– Погоди, Ирочка…

Вздрогнула, обернулась. Сделала шаг навстречу, протягивая руки:

– Тетя Маша, вы…

Тетка стояла в отдалении среди берез, улыбалась. Снова хотела шагнуть к ней, да ноги приросли к земле. И жест тети-Машин, строгий, упреждающий:

– Не надо, не подходи! Нельзя тебе. Лучше послушай меня, что скажу…

– Да. Слушаю…

– Девочка моя, не обижайся на нас с Сашей. Мы ведь долго думали тогда, как поступить: сказать или нет. За тебя боялись, прости нас. Молчание – это не грех. Иногда так бывает, что лживое молчание – не грех. Особенно если любишь. А мы тебя очень любим.

– Да, теть Маш, я знаю. Я уже и не обижаюсь, что вы…

– Ну, вот и хорошо. Спасибо, Ирочка. Сашу не обижай…

Поток листьев пронесся меж ними танцем-вихрем, она прикрыла глаза на секунду. А когда открыла, тетя Маша была уже далеко, уходила торопливо между деревьев. Надо бы догнать, да ноги опять не идут!

– Погодите, теть Маш, – вырвалось из горла сиплое, вместо крика.

С трудом оторвала от земли одну ногу, другую, порываясь бежать. Вдруг кто-то сзади дотронулся до плеча ласково:

– Не надо, Ир, не беги. Нельзя тебе.

Повернула голову – мама. Лицо грустное, виноватое, улыбающееся.

– Не беги, пусть уходит. Поговори лучше со мной. Скажи, обижаешься на меня, да? Знаю ведь, обижаешься. Плохое помнишь. А ты забудь, Ир. Может, и много было плохого, я ж не спорю. Да, гоняла тебя в детстве, что ж. А когда мне с нежностями-то чикаться было? Я ж одна. Плохое-то у каждого ребенка за пазухой всегда найдется. Но какая-никакая, я ж все-таки мать и всегда была рядом в трудную минуту. Помнишь, как мы девчонок из роддома принесли, а они сразу простудились, заболели. И ты простудилась, свалилась в лежку.

– Помню, мам, только смутно.

– Ну да, у тебя ж температурища под тридцать девять подскочила, я испугалась, что молоко пропадет. Ох, что я тогда пережила, доченька, сейчас и вспомнить страшно! Четыре ночи подряд не спала, моталась челноком меж тобой да детскими кроватками. Помню, сижу ночью, все прислушиваюсь, дышат ли девчонки, нет ли… А потом глаза сами собой сомкнулись, и я рухнула со стула-то, помнишь? Ты еще подскочила с кровати, испугалась, что я померла.

– Не, мам, не помню.

– Ну, да ладно. Ты не сердись на меня, доченька, за плохое-то. Ну, такая вот я, не шибко умная, конечно. Что в жизни-то видела, кроме огорода да своей бухгалтерии? Живу, как умею, иногда и впрямь хитрой змеей изворачиваюсь. А без хитрости-то, может, и не выжила бы. Нельзя требовать от своих близких святости, все мы со своим грешным багажом по жизни идем. На то и близкие, чтоб друг дружку прощать. И на Снежанку не обижайся. Ну куда ее теперь? Сестра ж она тебе…

– Да, Ир, – вдруг выросла из-за маминого плеча Снежана, улыбнулась, привычным жестом потерла пальцем переносицу, будто очки поправляла. Подумалось вдруг – интересно, откуда этот жест у сестренки взялся? Вроде сроду очков не носила… – Прости меня, И-ирк, – протянула виновато, вытянув губы трубочкой. – И впрямь, чего с меня взять, я же младшенькая! А с нами, знаешь, всегда одни хлопоты, все у них не так, как у старших! Наверное, у меня эти, как их… Наследственные гены хуже твоих: в школе училась плохо, потом сразу замуж выскочила, а в результате одна осталась, с ребенком на руках… Трудно мне, Ир…

Хотела ответить, но вдруг ухо уловило еще знакомые голоса, там, вдали, меж деревьев:

– …Да вот же она! А ты говоришь – заблудилась…

Пригляделась – узнала дочерей по ярким одинаковым курточкам. Сашка на полшага впереди, как обычно, держит Машку за руку.

– Мам, она опять хнычет! Ну что ты с ней будешь делать, а? Прям как маленькая…

И, обернувшись, обе заголосили хором:

– Папа! Папа, ау! Она здесь, иди сюда!

Смыкается круг: мама, Снежана, девчонки. Глаза бегут по родным лицам, и слышен за спиной такой же родной голос Игоря:

– Ира, мышата… Вы где? Ир, Ира…

– Ир, Ира, проснись, – почему-то вклинивается в сознание Ольгин голос, и хочется отогнать его, отмахнуться, чтобы не мешал…

– Проснись, ты чего? Хватит дрыхнуть, скоро приедем! Ты ж хотела себя в порядок привести! Давай доставай косметичку, пристраивайся как-нибудь на ходу!

