. Только главное твое зло вовсе не в Стеллу ударило. Ей так, факультативом досталось. Главное зло внутри тебя разорвалось, как бомба, и осколки в близких людей полетели. Считай, что все умерли. Хорошая семья была и умерла, жалко. Ты сама, сама сорвала чеку с гранаты. Поклонись своей гордыне, спасибо скажи.

– Не надо, не усугубляй, мне и без того плохо.

– Да. Давай лучше помолчим…

Вздохнула, отвернувшись к окну и удобно устроив затылок на подголовнике. И понеслась перед глазами круговерть осени, зеленое и желтое с проблесками багрянца, вспышками солнца на верхушках деревьев. Какая нынче осень роскошная, глаз от нее не оторвешь. И как хорошо, наверное, там, в лесу: тишина, покой, великолепие цветов и запахов. А она едет мимо, перебирая четки разрушенной жизни, истязая душу до изнеможения. Зачем? Господи, как же она устала – от ситуации, от самой себя. И как веки смыкаются, и там, под ними, бежит, бежит солнце…

…Ольгино водительское место было пустым, дверца с ее стороны открыта. Ирина вышла на дорогу, легко перепрыгнула поросший жухлой травой кювет. И не прыгнула, а будто перелетела, оттолкнувшись ногами, как птица. Вошла в лес, раздвигая руками заросли иван-чая. Господи, как хорошо! Тишина, величественная, багряно-желтая, прореженная зеленью редких елок, нарушаемая едва слышным шепотом ветра, несущего к земле новую порцию опавших листьев. Как они летят – дружной стайкой, наискосок, будто танцуя, взявшись за руки. Ведь умирать же летят, а как на праздник. Вон там, в хороводе берез, тоже прощальный танец устроен, трепетный, россыпью мелкого золота – музыки только не хватает, блюзовой, с пронзительной нотой саксофона.

А вот несколько сосновых стволов, явно чувствующих себя некстати среди прощальных танцев. Сбились в кучку, наблюдают, в сочувствии покачивая зелеными верхушками. Извините, мол, что родились такими – вечнозелеными. Зато у нас такого великолепия нет, не иглами же колючими нам хвастаться. Каждому – свое…

Она погладила рукой теплый сосновый ствол, оглянулась назад. Ни дороги, ни машины не видно – далеко зашла. Надо бы выбираться отсюда как-то, хорошенького – помаленьку.