— И это в конце августа! — сказал Андерс.

— Дней я не считала. Но это не важно. Придем домой позже!

Всю веселость с Антона как ветром сдуло. Он помрачнел. Еще немного — и ураган был бы неминуем.

Андерс отнесся ко всему спокойнее. Ему случалось видеть, как Дина ломала ветки почище, чем Антон.

— Мы идем в Трондхейм! — спокойно повторила Дина, подобрала юбки и спустилась в каюту.

Всю ночь Антон нес вахту, кипя от ярости. Он был настолько зол, что не хотел идти спать, когда Андерс пришел сменить его.

— Нечего из-за этого терять рассудок! — сухо сказал Андерс.

— Кой черт тебя дернул взять с собой эту бабу? — крикнул Антон, стараясь перекричать ветер.

Он стоял без шапки, в темно-синей тужурке, которую купил себе в Бергене. Медные пуговицы слепили глаза, когда на них падало солнце. Воротник был поднят, плечи подбиты ватой и широки, как амбарная дверь.

— Не забывай, что Дине принадлежим и мы, и шхуна! — сказал Андерс и схватил штурвал.

Проклятия шипели на губах Антона, как вода на горячей плите. Но он все-таки пошел спать, и от его храпа в ужасе сотрясался весь кубрик.


Первая новость, какую они узнали по прибытии в Трондхейм, было сообщение о том, что русская морская база Бомарсунд на Аландских островах подверглась нападению английских и французских кораблей.

Говорили, будто финны были лояльны по отношению к русским. Они как разъяренные звери отстаивали интересы русских и свои собственные. Люди сведущие считали, что король склонен втянуть в эту войну Швецию и Норвегию.

Андерса особенно интересовали финны. У него у самого в жилах текла финская кровь. Он считал, что финны поддерживают русских не из симпатии, а потому, что западный флот опустошает финские земли и захватывает финские суда.

— Ясное дело, человек будет защищаться, если у него на крыльце разведут костер, — сердито сказал он.

Дина не могла взять в толк, зачем англичанам и французам понадобилось стрелять в Балтийском море.

Постепенно Антон перестал злиться, и с ним уже можно было разговаривать. Но он не хотел углубляться в этот вопрос. Сказал, что говорит лишь о том, в чем разбирается. Женщинам и морякам нечего лезть в политику. Надо побыстрей заканчивать дела и идти домой.

— Я помню, Лео говорил, — задумчиво сказала Дина, не обращая внимания на слова Антона, — что французы и англичане поддерживают турок в этой бесконечной русско-турецкой войне и что она опасна для всего мира. Еще он сказал, что финны никогда не будут выступать на той стороне, которую поддерживает Швеция. И что король глуп, если не понимает этого. Впрочем, и царь Николай тоже пороха не изобрел. И вообще, эта война началась из-за запутанного спора между двумя монахами. Православным и католиком.

— О чем же они спорили? — спросил Андерс.

— О том, кому принадлежат святыни в иудейской земле, — засмеялась Дина.

— А какое отношение это имеет к войне? — раздраженно спросил Антон.

— Святость всегда так или иначе связана с войной, — спокойно ответила Дина. — Библия. Христос. Дева Мария. Святыни у иудеев…

Она вдруг согнулась пополам, словно ее ударили в живот.

— Тебе плохо? — испугался Андерс.

— Да нет! — отмахнулась она. — Но как они смогли впутать в свой спор короля и царя? — Она распрямилась. — Как думаешь, откуда Лео мог знать, кто начал войну? — Дина повернулась к Андерсу.

— Много ездит. Слышал где-нибудь.

Дина ушла. Война подступила к ним ближе, чем им хотелось бы.


В давние времена король отвел в Трондхейме большой участок земли между Конгенсгатен и Эрлинг-Скаккельсгатен под то, чтобы собрать в одном месте всех, кого судьба раскидала по дорогам и задворкам жизни.

И собрались там прокаженные, нищие, сумасшедшие, преступники, старые и безродные. Добрые граждане Трондхейма завещали приюту свои состояния и заботились о том, чтобы поддерживать сносные условия жизни для этого несчастного люда.

Приют представлял собой большой комплекс каменных и деревянных зданий. В них и находили прибежище человеческие отбросы со всеми их страданиям. Выглядело все в высшей степени пристойно. Снаружи.

Дина нашла «Вахту», выходившую фасадом на Воллгатен. С открытой аркадой и внушительными каменными стенами. «Вахту» от «Каторги» отделяла просторная площадка. Но стены были высоки, и ворота охранялись.