Она подняла голову, уставилась на Ольгу во все глаза. Та покосилась удивленно:

– Что с тобой?

– Да так, уж очень странный сон видела. Ты по дороге не останавливалась, нет?

– А что, надо остановиться? Пописать хочешь?

– Нет, не хочу.

– Ой, да ну тебя! Зачем тогда спрашиваешь?

– Не знаю. Говорю же, приснилось.

Въехали в город, миновали дымящий трубами цементный завод. Захудалый, надо сказать, городишко. Но ничего так, чистенький. Чахлые тополя вдоль улиц, одинаковые серые пятиэтажки. А в центре так вообще – лепота. Посреди площади фонтан каменный, россыпь поздних цветов на клумбах. Вдали новостройки виднеются, прорезанные стрелами башенных кранов. Ольга на светофоре высунулась в окно, напугала вопросом идущую по тротуару бабульку:

– Не подскажете, где тут у вас кинотеатр «Стрела»?

– А вон там, милая, через улицу. Как большой стеклянный магазин проедешь, тут тебе и кинотеатр.

Стеклянным магазином оказался торговый центр с просторной стоянкой. Припарковав машину, Ольга откинула голову назад, прикрыла глаза:

– Фу, устала… Сейчас посижу пять минут, и пойдем. Видишь, тот дом, на другой стороне улицы? Нам туда.

– Я боюсь. Давай не пойдем, а?

– Здрасте, приехали! Мы зачем в эту тмутаракань тащились, скажи? Для того, чтобы испугаться и обратно повернуть?

– А может, ее вообще дома нет?

– Ничего, подождем. Все равно ж придет когда-нибудь. Ладно, пошли. Первый подъезд справа, второй этаж, крайняя дверь налево. Надеюсь, чаем она нас угостит? Очень уж пить хочется.

– Совсем с ума сошла? Тебе еще и чай!

– А что? Мы ж не драться приехали, а просто поговорить! Что здесь такого? Цивилизованные все женщины, некоторые так вообще при высших гуманитарных образованиях. Вылезай, пошли!

Бабушки на скамье у заветного подъезда сразу обволокли их любопытными взглядами, наблюдали молча, как они топчутся у закрытой двери.

– Тут домофон… Черт, а мы даже номера квартиры не знаем. Так, если крайняя дверь налево… Пятая? Или, наоборот, восьмая?

– А вы к кому, милые? – осмелилась одна из бабулек, сунувшись вперед.

– Мы к Юле.

– Это к которой же Юле, интересно? У нас тут много Юль.

На счастье подруг, дверь вдруг открылась, выпустив мужчину с собакой на поводке. Они шустро нырнули внутрь, хлопком двери отрезав голоса бабулек, приветствующих вышедшего на прогулку соседа. Поднялись по лестнице на второй этаж, Ольга сразу потянулась к кнопке звонка.

– Погоди, я еще не готова! – испуганно взмолилась Ирина, чувствуя, как запрыгало в лихорадке сердце.

– Поздно, батенька, боржоми пить, – с нервным смешком обернулась Ольга. – Слышь, кто-то уже шлепает с той стороны.

Дверь отворил мальчишка. И ноги подкосились в кленках – маленький Игорь, тот самый, из школьного третьего класса. Те же синие глаза в обрамлении стрельчатых ресниц, тот же русый чуб вихорком, и правое ухо чуть больше оттопырено, чем левое. Стоял, смотрел на них удивленно.

– Привет! – не растерялась Ольга. – Скажи, а мама дома?

– Нет. Она у дяди Леши, – переводя взгляд с одного лица на другое, неуверенно ответил мальчишка.

– А кто это – дядя Леша?

– Мамин друг.

– Ах, вот как… Друг, значит…

Ольга чуть повернула голову в ее сторону, улыбнулась торжествующе. Мальчишка пожал плечами и, видимо расценив ее взгляд как-то по-своему, проговорил немного обиженно, явно подражая чей-то интонации:

– Да, друг. А что, женщина не может иметь друга? Она же одна все время. Не понимаю, что тут особенного?

И чуть приподнял правую бровь изломанным домиком – тоже Игорева мимика, один в один. Ольга хмыкнула, заторопилась с ответом:

– Конечно, ничего особенного! Даже наоборот. А ты молоток, пацан, правильно жизнь понимаешь! Тебя ведь Егором зовут, да?

– Да. А вы кто?

– А мы… Просто знакомые твоей мамы. Вот, ехали мимо, дай, думаем, в Марьинск по пути зарулим. А что, она домой не придет сегодня?

– Нет, не придет. Но если хотите, я ей сейчас позвоню.

– Да не стоит, пожалуй. Чего ей туда-сюда бегать, правда? Так ты, значит, дома совсем один? Не страшно тебе?

