– …Знаешь, это какое-то наваждение, – сказал Илья.

– Да… – откликнулась Зина. – Я знаю. Милдред.

– Милдред, – согласился Илья.

Милдред из «Бремени страстей человеческих», наваждение, любовь на всю жизнь.

– Хочешь рассказать мне? – спросила Зина.

Странно после секса с одной рассказывать, как любишь другую. Тем более, если рассказываешь жене и рядом спит ребенок. Но секс был дружеский, и Зина не вполне жена, и Мася не их с Ильей ребенок…

Наверное, физическая близость вызвала у Ильи желание близости душевной, иначе зачем бы ему рассказывать Зине такие стыдные для себя вещи?

Пока они были втроем, как самые близкие люди, внутри метафизического союза кипели страсти и происходил перерасчет… А Зина не поняла, не заметила, как Илья смотрит на Асины тонкие руки, распахнувшийся халатик, влажный завиток на лбу… Бедный Илья, он ничего не мог с собой поделать, – страсть. Зина и сама была тогда настроена на физическую любовь, ее любовник смотрел на нее таким же взглядом, как Илья на Асю… Как же она не поняла, не заметила?..

– Я хотел с ней уехать. Приехать потом, позже, в общем, к ней… Но она не хотела. Ася сказала мне перед отъездом: «Мы же друзья, правда? А друзья не мучают друг друга. Не мучай меня, я тебя сейчас не хочу».

«Сейчас „не хочу“?.. А потом захочет? – подумала Зина и сама себе ответила: – Если Ася захочет, он побежит к ней, как собачонка к хозяину».

– Ася не виновата, – сказал Илья.

– Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать… – отозвалась Зина.

Ася несет в себе такое мощное сексуальное обаяние, – для всех или только для Ильи. Она плывет глазами, бросается с разбега на шею, убегает во тьму, возвращается, опять убегает… И Ася не виновата?! Ася любовной качкой может разболтать жизнь Ильи до полной тошноты. Бедный Илья.

– И какие у вас планы? – снисходительно, как старая добрая тетушка, спросила Зина.

– Не знаю. Она же скоро приедет за Масей, там видно будет. Но как же ты?.. Ты ведь так любишь ребенка.

– Там видно будет. Давай спать, а то она скоро опять проснется.

…Ну, потом-то Мася освоилась, отъелась и стала каждую ночь сердито плакать и кричать, и Зина с Ильей каждую ночь в полусне ругались, чья очередь вставать. Все как у всех.

Зина.

P. S.

Когда мы в три месяца проходили осмотр врачей, невропатолог поставил нам диагноз «энцефалопатия». Это обычный диагноз после асфиксии, – обычный с медицинской точки зрения, но для родителей очень страшный!.. Невропатологи говорили – а мы обегали весь город, всех врачей, и все они говорили одно и то же – если вы не будете ежеминутно за ней следить, она вырастет неполноценной. Один врач сказал: «Если вы не будете разжимать ей кулачки, она у вас ложку не сможет держать». Я, что со мной было… не дай бог никому такое услышать. А бабка, та самая бабка из Калининской области… мы возили к ней Масю, сказала: «Не надо лекарств, девка сама выправится». Но как решиться не слушать врачей? Когда это твой ребенок!

Я давала трехмесячной Масе таблетки строго по часам шесть раз в сутки, толкла ступкой таблетки и засовывала ей в ротик, стараясь не потерять ни крупинки, и каждый раз – шесть раз, умноженные на бесконечные дни, – думала: «Что, если врачи не правы, что, если лекарства вредны и я своими руками отравляю своего ребенка?» Массаж, гипертонус в мышцах, лекарства – я могу сама консультировать как невропатолог!

К году нам этот диагноз сняли. В первом классе Мася была самая высокая.

А когда она играла гаммы, ее пальчики бегали по клавишам так ловко. Илья не понимал, почему я смотрю и плачу. Мужчины быстро забывают, да?..

Ася! Я не хочу больше говорить о чувствах, о мотивах, о душевных движениях. Только факты. В «Опасных связях» есть замечательная мысль: природа человеческая не совершенна ни в чем, нет полностью добродетельных людей, как нет и окончательных негодяев…Мы обе не окончательно плохие и не полностью хорошие…Так вот, факты.

Да… факты.

Слава богу, в 90-е годы за деньги можно было сделать все, вообще все. А уж получить свидетельство о рождении, записав Асю нашей дочерью, моей и Ильи, было совсем не сложно.

Я не хочу оправдываться, объяснять, взвешивать, чего было больше – эгоизма и подлости или любви к Масе и Илье.