Дина объяснила, что ей нужно, и ее пропустили внутрь. Здесь был особый мир. Скрытый от людей. Тех, кто никогда не попадет сюда.

Деревянные, обшитые тесом дома в два этажа. Кое-где между ними попадались и каменные строения. Красные черепичные крыши соединяли дома своеобразной общей судьбой.

«Острог», или «Каторга», как ее здесь называли, представлял собой большое двухэтажное здание с ампирными наличниками на окнах и дверях.

Дина вошла в овальный зал на первом этаже. Из соседних помещений доносился многоголосый гул. Дина судорожно глотнула воздух, словно чего-то ждала или опасалась. Первый, кого она увидела помимо стражи, был высокий человек, который рылся в ящике с тряпьем. Все время он показывал на стену и вслух спорил с самим собой, идти или не идти ему в город. Он задавал себе вопросы и сам же отвечал на них другим голосом. Словно исполнял две разные роли. Один голос был гневный и грубый, другой — тихий и жалобный. Время от времени он наносил удары кому-то невидимому и приговаривал: «Так тебе! Так тебе!»

Голова его была гладко выбрита, точно у завшивленного. Но серые, запавшие щеки покрывала щетина.

Дина остановилась. Ее охватило предчувствие беды. Она вся напряглась, будто хотела приготовиться к тому, что произойдет, когда этот человек увидит ее. Однако все обошлось. Вернулся страж и сказал, что управляющий приютом собирается уходить, но по пути может здесь поговорить с ней. Он придет через минуту. Это был явный отказ. Управляющий не знал, кто такая Дина Грёнэльв. И очевидно, не обратил внимания на то, что ее интересует, когда они ждут сюда Лео Жуковского.

В ожидании управляющего Дина расспрашивала стража про «Каторгу». Страж охотно отвечал ей. На первом этаже находятся рабочие помещения, столовая и комната для молитвы. Вон там. А вообще арестанты помещаются на втором этаже. Несколько камер здесь совершенно темные.

— В «Шахте», например, темно как в могиле! — Страж улыбнулся, обнажив редкие зубы, улыбка у него была веселая и добрая. — Камеры они и есть камеры, — сказал он. — Но печка есть в каждой. Как же без печки!

Сверху долетали разные звуки. Кто-то царапался и скребся, стучал, слышались громкие сердитые голоса.

— Чего тут порой не услышишь! — усмехнулся страж. Несчастный, рывшийся в ящике, как будто не замечал их. Страж проследил за взглядом Дины:

— Бендик сегодня чудит. Но он неопасный.

— А почему его здесь держат?

— Да он дурачок! Но безвредный. Говорят, с ним в Нурланде приключилась беда. Какая-то женщина по его вине обварилась насмерть. Вот он и помешался. Но у нас он даже кошку ни разу не обидел. Всегда занят чем-то своим. Он не похож на тех, что сидят в «Шахте». С теми не дай Бог остаться один на один!

Дина что-то искала в своей сумочке. Черная глубокая сумочка казалась бездонной, как топь.

— Видать, у вас важное дело, если вы приехали в такое место. Да еще из самого Нурланда!

Дина выпрямилась. Она объяснила, что возвращается на своей шхуне из Бергена. Так что заехать по пути в Трондхейм для нее не составляло труда.

— У госпожи своя шхуна? — восхищенно проговорил страж, с уважением глядя на Дину. А вот он знал одну госпожу, у которой был свой колесный пароход! Страж искоса вопросительно глянул на Дину. Она не проявила к его словам никакого интереса, и тогда он добавил:

— Она была самая богатая вдова в городе!

Дина оглядывалась по сторонам, давая понять, что не намерена поддерживать беседу о богатых вдовах и их пароходах. Она спросила сухо:

— А каковы ваши обязанности?

— Следить, чтобы никто не вышел наружу! — быстро ответил он.

— А в чем они провинились? Те, что сидят тут?

— Они-то? Да это все убийцы, поджигатели, умалишенные и воры, — проговорил он словно заученный псалом.

— Откуда они все?

— Из города, из окрестностей. А впрочем, отовсюду. В это время несчастный Бендик подошел к ним, таща за собой свое тряпье.

Все случилось в одно мгновение. Прежде чем страж успел вмешаться, Бендик схватил Дину за руку и испуганно уставился на нее. Страж оттащил его назад. Великан протянул к Дине руки. В его глазах плыли серые тучи. В их глубине было отражение Дины.

