Но ведь книги хранились не только на стеллажах.

В кладовой, где отсутствовали окна, чувствовался резкий запах затхлости – едкий запах, который еще долго будет ассоциироваться у меня с «Книгами Просперо». Про-феминистские романы хранились в глубине комнаты. Само собой, там был и экземпляр «Страха полета», втиснутый между книгами «Второй пол» и «Золотая тетрадь».

На обложке изображалось голое женское тело, точнее, низ объемной груди, что выглядело вызывающе, но не совсем откровенно. Я взглянула на свою грудь, спрятанную под футболкой. Никогда не смогу соответствовать образу сексуальной, пышной и женственной девушки.

В конце книги был спрятан конверт, внутри которого лежали листы бумаги, исписанные выцветшими синими чернилами.

Июнь, 1986 год

Билли,

Вчера я приехала к тебе, чтобы извиниться. Ты был дома. Я видела через окно кухни, как ты готовил яйца, склонившись над сковородкой. Ты всегда боялся, что они подгорят. И зря – ты, наоборот, недожариваешь их. Думаю, это символизирует время, проведенное нами вместе, но я воспротивлюсь своему писательскому побуждению превратить твои кулинарные неудачи в поэзию. Я наблюдала за тобой двадцать две минуты. Я следила за временем на часах. Каждый раз, когда очередная минута подходила к концу, я говорила себе: «Еще один оборот минутной стрелки, и ты пойдешь, ты постучишься в дверь, ты извинишься». Но я так и не смогла выйти из машины.

Думаю, я должна извиниться за все. Нам не стоило делать того, что мы делали. Я поняла это, еще когда мы впервые занялись сексом на полу твоей гостиной, а, возможно, даже раньше – когда я почувствовала первый отголосок влечения к тебе. Это была настоящая похоть. Желание. Желание по отношению к тебе, к Дэниелу, желание разделить нашу боль. Наше горе обособлено. Оно никогда не объединит нас.

Хотя мы совершили ошибку, было что-то существенно правильное в том, что мы сделали. Ты помог мне преодолеть необходимые шаги не только в моих воспоминаниях, но и в моем смирении со смертью Дэниела. Я говорила тебе, что Дэниел покончил жизнь самоубийством? Мы пришли друг к другу из-за смерти наших возлюбленных, но при этом мы никогда не обсуждали, что с ними случилось, почему мы винили в этом себя. Это я нашла тело Дэниела. Я не знала, что он хранил пистолет. Мы жили вместе десять лет, и где-то, возможно под нашей кроватью, в коробке на чердаке, в его рабочем столе, где-то рядом с нами жили пули. Его смерть не моя вина. Сейчас я это понимаю. Я верю в это. Точно так же и ты не виноват в смерти Эвелин. Ты должен поверить в это, если хочешь жить дальше.

Знакомство с тобой было величайшей добродетелью в моей жизни. Ты справишься. Мы оба справимся. И как только мы преодолеем боль, я уверена, мы увидимся вновь.

Твой друг,

Шейла

Или вернее будет сказать: «Твой друг для секса, Шейла».

Разве удивительно, что после Эвелин у Билли были другие женщины? На момент ее смерти Билли был все еще молод, силен и хорош собой. Конечно, у него случались романы. Он оплакивал смерть Эвелин, но являлся живым человеком. Несмотря на других женщин, несмотря на Шейлу и их роман, его тоска только обострилась и повлекла за собой чувство вины. «Ты не виноват в смерти Эвелин». Хотя люди часто винили себя в смерти своих партнеров, слова Шейлы крайне поразили меня. «Ты должен поверить в это». Словно Билли не видел ничего, кроме своей вины, словно он не сомневался, что на нем лежала ответственность за смерть Эвелин.

В письме упоминалось «писательское побуждение», поэтому я рванулась вниз, надеясь найти Шейлу среди авторов, что были в наличии. Мой телефон зазвенел, когда я неслась по лестнице Сердце сжалось от угрызения совести, когда я увидела, кто звонил.

