Ольга вяло махнула рукой, отвернулась к окну, провела пальцем по запотевшему стеклу. Там, за окном, уже собирались сумерки. Мимо, в туманной мороси, проносились машины, коротко освещая их лица светом фар. Ирина слышала, как в сумке слабо пищит мобильник, но достать не решилась, боясь нарушить поток откровения. Знала, что продолжение грустного рассказа будет. А иначе – зачем подруга решилась…

– Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю… Ну, если уж начала…

Ольга села прямо, глянула на себя в зеркало заднего вида, провела подушечками пальцев под глазами. Вытянув нижнюю губу, подула себе в лицо, мелко тряся головой. Нервно сглотнув, продолжила:

– С вокзала позвонила знакомой девчонке – она в городе квартиру снимала. Попросилась переночевать, говорит – приезжай. Просидели всю ночь, бутылку вина выпили. Ну, она тогда мне немножко мозги вправила, конечно. В институт, говорит, поступать хочешь? Ага, давай, а жить на что будешь? На стипендию? А за учебу платить? Нет уж, милая, эти прекрасные удовольствия не для нас. Единственное, что могу для тебя сделать, – на пару эту квартиру снимать. Свою половину арендной платы уж как-нибудь заработаешь. Я обрадовалась – конечно, мол, заработаю! Завтра же работу искать пойду! Она усмехнулась – ну-ну… Все работодатели только и ждут, когда к ним девушка Оля со школьным аттестатом придет. Разве что к азиатам на рынок подашься, шмотками торговать. Так у них много не заработаешь, еще и должна останешься. Я на нее смотрю, глазами хлопаю – а где работу найти? Посоветуй. А она мне – там же, где и все, не одна, мол, ты умная сюда приезжаешь со школьным аттестатом в чемоданчике. В общем, чего там долго рассказывать – попала я туда, куда все такие же дурочки неприкаянные попадают. К мамке.

– К какой мамке?

Ольга усмехнулась, посмотрела на нее спокойно, чуть насмешливо:

– А сама не понимаешь? Хотя да, ты у нас девушка из другой оперы, шибко правильная, никакой жизненной грязью и близко не тронутая. В бордель я попала к мамке, вот куда! Привлекательная была особа, с двумя высшими образованиями. По одному – психолог, по другому – юрист. Очень грамотно свой бордель организовала и девочек брала только свеженьких, глупеньких, чтоб на них печать древней профессии и близко не просматривалась. Между прочим, там даже конкурс своеобразный был. И клиенты все исключительно положительные, не шушера какая-нибудь.

– О боже… Как же так, – только и смогла пролепетать Ира, прикрывая рот ладонями.

– Да ладно, смотри, в обморок не упади. А то вообразишь себе. Ничего страшного со мной не случилось, всего пару недель поработать пришлось. Хотя, знаешь, хватило. Так уж получилось, что именно Самсонов меня оттуда и вытащил. Представляешь, всего тридцатым по счету клиентом оказался!

– Тридцатым?!

– Думаешь, это такая большая цифра? Да бог с тобой. Я еще тогда их по головам считала. Мне казалось, это отвлекает как-то. Особого рода драйв, как истязание-самозащита. Пока считаешь, кажется, что выберешься. Глупо, конечно. Ну, вот. Именно тридцатым клиентом он и оказался. Можно сказать, юбилейным. Влюбился, зараза, почти как в фильме про «красотку», помнишь? Хотя какая из меня красотка была? Да и Самсонов еще не был таким, каким ты его сейчас знаешь. Веселый был, жизнерадостный, готовый весь мир спасти. Планов – громадье. Даже не спросил, люблю я его, нет ли. Теперь-то я знаю, что он через это «спасение» по-своему самоутвердился.

– Ну почему же? Сама же говоришь – любил.

– А любовь разной бывает, Ирочка. Твой одной любовью любит, а мой – другой.

– Хм… Я всегда считала, что любовь – это любовь.

– Да, конечно. В общепринятом смысле так и есть. А только, знаешь, не все справляются с маленькой червоточинкой в голове, если она имеет место быть. Вот и мой Самсонов начал сомневаться в своем порыве. Любил – и сомневался, сомневался – и любил. Все приглядывался ко мне, знаешь – обидно так приглядывался.

– А ты?

– А что – я? Готова была ему ноги мыть да воду пить, старалась свою благодарность всячески продемонстрировать, чтобы он ее за ответную любовь принял. Уцепилась за него, как клещ за конскую гриву. Он ведь и в самом деле, получается, спас меня. Вот и старалась. Но полюбить его по-настоящему, чтоб от сердца шло, так и не сумела. И он это всю жизнь чувствовал, зараза. Помню, говорю ему – давай я работать пойду! Трудно же тебе – одному. А он, знаешь, смотрит так подозрительно, плечами пожимает. Правда, потом вопрос работы сам по себе отпал, ты же помнишь, как наши мальчики быстро раскрутились.

