Несколько раз он напомнил: если фру Дине Грёнэльв что-нибудь понадобится, пусть сразу обратится к нему.


Дина отправила посыльного к двум торговцам и просила назначить ей время встречи. Так посоветовал ей Андерс.

На другое утро она получила сообщение, написанное на визитной карточке, что господин Петтерсен готов принять ее у себя в конторе. И короткое письмо, уведомляющее, что господин Мюллер ждет ее.

Господин Петтерсен встретил Дину приветливо. Он был в превосходном настроении. Его только что назначили вице-консулом в Мекленбург, и он как раз собирался отправиться туда, чтобы вступить в должность. Он хотел взять с собой жену, но оставлять дела в Тромсё не собирался. У него с братьями было собственное судно.

Дина рассыпалась в поздравлениях и стала расспрашивать о его новой должности.

Несмотря на веселый нрав, господин Петтерсен был опытный предприниматель.

Наконец Дина изложила свое дело. Спросила о капитане и снаряжении. О команде. О доле господина Петтерсена. О процентах судовладельцу. Какие, он думает, будут цены на муку? Может ли он гарантировать, что мука будет доставлена сухой?

Господин Петтерсен велел принести мадеру. Дина не возражала, но, когда служанка хотела наполнить ее рюмку, сделала предупреждающее движение рукой. Так рано она не пьет. Петтерсен взял рюмку и распорядился принести Дине чаю. Он был явно заинтересован в предстоящей сделке. Но слишком торопил события и произносил слишком много слов. Словно хотел успокоить ее, прежде чем она сама попросит об этом. Кроме того, он не мог гарантировать твердой цены на муку.

Дина внимательно посмотрела на него и выразила удивление, что вице-консул не знает цен.

Он как будто не обратил внимания на ее тон и спросил, долго ли она намерена пробыть в городе. Через несколько дней он все будет знать. Со дня на день тут ждут русские лодьи.

Рискуя испортить дело, Дина отказалась от его предложения поселиться у него в доме. Сказала, что уже нашла приют и не может от него отказаться. Большое, большое спасибо! Она непременно даст о себе знать, если решит принять его предложение купить и привезти для нее муку из Архангельска, не оговорив заранее твердую цену.


Ханс Петер Мюллер значился в списке вторым.

На другой день Дина явилась в его богатый дом на Шкиппергата. Убранство дома свидетельствовало о благосостоянии и любви к роскоши. Красное дерево. Фарфор.

Молодая, болезненного вида хозяйка, говорившая на диалекте Трёнделага, зашла в контору поздороваться с Диной. Глаза у нее были такие же грустные, как у маленького привидения в Тьотте. Она не шла, а плыла по комнате. Как будто ее поставили на постамент на колесиках и тянули его за невидимую веревку.

Шхуна «Надежда», стоявшая у причалов Мюллера, собиралась идти в Мурманск с рыбьим жиром из собственной жиротопни. Мюллер назвал Дине твердую максимальную цену. Но не скрыл, что может выторговать для себя и более выгодные условия.

Дина крепко пожала ему руку. Он открыл ей свои карты, и это свидетельствовало о том, что он считает ее надежным партнером. Ей не пришлось прибегать к игре с поднятыми грудями. Человек, у которого в доме был свой ангел, мог спокойно говорить о делах. Дина подняла рюмку за сделку.

В доме у Мюллера дышалось легко. Дина охотно приняла его предложение остановиться у них на несколько дней.

Оказалось, что у господина Мюллера была вороная ездовая лошадь. Она лоснилась и блестела так же, как и красное дерево в гостиной. И слушалась Дининых ляжек, словно была выточена с ними из одного куска дерева.

Дина сразу поладила с молодой хозяйкой, фру Юлией из Стьёрдала. Фру Юлия не любила пустой болтовни и смотрела собеседнику в лицо. Но она не объяснила, почему у нее такие грустные глаза.


Дина пробыла в Тромсё дольше, чем рассчитывала.

Фохт давно уехал, и ей пришлось искать другое попутное судно, идущее в Вардёхюс. Господин Мюллер считал, что сможет обеспечить ей место на судне, которое отправится туда примерно через неделю.

В первый день, когда Дина перебралась к Мюллерам, они с хозяином вечером курили в гостиной. Фру Юлия отдыхала у себя.

Господин Мюллер рассказывал, какой тяжелой оказалась для них прошедшая зима. Лед сковал залив и преградил путь «Принцу Густаву». 10 мая им пришлось прорубать полынью длиной в шестьдесят локтей, чтобы пароход смог пройти в гавань. К счастью, лед не помешал движению шхун и парусных судов.