– Хм… Что я, маленький, чтобы мне страшно было? Не, нормально у меня все. Да и бабушка каждый день приходит. Вот, недавно только ушла, голубцы на ужин приносила. Вы позвонили в дверь, я думал, она вернулась, может, забыла чего. А вы хотите голубцов, тетеньки? Там целая кастрюлька, мне одному не съесть.

– Нет, спасибо.

– А тогда, может, чаю?

– Вот чаю давай! Это с удовольствием! Пойдем, Егоркиного чаю попьем! – потянула она подругу за локоть.

– Ну, зачем, – испуганно прошептала Ира, втянув голову в плечи. Но порог все же переступила и все глядела в лицо мальчишке не отрываясь.

– Проходите на кухню, обувь можете не снимать! Меня недавно бабушка учила, что гостям можно и так, прямо в обуви!

– Да нет уж, мы снимем, – хохотнув, быстро скинула туфли Ольга. – Не такие уж мы великие гости.

– Вот сюда садитесь, здесь самые удобные места, – хозяйским жестом показал мальчишка на маленький двухместный диванчик, примостившийся в углу кухни за столом, накрытым расписной клеенчатой скатертью. – А я сейчас чайник включу. Вы какой чай любите, чтобы заваривать или обыкновенный, из пакетиков?

– Да нам все равно, в общем.

– Я вот, например, из пакетиков чай больше люблю. И чтобы хвостик из кружки свешивался. А бабушка такой не любит, говорит, бумагой пахнет. Но ведь ничем же не пахнет, скажите?

– Да абсолютно! – слишком живо, как Ире показалось, ответила Ольга. И глаза распахнула так, будто и в самом деле тема «пакетика» была ей жутко интересна. И, что самое странное, не слышалось больше в ее голосе прежнего цинично-любопытного драйва.

– Ну, так и я ж говорю! Просто бабушка воспитательницей в садике работает, а там детям чаю не дают, только кисели да компоты. Вот она с ними и привыкла.

– Ну, это понятно. А я вот, например, кисель терпеть не могу.

– И я! – радостно обернулся к Ольге от закипающего чайника Егор. – Компот еще туда-сюда, а кисель… Фу! Вы чай будете из праздничных чашек или в обыкновенных кружках можно? Наверное, надо праздничные достать, все-таки гости.

– Нет, нам праздничные не надо. Нам лучше в обыкновенных. Тебе помочь?

– Не, я давно все сам умею. Все-таки единственный мужчина в доме, как бабушка говорит. Сама смотрит и вздыхает, а мама на нее сердится, что она вздыхает. И впрямь, чего вздыхать-то, не понимаю?

– Ну да. Нечего, конечно. Такой мужичок растет!

– А еще она сердится, когда мама к дяде Леше уходит. Говорит, нельзя меня одного оставлять. Я что, маленький, что ли? И мама не виновата, что дядя Леша не может к нам переехать. У него мама больная, на инвалидном кресле по дому ездит, ее одну нельзя оставлять.

– А ты бы хотел, чтобы дядя Леша к вам переехал?

– Не знаю. Но если мама захочет, тогда конечно. Вообще-то он хочет, чтобы мы к нему насовсем переехали. У него дом большой такой, знаете? Коттедж называется, – с трудом выговорил мальчишка трудное слово. – Но мне туда неохота, далеко в школу ездить.

– А как он тебе, этот дядя Леша?

– Да ничего, прикольный. Сказал, когда я еще немного подрасту, научит машину водить. И мама говорит, у меня возраст такой – надо, чтоб мужчина меня воспитывал. Ну, чтоб как отец, что ли. И бабушка все повторяет – чтоб как отец, чтоб как отец…

– Так это хорошо, наверное? Или нет? Как ты считаешь? – тихо, очень осторожно, спросила Ольга.

– Правильно надо говорить «отчим», а не «отец», – глянув на нее исподлобья, сурово произнес мальчишка. – Чего слова-то неправильно путать.

– Ну, знаешь… Тут путай, не путай, а иногда и отчимы вполне качественные попадаются, даже лучше, чем родные отцы. Я вот, например, с отчимом выросла, и ничего.

– Нет. У меня уже есть папа. И пусть они даже в словах не путают, где отчим, а где папа, вот! Я и маме, и бабушке так сказал!

– Да брось, не горячись, чего ты! Они ж, наверное, ничего плохого не хотели сказать.

– И все равно – пусть не путают!

– А скажи, Егор… Ты папу часто видишь? Или как? Нет, можешь не отвечать, конечно, это я просто так спросила, – быстро поправилась Ольга, почувствовав, как Ирина пребольно наступила ей под столом на ногу.

Егор в задумчивости пожал плечами, посмотрел на женщину коротко, оценивающе, словно решая, отвечать на ее вопрос или нет. Помолчав еще немного, все же проговорил тихо:

– Папа раньше часто приезжал, пока дяди Леши не было. Мама всегда вкусный обед готовила, пирог пекла, платье нарядное надевала. А потом… Потом мама сказала, что будет лучше, если дядя Леша будет к нам на обед приходить.