Эми Майерсон - Книжный магазинчик прошлого

Мама побледнела.

«А где Джерри?» – невинно поинтересовалась она. Папа бросил на нее хмурый взгляд, на что она лишь пожала плечами, словно вопрос был совсем безобидным.

«Не знаю, – ответила Эвелин, посмотрев на Билли. – Наверное, работает».

Они пытались выдавить из себя неловкие дружелюбные фразочки, но вскоре девушка Билли сказала, что сильно устала. Билли пожал папе руку, чопорно поцеловал маму в щеку и обнял Эвелин. Их эмоции оказались не совсем взаимными: Билли старался как можно крепче обнять ее, тогда как Эвелин просто похлопала его по спине.

«Билл, нам пора идти», – вмешалась его девушка, когда объятия уж слишком затянулись.

«Так ты теперь Билл?» – поддразнила его Эвелин.

«Все мы рано или поздно становимся взрослыми», – ответил Билли, на что Эвелин улыбнулась.

Трудно было сказать, какой скрытый смысл Эвелин прочитала в его словах, но он видел, так же ясно, как и приглашенная девушка, что между ними пробежала искра.

«Твой брат хорошо выглядит, – проговорила Эвелин, глядя, как Билли со своей пассией отдаляются от них. Билли повернулся только один раз, чтобы робко ей улыбнуться. – В смысле, счастливым. Он выглядит счастливым».

«Так позволь ему и дальше оставаться счастливым», – попросила мама.

«Сьюз, я встречаюсь с Джерри Холдсбруком».

На самом же деле их отношения с Холдсбруком едва ли можно было назвать серьезными и долговечными.

– Разумеется, как только на горизонте появилась Эвелин, та девушка исчезла из жизни Билли.

Папа вытащил стейк, положил в тарелку и унес на кухню. Я пошла за ним. Он переложил мясо в керамическое блюдо и оставил остывать. Я проверила таймер на духовке: картофель приготовится через семь минут. Мое время заканчивалось.

– На чем я остановился? – задумался папа.

– Эвелин и Билли встретились снова.

– Именно.

На следующий семейный ужин Билли пришел один. На протяжении всего вечера мама пыталась его разговорить, но он не пересекался с ней глазами и уж тем более не отвечал на ее вопросы.

Мама попросила Билли помочь ей с десертом, и он с неохотой пошел за ней на кухню.

«Год? – опешил Билли. – Вы общаетесь с Эвелин уже год, и ты ничего мне об этом не говорила? Ни разу за год?»

«Я хотела уберечь тебя!»

«Но я не нуждаюсь в твоей заботе. Тебе уже давно пора прекратить думать, будто ты знаешь, что для меня лучше».

Он в гневе хлопнул дверью.

– А мама часто пыталась уберечь его? – спросила я.

– Она всегда действует из благих побуждений, но никто не хотел бы такую сестру, которая печется о тебе, как мамочка.

Папа протянул мне три тарелки и столовые приборы.

– Да и маму, которая печется, как мамочка, тоже вряд ли кто-то захочет, – пошутила я, но папа поднял брови, как предупреждение, чтобы я не испытывала судьбу. – Так, значит, с тех пор Билли и Эвелин снова встречались?

– Спустя несколько недель Билли пришел на семейный ужин с ней.

Эвелин подарила его маме букет цветов, а отцу – бутылку виски. Они поблагодарили ее за подарки, старательно скрывая свое удивление. Мама же виделась с Эвелин буквально за день до этого, но Эвелин ни слова не сказала про то, что придет на ужин.

Она отвела Эвелин в сторону, когда та отлучилась, чтобы принести Билли бутылку пива.

«Почему ты не предупредила, что придешь?»

«Я этого и не планировала».

Эвелин сказала, что они с Билли катались на машине, но Билли не хотел расставаться, поэтому пригласил ее на ужин.

«Значит, вы опять вместе?»

«Не знаю».

Но мама прекрасно понимала, что ответ Эвелин был известен.

«А как же твой парень?»

«Джерри никогда не был моим парнем».

– Бедный Джерри Холдсбрук, – пробормотала я, накрывая на стол.

– Если бы ты его знала, вряд ли бы жалела.

Папа кинул мне три салфетки, как мастеру по складыванию. Я сложила их по маминой виртуозной методике.

– Не понимаю, почему мама была против их отношений. Она боялась, что Эвелин снова разобьет ему сердце?

Я положила салфетки рядом с тарелками, а поверх них – приборы. Папа сел напротив и помотал головой.