Два судна господина Мюллера только что вернулись в целости и сохранности из Ледовитого океана. Мимоходом, словно случайно вспомнил об этом, он сказал, что у него есть одно судно и в более южных широтах.

В прошлом году было трудно достать хорошую карту архангельского побережья. Да и толковых лоцманов тоже не так много.

Дина считала своей удачей, что у нее на шхуне есть Андерс и Антон. Хотя, конечно, поездки в Берген — пустяки по сравнению с тем, что подстерегает суда, ходящие в Архангельск.

Хозяин растаял. Сказал, что 17 мая пароход пришел с юга со сломанными лопастями, почти все лопасти вышли из строя. Чтобы их починить, пришлось нанимать много людей, так что нет худа без добра. Сам он потерял свой галеас «Турденшёлд», с двенадцатью матросами и полным грузом, к востоку от Моффена. И тем не менее общий доход от уловов в Ледовитом океане составил за несколько лет шестнадцать с половиной тысяч талеров.

Дина заинтересованно кивала и пускала облака дыма, которые завивались воронкой над ее головой.

Потом господин Мюллер заговорил о том, что после смерти царя Николая многое обернулось к лучшему. Торговля расцвела так, как они и не мечтали.

Дина полагала, что расцвет торговли связан скорее с войной, чем со смертью царя.

Господин Мюллер спокойно заявил, что одно не исключает другого.

Дина считала, что именно ненормальная ситуация, вызванная войной и блокадой, обеспечила расцвет торговли.

Господин Мюллер одобрительно кивал, он полностью с ней согласен. Но что касается царя, он остается при своем мнении.

А лучшие сигары хозяина дома тем временем обращались в дым.


Дина чувствовала себя в этом доме уютно, как кошка на нагретом солнцем камне. Как ни странно, но фру Юлия не проявляла никаких признаков ревности из-за того, что эта странная женщина вошла в их жизнь и добилась расположения ее мужа. Напротив, она прямо сказала, что Дине не нужно спешить с поездкой на восток. Надо сначала осмотреться.

Дина следила за всеми судами, которые приходили и с юга, и с востока.

Господин Мюллер спросил, точно ли она решила ехать в Вардёхюс, если ее одинаково интересуют суда, идущие в противоположных направлениях.

Но фру Юлия уже поняла причину.

— Дина кого-то ждет, — сказала она.

Дина с удивлением посмотрела на нее. Их глаза встретились — они понимали друг друга.


Я Дина. Юлия надежна. В ее глазах живет смерть. Юлия начинает спрашивать и не заканчивает вопроса. И смотрит на меня, и ждет от меня ответа. Она хочет, чтобы я показала ей Ертрюд. Но для этого еще не пришло время. Пока еще не пришло.


Дина ездила верхом за город. В кожаных штанах господина Мюллера.

Юлия предложила ей элегантный костюм для езды — черная кашемировая юбка, белая блузка и белые панталоны со стрипками. Но Дине костюм оказался мал.

Ей пришлось ограничиться юбкой, чтобы надеть ее поверх кожаных штанов. Юбка была очень широкая, с разрезами спереди и сзади. Только чтобы немного прикрыться, как сказала Юлия.

Когда Дина возвращалась с прогулки, Юлия ждала ее с рюмкой хорошей мадеры, чтобы она выпила перед тем, как идти переодеваться к обеду. Сама Юлия пила чай.

В свойственной ей необычной манере Юлия рассказывала Дине о жизни и нравах Тромсё. Глаз у нее был зоркий, и она наблюдала за всем как бы со стороны, потому что сама была приезжая.

Дина могла не бояться, что оскорбит Юлию, если что-нибудь здесь удивит или насмешит ее.

Дина спросила у нее, что за человек Людвигсен.

— Очень состоятельный и выглядит как картинка из журнала, — без особого интереса или тепла ответила Юлия.

Они хихикали, как две подружки, среди красивых и мертвых вещей в этой слишком торжественной гостиной.


В хмельные сороковые годы, когда в Тромсё пили особенно много, управа ограничила число заведений, где подавалось спиртное, оставив один трактир и гостиницу. Хозяин трактира и Людвигсен сильно разжились тогда.

— Приличные люди ходят к Людвигсену. Открыто, чтобы быть на виду, — рассказывала Юлия.

Какой бы она ни была, Юлия напоминала ангела. Всегда в светлом платье, шелковом или хлопчатобумажном. Ангельские локоны у висков не соответствовали ее ироничной улыбке и грустным глазам.