– Да, помню. И еще помню, какой тебя первый раз увидела. Ты мне очень самоуверенной показалась, даже позавидовала немножко. Если б ты мне тогда рассказала, ни за что бы не поверила!

– Это так, показательные выступления. Самоуверенностью всегда легче внутренние проблемы прикрыть. На том и стою! А на самом деле трудно мы с Самсоновым живем, очень трудно. На одной благодарности далеко не уедешь, через годы совместного бытия на крыльях не перелетишь. Он это чувствует, потому и живем как кошка с собакой. Мне – плохо, ему – плохо. В общем, сплошная карамазовщина. Наверное, потому у нас и ребеночка не получилось. А я так хотела, если б ты знала! Я бы так его любила…

Красивое Ольгино лицо вновь задрожало слезами, губы поехали скобкой вниз. Провела по-детски ладонью под носом, втянула воздух, запричитала отчаянно, сквозь рыдание:

– А ты дура, Ирка! Не умеешь своего счастья ценить! Да если б я умела любить, как ты. Мне бы сто раз по фигу было на всяких там Юль! Разве можно так свою любовь истязать, дура? Самой себе в душу плевать? Услышишь ты меня или нет, в конце концов, Ирка?

– Я слышу тебя.

– Может, и слышишь, но не понимаешь ничего!

– Понимаю… Понимаю, Оль…

– Ты сто раз, нет, тысячу раз должна спасибо судьбе сказать, что твои дети в любви родились! Что они вообще у тебя есть! Ничего не имеет смысла, когда у женщины нет детей. Вообще жизнь не имеет смысла!

– Зря ты так! Не надо отчаиваться. Может, родишь еще…

– Нет. Теперь уж точно нет, – вдруг успокоившись, грустно проговорила Ольга. И вздохнула протяжно, с коротким запоздалым всхлипом. Подняв глаза, усмехнулась. – В жизни с этим всегда как-то подло получается: кому очень надо – тому не дается, а кому не надо – наоборот.

– Прости за откровенный вопрос, а вы с Самсоновым к врачам обращались с этим вопросом? Всякие же ситуации бывают…

– Хм… Умная ты какая, прям удивительно даже, – сквозь слезы саркастически улыбнулась Ольга. – Конечно, обращались, даже в швейцарскую клинику пять лет назад ездили. Врачи говорят – нет у вас никаких отклонений, все в норме. Ждите, мол, все будет, старайтесь. А чего стараться-то – мы уж двадцать лет как стараемся. Мне скоро сороковник стукнет, чего ждать. Надо было мне, дуре, раньше сообразить, чтобы не только Самсонова подключить к этому процессу. А я закопалась в комплексах – это ж неблагодарность по отношению к нему, как же. Помнишь, я тебе рассказывала, как мальчика в Испании на неделю купила?

– Помню.

– Еще хвасталась – классно, мол, оторвалась, до сих пор воспоминаниями живу… Ты, наверное, подумала тогда про меня – вот сука?

– Да нет, что ты…

– Да ладно, знаю, что подумала. А только я тебе сейчас другое расскажу. Приехала оттуда, две недели прошло – хоп! – задержка. Я замерла вся, даже с кровати вставать перестала, притворилась больной-простуженной. Неделю из дома не выходила, даже тест на беременность не хотела делать. Боялась надежду разрушить. Знаешь, я за всю жизнь так счастлива не была, как в эту неделю – в ожидании. А потом закончилось все. Утром встала, и… Было счастье и кончилось.

– Боже мой, Оль… Но так же нельзя, все равно можно придумать что-то! Да сейчас масса всяческих технологий, зачем же себя так истязать?

– Да. Технологий много. Я одно время даже активным поиском суррогатной матери занималась. А только, понимаешь – время, что ли, прошло. В общем, Самсонов уже не хочет никакого ребенка. Перегорел. Потом и я вслед за ним смирилась. Чего уж, думаю, не судьба. Не хочет к нам ребенок приходить, боится, видно, что мы свои проблемы хотим таким способом решить. Ребенок – он же не способ, он сам по себе. А сейчас, как этого Егорку увидела, как накатило на меня опять! Ничего не имеет смысла, когда нет детей. Даже любовь…

– Жизнь имеет смысл. Жизнь сама по себе.

Ольга глянула на нее сквозь слезы насмешливо:

– Ты, что ли, жизни учить меня будешь? Да что ты в ней понимаешь, в жизни-то. Сытый голодного не разумеет, знаешь такую пословицу? То есть счастливый несчастного никогда не поймет, а тем более не научит. Он же только со своей колокольни на мир смотрит, и несчастья у него свои, больше придуманные, чем настоящие. Да ладно, чего говорить…

Она хлюпнула носом, провела под ним ладонью. Потом опустила ладонь на колени и, глядя в нее очень внимательно, проговорила тихо, четко разделяя слова:

– Уйду я от Самсонова, Ир. Сегодня глядела в глаза Егорке и думала – уйду. Усыновлю какого-нибудь детдомовского, такого же синеглазого…

– Да никуда ты не уйдешь.