Но одно я скажу тебе о чувствах, только одно. Я хотела тебя наказать, я знала, как тебе будет больно, когда ты откроешь письмо, а там копия свидетельства о рождении и ни одного слова от меня. Ты получила от меня черную метку – «предатель, не подходи ко мне никогда, навсегда!», и в этом было столько же ярости и непонимания, сколько любви – уже не к тебе, а к Масе.

Я могла бы сейчас наговорить столько жалких слов: убеждать тебя, что это мгновенное острое решение – отнять у тебя Масю – было мое вечное желание это мне, мое, объяснять, что я полюбила ее больше жизни, что моя жизнь рушилась, что я защищалась, напомнить, что ты не рвалась к ребенку… Но все эти бытовые слова не достойны того, чтобы быть сказанными. Я это сделала, и все!

Илье и маме я сказала, что ты сама отказалась от Маси. Мама нисколько не удивилась, а Илья… Я его обманула, он поверил. Думаю, он в душе знал, что ничего у вас не будет, и был «сам обманываться рад».

И еще одно. Это неправда, что я отняла у тебя Масю. Нельзя отнять у человека самое дорогое.

Попробуй ты отнять ее у меня!

Прости.

Зина!

Я не знаю, что сказать.

Ася.

Здравствуй, Ася!

Сегодня вечером Мася методично порвала и выкинула в окно учебник по истории правовых и политических учений, учебник по римскому праву, учебник по экономике. Выкинула последний учебник, повернулась ко мне и сказала:

– Не расстраивайся. Может быть, в моей семье не было ни одного человека с высшим образованием? Может быть, у меня гены неучей?..

– Какие гены? – рассеянно переспросила я. – Твой дед, как ты знаешь, знаменитый писатель, я доктор наук, а папа…

– Да, вот именно. Мой папа – известный журналист, культуролог и так далее. А кто мой отец?

Так и спросила: «Кто мой отец?» Я застыла на месте, как в игре «Замри».

А Мася болтала, смеялась, крутилась перед зеркалом и вдруг, отвернувшись от зеркала, бросила, как гранату:

– Или – кто моя мать?

И заторопилась, заворковала:

– Ну, ма-ама… Ничего не случилось! Ты не бойся, я не дурочка, чтобы устраивать трагедию! Я узнала, что я кому-то из вас не родная…Кому? Тебе я родная, ты точно моя мать, потому что ты все время хочешь меня убить за все! И папе я точно родная, потому что… потому что. Но я узнала!.. Я просто хочу знать, кто мой биологический отец? Или кто моя биологическая мать? Чьи у меня гены?.. Ну, кто, скажи, не бойся, кто мне неродной, ты или папа?»

Я смотрела на нее и думала – не имеет значения, как она узнала. Кто мог сказать – медсестра из роддома, кто-то из соседей, из добрых и недобрых знакомых… да кто угодно, такие вещи никогда не удается до конца сохранить в тайне. Не имеет значения, как она узнала.

Когда Илья, как кормящая мама, выхаживал ее в больнице, я иногда думала, что это его ребенок, так легче было объяснить себе его тогдашнее поведение, легче, чем просто желанием иметь ребенка, – ведь я-то не смогла родить.

Что сказать?..

«Какая разница, чья ты дочь, мы с папой оба тебе не родные, но любим тебя как родного ребенка»? Как родного ребенка?! Это неправда. Откуда нам знать, как любят родных детей? Мы просто любим ее больше всего на свете.

Или: «Ты дочь чужой тети, кстати, она любовница твоего папы»?

Какая ирония судьбы, что я должна выбирать, кто ей родной, я или Илья, выбирать неправду из неправды…

Или сказать правду: «Ты наша дочь, всех троих»? Но наша история не для детских ушей, таких глупых хитрых ушей, как у Маси. Разве ребенок поймет, как можно предать того, кого любишь больше всего на свете?

А как бы вы поступили?.. Не знаю, кто эти «вы», – безличное обращение от полной беспомощности.

Я сказала: «Пожалуйста, больше никогда не говори со мной об этом, если ты меня любишь». Неправильно, да?

Как мне жить, Ася? Из нашего окна все время что-то летит… летит моя жизнь.

Зина.

Дорогая Зина!

Из вашего окна все время что-то вылетает, то ботинки, то учебники. Забудь ты про эту свою мечту – юридический диплом, шапочка, мантия. А если бы она всему этому выучилась и потом бы выкинула в окно диплом, шапочку и мантию? Тебе было бы еще хуже, – шапочку и мантию жалко, в них можно в Новый год играть бабу-ягу.