На нее вдруг что-то нашло. Она подняла руку в перчатке и положила на плечо несчастного. Он заморгал, словно увидел что-то очень важное. Лицо его просветлело, он улыбнулся ей беззубой улыбкой. Его спина согнулась от тяжелой ноши, которую он покорно нес все эти годы.

— Ты… Ты пришла наконец… — пробормотал он и снова схватил ее за руку. Быстро, как молния.

Страж оттащил его и что-то строго сказал ему.

Дина не шелохнулась. Зубы у нее были стиснуты, лицо побелело. Она освободилась от рук сумасшедшего, но не могла освободиться от его взгляда.

Страж вытащил несчастного во двор тюрьмы.


Я Дина. Я вижу печь с кипящим чаном на ней. Вокруг меня пар! Поэтому я и вспотела. С меня все время сходит кожа. Я моюсь, и от меня ничего не остается. А Ертрюд все кричит и кричит.


Управляющий приютом появился неожиданно и будто ниоткуда. Просто вдруг возник из воздуха. С достоинством подошел к Дине и протянул ей руку.

Это был высокий худой человек со строгой бородкой, словно приклеенной к лицу.

Ни намека на приветливость или улыбку. Сухое, корректное рукопожатие, сухие, корректные манеры.

Густые черные волосы были гладко причесаны. Казалось, его главной заботой были волосы и борода.

Он кивнул Дине и, как только отпустил ее руку, снова переложил трость из левой руки в правую. Чем он может служить? Его взгляд унес последние хлопья пара. Голос был спокойный и низкий.

Из серых глаз Дины выплеснулась неприязнь. Он ничего не сделал. Только спас ее от пара.


Дина изложила свое дело. Пакет, содержавший книгу Пушкина и письмо к Лео, был запечатан заранее. Но она не сразу достала его.

Управляющий слишком поспешно выразил свое удивление. Он не знал, что у них транспортировал узников человек по имени Лео Жуковский. Никогда о таком не слышал. За его бытность на этом посту узников транспортировали два раза. Но чтобы их транспортировал русский? Нет.

Дина не обратила внимания на его ответ и спросила, давно ли он управляет этим местом.

— Три месяца, — невозмутимо ответил он.

— Не очень давно.

Управляющий кашлянул, словно его обвинили в мошенничестве.

— В Лео Жуковском трудно узнать русского, — сказала Дина. — Он говорит по-норвежски.

Ее голос инеем выпал на стены.


Я Дина. Как шумят за окном березы! Они ветками сжимают мою голову, я не могу думать. Бьют церковные колокола. Я считаю двери в этой комнате. Но число исчезает в звуках и голосах, доносящихся сверху, из камер. Управляющий этим сумасшедшим домом, полно, да человек ли он? Почему он не желает говорить о Лео?


Управляющий сказал, что ей надо справиться в тюрьме, у начальника «Каторги». Если она хочет, он может проводить ее туда.

Это близко. Но все-таки лучше, если он проводит ее через двор и проведет через ворота.

Дина последовала за ним. Бессильно шла через тяжелые ворота и мрачные двери. Мимо стражей с пустыми глазами. Она так ничего и не узнала о Лео. Здесь никто не знал русского по имени Лео Жуковский, который говорил по-норвежски и сопровождал узника то ли в Вардёхюс, то ли оттуда.

Когда они снова вернулись в овальное помещение, Дина достала пакет. Вложила его в вялую руку управляющего, ему оставалось только взять его.

Она смотрела на управляющего так, словно он был обычным работником в Рейнснесе. Распорядилась коротко и ясно. Отказаться, не обидев даму, он не мог.

— Когда господин Лео Жуковский приедет, передайте ему этот пакет. Как видите, он запечатан сургучом.

Управляющий покачал головой, но пальцы его сжали пакет, чтобы он не упал на пол. Дина поправила шляпу, взбила буфы на рукавах. Натянула получше правую перчатку и поблагодарила управляющего. Потом попрощалась и пошла к выходу.


Извозчик поехал мимо большого дома крестообразной формы, с высокими окнами и тяжелой черепичной крышей. Портал над входной дверью выглядел величественно. Да и сама центральная часть дома была трехэтажная, с большим полукруглым окном наверху.

Дина наклонилась и спросила у кучера, что это за дом.

— Тронка. Лечебница для умалишенных, — вяло ответил он.

— А почему она называется Тронка?

— Говорят, когда-то перед входом стояла кружка для пожертвований. А кружка для пожертвований по-французски — тронк.

Кучер немного оживился.

— Зачем лечебнице для умалишенных французская кружка для пожертвований?