– Я сейчас немного занята, – призналась я, взяв трубку.

– И тебе привет, – небрежно бросил Джей.

– У вас разве не два часа утра? – Я пробежала через весь магазин к рабочему столу и нажала на мышку, вытаскивая компьютер из спячки.

– А ты что, в мамочки набиваешься? – пробубнил он с интонацией, которую я прежде от него не слышала и предпочла бы не слышать.

– Поговорим завтра. Я позвоню, как проснусь.

Я открыла Буклог, напечатала «Шейла» в графу поиска и принялась ждать, пока система найдет нужное имя.

– Нет, я хочу поговорить сейчас. Не только же твоим желаниям потакать, – фыркнул Джей.

– Джей, ты пьян?

Компьютер ворчливо зашумел, будто недовольный тем, что я его потревожила.

– И?

– И давай поговорим завтра, когда ты протрезвеешь.

Я несколько раз нажала на мышку, чтобы она быстрее заработала.

– Ты уже купила билет обратно?

– За семь часов с момента нашего последнего разговора? – К счастью, имя «Шейла» оказалось не особо популярно, по крайней мере, среди писателей. В ответ на мой запрос Буклог выдал небольшой список авторов, и я сразу же принялась его изучать.

– Почему ты не хочешь приехать домой?

– А почему ты так настаиваешь, чтобы я вернулась? Как будто не уходишь каждый вечер развлекаться со своими пацанами.

Я продолжила листать список.

– А мне нужно сидеть дома, чтобы ты поняла, что я скучаю?

– Джей, я сейчас заня…

– Ты спишь с ним?

Я отвернулась от экрана.

– Что? С кем?

– С Малькольмом. – Джей, казалось, был слишком пьян, чтобы вспомнить его имя, и, тем не менее, вот, пожалуйста. Самая членораздельная фраза, произнесенная им за наш короткий, спутанный диалог.

– Не веди себя как маленький.

– Ты ведь не просто так не спешишь домой.

– С тобой все в порядке? Я не спешу домой из-за моего дяди. Что здесь непонятного?

Я положила трубку, не дождавшись ответа. Где-то в глубине души мне хотелось перезвонить ему, поругаться по поводу Билли, Малькольма, но Джей наверняка уже развалился на кровати, спустив до щиколоток джинсы. Возможно, все пьяные и отвергнутые парни выглядели именно так, но я не представляла Малькольма с джинсами на уровне щиколоток. По крайней мере, не в пьяном состоянии.

Тем временем поздний вечер постепенно превратился в ночь, и пустоту спящего магазина периодически нарушала только болтовня весельчаков, бродящих от бара к бару на бульваре Сансет. В моей голове все повторялся голос Джея, то, как он сказал: «Малькольм», отчетливо проговаривая каждый слог, будто много раз практиковался. Мне хотелось закричать, заглушить голоса, пробивающиеся время от времени в пустой магазин. Я хотела перестать думать о Джее, о Малькольме и пыталась сконцентрироваться на текущей задаче. Быстро изучив девять имеющихся у нас в наличии писательниц по имени Шейла, я сопоставила их год рождения и биографию и остановилась в итоге на двух женщинах, которые оказались как раз нужного возраста, чтобы встречаться с Билли в 1986 году. Письмо было написано спустя несколько месяцев после конференции Джона Кука, а значит, Эвелин была мертва уже как минимум три месяца или же как максимум – более двух лет. Как долго Билли пребывал в трауре? Я остановила свой выбор на двух женщинах, которые, в теории, могли дать ответ на этот вопрос, но только одна из них написала мемуары под названием «Дэниел».

Произведения Шейлы Кроули находились в разделах художественной литературы и мемуаров. В книге «Дэниел» она рассказывала о своем муже, о его биполярной депрессии. У нее был очень выразительный и завораживающий слог. Мне бы не хотелось стать свидетелем ее оптимистического настроя, когда Дэниел только начал принимать лекарства, и того рокового дня, когда он отказался от таблеток. Но я не могла оторваться от чтения. Я читала до тех пор, пока тротуары не опустели, а темнота не рассеялась и не утонула в лучах рассвета. Закусочные и кофейни еще не открылись. На улицах стояла тишина.