Сказала и сама вдруг заплакала, ткнувшись лицом в ладони. Может, от жалости, а может, от стыда. Будто прошло через сердце страдание подруги, выталкивая из него свою собственную обиду на жизнь. Глупой и неказистой она показалась, игрушечной будто.

– Да ты-то чего ревешь? – сквозь икающий слезный смех потянулась к ней Ольга. – Совсем баба рехнулась…

И обнялись, прижались мокрыми щеками, затряслись в общем рыдании. Выплакивали каждая свою боль.

Водители в проезжающих машинах глядели на них удивленно. И впрямь, странная, наверное, была картина – сидят две бабы в машине, сиротливо приткнувшейся на обочине, обнялись, плачут…

Потом разомкнули объятия, вздохнули в унисон. Посидев еще немного, Ольга молча поправила зеркало заднего вида, повернула ключ зажигания, вырулила на трассу. Пока ехали до города, не сказали больше друг другу ни слова…

* * *

– Куда тебя везти? Домой или к тетке? – спросила Ольга, когда показались первые окраинные строения?

– К тетке.

Ольга повернулась к ней на секунду, полоснула из глаз насмешливым разочарованием.

– Да нет, ты не поняла! Я машину заберу, и сразу домой поеду.

– Так машину и завтра можно забрать…

– Нет. У меня еще одно дело есть, срочное. В одно место заскочить надо.

– Я и туда могу довезти.

– Нет, я лучше сама…

– Ну, как хочешь.

Въехали во двор теткиного дома, подруга остановилась, Ирина развернулась к ней корпусом:

– Посмотри, видуха у меня очень зареванная?

– Да нет, ничего. А у меня?

– Вполне.

– Ну, тогда пока? В квартиру будешь подниматься или сразу поедешь?

– Сразу. Очень домой хочу.

– Хм… Ладно, завтра созвонимся. Расскажешь, как семья блудную мать встретила.

– До завтра.

Ирина вышла из машины, отошла на несколько шагов, обернулась, чтобы еще раз махнуть Ольге. Но та уже разворачивалась в узком пространстве перед аркой, лицо издалека казалось отрешенным и равнодушным. И снова стянуло жалостью сердце… Даже спасибо подруге не сказала и слов хороших для поддержания духа не нашла. Вот уж воистину – мое горе горше всех…

Вслед за Ольгой она вырулила со двора, поехала по темным улицам, залитым недавним, судя по всему, дождем. Дело впереди предстояло неприятное, но лучше сделать это сейчас. Да, именно сейчас, потом может духу не хватить.

Так. Сюда, кажется… Да, этот двор, и подъезд, и лавочки у подъезда с облупившейся зеленой краской. Хорошо, бабушек на лавочке нет – сырость погодная по домам разогнала. А квартира – номер пятнадцать, если память не изменяет. Нажала на домофонные кнопки…

– Да! Кто там? – тут же ответил быстрый мужской голос.

– Я… Я к Стелле… Она дома?

– Да, входите.

После сухого щелчка Ирина потянула на себя дверь, вошла в подъезд. Этаж, должно быть, третий. Господи, как сердце стучит…

Стелла ждала ее в открытых дверях квартиры, смотрела удивленно. И совсем не была похожа на прежнюю себя – лицо без косметики, волосы убраны назад в легкомысленный хвостик, перетянутый детской розовой резинкой, длинная линялая, явно с мужского плеча майка, под ней ровные ноги в шерстяных носках.

– Здравствуй, Стелла, – улыбнулась, запыхавшись. – А я к тебе. Можно?

– Заходите, – неуверенно отступила на шаг от двери девушка. – Только я не понимаю…

– А я сейчас все объясняю.

– Вы извините, у нас не прибрано. Видите, я и вещи не успела разобрать.

В прихожей действительно были горой навалены сумки, в сторонке стояли два огромных чемодана. Стелла, обернувшись, крикнула в комнатный проем:

– Глебка! Чайник поставь?

– Уже! – донесся из кухни веселый голос. – Веди гостью сюда, сейчас все будет!

– Пойдемте на кухню. Только, к сожалению, к чаю ничего нет.

Кухня была такой маленькой, что с трудом вместила узенький шкафчик, плиту, хлипкий стол с двумя такими же хлипкими табуретками и холодильник. Хлопочущий с чайником Глебка смотрелся в маленьком пространстве как слон в посудной лавке. Но ничего, справился. И чашки поставил, даже заварочный чайник дымился вкусным паром из носика.