Пусть вышивает валенки, ты все равно будешь ее любить больше всего на свете.

Ася.

Здравствуй, Ася!

У Ильи сегодня была истерика.

– Чем я занимаюсь! Зачем я это делаю! Что со мной происходит! Кому все это нужно! – кричал он. – Что я сделал для вечности? Что напишут на моей могиле? «Он часто выступал по телевизору»?!

У Ильи последнее время часто бывает плохое настроение. Он как первая красавица на деревенских танцах, которая ревнует к более популярной девушке. Появился московский журналист-культуролог-писатель, и он теперь всюду – на радио, на телевидении, в университетах. Илью меньше приглашают или приглашают недостаточно почтительно, не на самые главные события, вот он и мечется, – разве он не главный, разве он выходит из моды?.. Обычно я стараюсь его поддержать, но сегодня не удержалась.

– На твоей могиле напишут: «Он часто бывал гостем на ток-шоу, а один раз его не пригласили, и вот пожалуйста…»… современная версия «Шинели», – сказала я.

Женщина, муж которой пишет гимн любви к другой, не расположена быть мягкой и понимающей.

– Ты хочешь сказать, я тщеславен?.. – обиженно сказал Илья, как ребенок, не узнающий свою мамочку. – Хорошо, ты права, я вместилище всех пороков. Я сегодня говорю одно, а завтра другое. Но это потому, что у нас все так многослойно, маргинально…

Пороки, – какие у него пороки? Ну, есть, конечно, – не пороки, а недостатки… Он всегда хотел общаться с талантливыми и среди них быть главным. В его характере есть некоторая истеричность, нервность. Но его талант – следствие его характера.

Это была такая долгая ночь.

Илье обычно не мешает свет, и, когда он заснул, я еще почитала. Я читала книгу об Ахматовой, – Илье дали ее на рецензию. Он назвал этот бред выдающимся исследованием, новым взглядом и так далее, потому что эту, с позволения сказать, книгу выпустило дружественное ему издательство. Новый взгляд состоит в убедительном, с кухонным энтузиазмом развенчивании бедной Анны Андреевны, сейчас уже не актуально, кто в советское время что подписал, сейчас интересней развенчать великих. Но кому станет лучше, если еще одно «наше все» плюхнут лицом в грязь?..

– Не читай так громко, – вдруг сказал Илья. Это означает, он знает, что я думаю. – Людям нужна правда, а ты, как школьница, бережешь своих кумиров, – не поворачиваясь ко мне, пробормотал Илья.

– Ой! – насмешливо сказала я. – Не притворяйся, ты знаешь, что никому не нужна правда о кумирах. Это просто модный тренд. Людям нужны мифы!.. Возьми продолжение «Иронии судьбы». Я выросла в уверенности, что у Мягкова с Барбарой Брыльской все хорошо, а они, оказывается, развелись, и мне от этого грустно, у меня отняли сказку, – все равно что Золушка оказалась людоедом! А тут не любимое кино, не сказка – Анна Андреевна!..

Мы говорили об Ахматовой, о ее гениальном умении создать собственный миф, и Илья вдруг повернулся ко мне…Это у него рефлекс, мы всегда в постели сначала разговаривали, а потом уже секс. Как в тесте «Насколько вы хороши в сексе?» – что вас больше всего заводит? Вас – оральные ласки? А нас – разговор о книгах.

Ася!.. В нашем общем прошлом есть смешное и стыдное: ты попросила Илью «на один раз», и я отдала тебе его, как нищенке монетку. Теперь я, как нищенка, подобравшая с земли монетку, – я ведь знаю, что он так полон тобой, и все равно спала с ним.

Это было впервые после того, как я узнала, что единственная в мире – ты, Ася, и в самый главный момент нас было трое. Но разве могло быть иначе, если в сознании у меня все время крутились чужие золотые шары. Я – это просто среднего качества домашний секс, а «духовный и физический экстаз» – это ты, Ася… Все было как всегда – я опять сдавала экзамен и опять не сдала… Но разве можно сдать экзамен, если знаешь, что не сдашь, все равно не сдашь?!

После этого мы опять разговаривали. У нас всегда так: разговор – секс – опять разговор. А у вас как?..

– Я не сделал ничего настоящего. Я не оправдал надежды твоего отца. Ты как-то сказала, что я неудачник, клоун, эстрадный культуролог, – ты права, права… Может быть, я больше не хочу быть журналистом… Я хочу изменить свою жизнь. Перестать зарабатывать деньги, перестать быть известным, выступать по телевизору… – перечислял Илья, как ребенок игрушки, с которыми он не может расстаться.