Больше всего она говорила о балах и обедах у богатых горожан и чиновников. О столкновениях между людьми разного происхождения. Она всякого навидалась — господин Мюллер и его жена всюду были желанные гости.

Дина принюхивалась ко всему новому, словно к незнакомым заморским приправам.

— Ты поостерегись и не сразу сближайся с людьми, — наставляла ее Юлия. — А то они начнут ходить за тобой, как собаки. Избавиться от них ты уже не сможешь, порвать такое знакомство невозможно. Люди, у которых нет ничего за душой, кроме любви к спиртному и обжорству, необычайно прилипчивы.


На второй день после того, как Дина поселилась у Мюллеров, к ним в гости пришел доктор. Он ведал больницей, при которой был приют для душевнобольных. В народе приют называли «Клетка для дураков».

Дина с интересом расспрашивала доктора об этом приюте. Он оживился. Стал рассказывать о надзирателях. Об улучшениях в содержании несчастных, которые находились по ту сторону разума.

В приюте содержался один религиозный фанатик. Он сошел с ума в 1852 году, когда были казнены Хетта и Сомбю. Ужас перед этой казнью, законом, Церковью и лестадианскими фанатиками, к которым относились казненные, еще носился в воздухе. Напуганные люди не могли пережить два смертных приговора.

— Многие даже вышли тогда из государственной Церкви, — сказала Юлия.

— Теперь к нам приехал новый епископ, он, несомненно, наведет у нас порядок. Его жена очень набожная и добрая женщина, — сказал доктор.

Уголки губ у Юлии чуть-чуть приподнялись вверх. Дина поняла, что они с доктором уже не раз говорили на эту тему. Они прекрасно дополняли друг друга.

Мюллер больше молчал.

— А он опасный? — вдруг спросила Дина.

— Кто? — не понял доктор.

— Ну этот, ваш религиозный фанатик.

— Ах он… Да, для самого себя. Он часто до потери сознания бьется головой о стену. Никогда не знаешь, когда на него накатит. Я склонен считать его буйным. Он призывает и Бога, и черта и не делает разницы между ними.

— А почему его держат в больнице?

— Он угрожал семье…

— Мне бы хотелось посмотреть вашу больницу, — сказала Дина.

Удивленный таким желанием, доктор обещал исполнить ее просьбу. И они договорились о встрече.


По обе стороны коридора было по четыре камеры. Те же звуки, что и в Трондхейме, но не такие громкие.

Здесь содержались и душевнобольные, и преступники. Не самое подходящее место для дам, так считал доктор. Раздался отчаянный крик, кто-то позвал доктора, — казалось, какому-то несчастному грозила гибель. Доктор извинился. Загремел ключами и исчез за одной из дверей.

Через окошко в двери надзиратель подозвал человека по фамилии Йентофт.

В окне показалась грубая, грязная рубаха и выбритая голова. Больной щурился и мигал от яркого света. Но глаза у него были более живые, чем можно было ожидать у заточенного здесь человека.

Йентофт пытался схватить Дину, но не мог просунуть руку между прутьями.

Надзиратель сказал ему, что фру Дина Грёнэльв хочет поговорить с ним, хотя он и умалишенный. Йентофт благословил Дину и осенил ее крестным знамением.

— Бог милостив! — крикнул он так громко, что надзиратель цыкнул на него.

— Ты знаком с Богом? — быстро спросила Дина и покосилась на надзирателя, который, чтобы не терять времени, наводил порядок на полках, висевших по стенам.

— Да! И со всеми святыми!

— Ты знаком с Ертрюд? — настойчиво спросила Дина.

— Я знаком с Ертрюд! Бог милостив! Она похожа на тебя? Она приходила сюда?

— Ертрюд бывает всюду. Иногда она похожа на меня. Иногда мы с ней разные. Бывает…

— Перед Богом все равны!

— Ты так считаешь?

— Не я, а Библия! Об этом написано в Библии! — крикнул Йентофт.

— Да. Библия — это Книга Ертрюд.

— Эта Книга всех! Аллилуйя! Мы пройдем в Жемчужные ворота, все как один! Все падут от меча, если не обратятся в истинную веру!

Надзиратель подошел к Дине и спросил, не хочет ли она прекратить свидание.

— Эта дама пришла, чтобы поговорить с тобой, Йентофт, — сказал он.

— Херувимы бросятся и разрубят их пополам! От темени до пяток! Всех до единого! Топор уже лежит у подножия дерева… Бог милостив! — кричал сумасшедший.