– Дело скорее в том, что между Билли и Эвелин горела такая страсть, будто остальных людей в мире не существовало. Наверное, твоей маме казалось, что про нее забыли.

Конечно, они продолжали регулярно видеться на ужинах, на литературных мероприятиях, организованных Эвелин. Но теперь мамины разговоры о ее занятиях по фортепиано, гитаре и контрабасу заменились историями Билли.

Эвелин брала Билли за руку и говорила: «Расскажи им о Перу».

«Им будет неинтересно слушать про Перу», – подшучивал Билли, словно вся эта страна, да и весь регион Анд слыли какой-то локальной шуткой только между ними.

«Конечно, интересно! – настаивала Эвелин. – Ребята, вы же хотите послушать?»

Эвелин отлично понимала, что Билли и так без умолку рассказывал о своей лаборатории, о том, как трудно отслеживать землетрясения, и о прочих вещах, о которых родители слышали уже не одну байку.

«Конечно», – ответил папа, приобняв маму за талию, а она ухмыльнулась ему, словно хотела сказать: «Ну, началось».

На протяжении всего ужина, даже во время десерта Билли рассказывал долгую, запутанную историю о каком-то американском сейсмологе, который предсказывал крупное землетрясение в Перу, что спровоцировало у всего мира необоснованную панику.

«Он же совершенно безрассуден!» – возмутился Билли, эмоционально взмахнув рукой, и чуть не опрокинул бокал вина.

«Совершенно», – с насмешкой ответила мама. Билли был слишком занят «ловлей бокала» и не обратил внимания на ее тон. А если Эвелин и услышала сарказм в голосе лучшей подруги, то сделала вид, что не заметила.

Ни разу за все эти ужины Билли не спросил папу про его работу и юридическую фирму. Он никогда не спрашивал маму про курсы написания песен, на которые она ходила, или про потенциального менеджера, с которым она познакомилась. И все же они продолжали регулярно видеться, потому что мама радовалась хоть какой-то возможности провести субботний вечер в компании лучшей подруги.

Папа говорил о Билли точно так же, как и Джон Кук: Билли не вполне понимал, что окружающие его люди являлись такими же живыми существами, как и он сам.

– Отчасти он продолжал злиться на твою маму за то, что она молчала об Эвелин.

– И его можно понять, – ответила я в защиту Билли. – Даже если она пыталась уберечь его, стоило сказать правду. – Кажется, теперь мама намеревалась уберечь и меня. – Ложь никто не любит.

– Верно, – согласился папа. Над нашими головами заскрипел паркет. Мы оба посмотрели наверх. – Но Билли превратил их отношения во вражду.

– Поэтому они перестали разговаривать?

Все это казалось очень странным. Даже если он злился на маму и сильно обижался, он в любом случае воссоединился с Эвелин.

Внезапно прозвенел таймер, и я кинулась к духовке, чтобы вытащить картофель. Сверху образовалась хрустящая корочка. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: получилось идеально.

Наверху закрылась дверь. Аккуратно, но достаточно громко, чтобы мы поняли, что мама сейчас спустится.

– Как Эвелин связана с их разногласиями? – спросила я, присев напротив папы.

– Напрямую никак. Но я же сказал, из-за нее между ними всегда витало какое-то напряжение. – Папа посмотрел на лестницу, с которой вот-вот должна была спуститься мама. – Оставим этот разговор между нами, ладно?

– Само собой. Это наш секрет, – пообещала я, чувствуя, что пропасть между мной и моими родителями стала лишь больше после того, как я узнала подробности их прошлого. Впрочем, папа не упомянул ничего такого, что помогло бы мне разобраться в истинной причине ссоры, состоявшейся между мамой и Билли. Но с подсказками, которые оставил мне дядя, я раскрою эту тайну, и не важно, помогут мне в этом родители или нет.

– А вот и она! – Папа с восхищением повернулся к лестнице. Мама смыла весь макияж. Я и не задумывалась, сколько косметики она наносила, пока не увидела ее бледные губы и усыпанное веснушками лицо. Мама осторожно спускалась вниз в своем атласном халате, плотно завязанном на талии.

– Я знаю, что из-за смерти Билли тебя мучает много вопросов, – сказала она, присев за стол. – Если бы у меня нашлись подходящие ответы, я бы уже давно тебе все объяснила! Но то, что произошло в прошлом между нами, причиняет лишь боль. Мне было очень тяжело, когда он перестал со мной общаться. Я этого никогда не хотела. Он сам выступил инициатором нашего разрыва, и я отказываюсь оправдывать его действия и обсуждать их.

– Значит, ты будешь просто притворяться, что его никогда не существовало? Что Эвелин никогда не существовало?

– А кто-то притворяется, что их никогда не было? – с раздражением, но имея на то все основания, возмутился папа. Последние двадцать минут он в красках описывал их историю, но одного маминого слова оказалось достаточно, чтобы эти разговоры вновь угодили под замок.

– Что ты надеешься выпытать?

– Вполне естественно пытаться узнать чуть больше о своих корнях.

– Ты и так достаточно знаешь о своих корнях, – отчеканила мама, и папа положил свою ладонь поверх ее. Они сидели на противоположной стороне и смотрели на меня. Два против одного – нечестная битва.

– Как насчет «Лос-Анджелес Доджерс» сегодня? – поинтересовался папа, наконец, прервав молчание. Он всегда разряжал обстановку разговорами о бейсболе или истории. Правда, на этот раз с нас хватило истории. – Будет прекрасно, если посмотрим матч вместе.

– Я за, – кивнула я, пусть и перестала следить за бейсболом с тех пор, как переехала на Восточное побережье. Но споры с родителями порождали недоверие и мешали нам сплотиться.

– Я тоже, – неожиданно согласилась мама. Странно, ведь, когда я была маленькой, она никогда не смотрела с нами бейсбол и не ездила на стадион через весь Лос-Анджелес.

Мы закончили с едой и, оставив тарелки на столе, что являлось чем-то совершенно немыслимым для нашей семьи, завалились на диван. Я уселась между родителями. Папа включил матч. «Доджерс» блистали – питчер бросал подачу за подачей. К восьмой подаче папа откинул назад голову. Его тяжелое дыхание постепенно перешло в храп. На одном особенно громком всхрапе мы с мамой вздрогнули, а потом рассмеялись, и как же было прекрасно смеяться вместе. Мне хотелось положить голову ей на плечо. Хотелось извиниться, сказать, что я больше не буду задавать вопросы о Билли и не причиню ей боль. А еще в глубине души я надеялась, что она тоже извинится, поведает правду и перестанет мучить меня секретами. Однако проблема заключалась в том, что она не могла это сделать. Мы обе не могли, и я все еще не понимала почему.

Наверное, я так и не разгадаю причину, пока не откроется главная тайна.

Когда игра закончилась, на часах было уже почти одиннадцать. Мама поднялась и протянула мне руку, чтобы помочь встать с дивана.

– Не хочешь сегодня остаться у нас? – с надеждой спросила она.

– Мне нужно ехать обратно. – Я не уточнила, что под «обратно» имелась в виду квартира Билли, ведь теперь его имя вновь было под запретом, а любой разговор испарялся в стране невысказанных слов. – Утром будут ужасные пробки.

– Это верно. – Мама отпустила мою руку. – Понимаю.

Я пошла за ней в прихожую. Дойдя до двери, мама чуть не задушила меня в своих крепких объятиях.

– Я не хочу ссориться, – прошептала она мне на ухо.

– Я тоже не хочу, – ответила я, сжав ее еще сильнее.

Но это не отменяло того факта, что мы все же ссорились. И ссора выражалась не в криках и ругани, не в обвинениях: «Ты ужасная мать» или «Какая же ты неблагодарная дочь». Наш разлад был во всем, что мы не произносили вслух, в нашем крепком объятии, даже в том, что, в конце концов, нам пришлось ослабить хватку. Нам пришлось отпустить друг друга.

Следуя за соблазнительным запахом кофе, я спустилась вниз, где Чарли нарезал помидоры и мыл салат-латук. Он подпевал песне Боба Дилана, ополаскивая пластиковое ведро.

– Люблю эту песню, – сказал он. – Где бы она ни играла, с ней лук всегда кажется слаще.

Продолжая петь, он принялся раскладывать на витрине кексы.

Эта картинка напомнила мне маму, то, как весь процесс готовки – начиная с выбора рецепта в кулинарной книге и заканчивая подачей блюда – сопровождался ее пением. Когда я спрашивала, какую песню она напевает, она удивлялась и спрашивала: «Разве я пела вслух?» А затем замолкала. Поэтому я перестала задавать вопросы, ведь только во время готовки я слышала, как она поет.

Чарли разорвал пустую коробку из пекарни, поставляющей выпечку каждое утро в наш магазинчик.

Он протянул мне кекс.

– Инжир с козьим сыром. Звучит так себе, но, по правде говоря, очень вкусно.

Я отломала кусочек засахаренной верхушки. Действительно, вкусно! Чарли выбросил коробку и вытер руки об свои зауженные джинсы.