Шейла нашла Дэниела на полу ванной с пистолетом в руке.

Вот и открылись первые заведения на Сансет-Джанкшен. Бариста наверняка протирал столики на веранде.

Шейла стояла у могилы Дэниела, поодаль от толпы друзей, о которых, в целом, в мемуарах не упоминалось ни слова. Ей казалось, что ее отчуждение похоже на то одиночество, которое испытывал Дэниел, даже находясь рядом с ней.

На задней стороне книги была изображена черно-белая фотография Шейлы. Длинные прямые волосы обрамляли ее узкое лицо. Она холодно и открыто смотрела в камеру. Ее прямолинейность будто говорила: «Это я, и я не собираюсь тратить время на попытки тебе понравиться». Впрочем, именно этим она меня и зацепила. Было в ней что-то знакомое.

Я подошла с книгой к компьютеру, нашла веб-сайт Шейлы и прочла там информацию про семь ее романов, три сборника мемуаров, включая тот, который был опубликован совсем недавно. Также я увидела ее новую фотографию. Несмотря на то что на снимке она казалась куда старше и полнее, в реальной жизни она выглядела гораздо хуже: я вдруг вспомнила, что уже видела ее! На похоронах Билли! Это она стояла под руку с доктором Ховардом, покачиваясь и напевая ирландский гимн.

Я перечитала отрывок, который мне передал Джон Кук, слова, которые и привели меня к Шейле: «Что бы ни случилось, я знала, что выживу».

Каким-то образом Билли научился выживать в борьбе со своим горем, со своим чувством вины, и Шейла наверняка догадывалась, что за средство его спасло.

Более того, она наверняка знала, что случилось с Эвелин.

Глава 11

– Ты знаешь Шейлу Кроули? – спросила я Малькольма на следующее утро, пока он разбирал книги из недавно доставленной новой партии.

– Конечно.

Парень отряхнул руки от пыли. Когда он посмотрел на меня, я неосознанно поправила волосы и смутилась, будто тот догадывался, что мы с Джеем из-за него поругались и я представляла его со спущенными до щиколоток штанами.

– Не знаешь, как мне с ней связаться?

– Она в Нью-Йорке. – Малькольм достал из заднего кармана канцелярский нож, перевернул коробку и разрезал ленту, склеивающую нижнюю часть. – Или в Сан-Франциско… точно не помню. Она сейчас ездит по стране, представляет свою книгу. Вернется к четырнадцатому числу. Мы устраиваем вечеринку-презентацию ее книги.

– Четырнадцатого июля? – Это только через две с половиной недели! – А у нее не получится вернуться раньше?

– Так ведь самый разгар лета. Люди в разъездах.

И люди действительно куда-то разъехались. Сценариста Рэя не было видно уже неделю. Даже доктор Ховард не пришел утром. Его книги все еще лежали на столе, но он сам отсутствовал, а я надеялась расспросить его о Шейле Кроули.

– Почему тебе так срочно надо с ней поговорить? – поинтересовался Малькольм.

Я взволнованно мяла шов своей рубашки.

– Просто так.

Малькольм продолжил разламывать коробку. По всей видимости, мой уклончивый ответ его ничуть не смутил. Неравный бой! Мое любопытство против его равнодушия.

В кармане зазвенел телефон, и я вытащила его, чтобы ответить.

Я поздоровалась так, будто мне набрал очередной менеджер по продажам. На лице стояла утренняя прохлада, по тротуару гуляли родители с маленькими детьми. Для остальных час был слишком ранний.

– Я, наверное, вчера наговорил лишнего, раз ты отвечаешь в таком тоне, – пробормотал Джей.

– Это извинение?

Я злилась куда сильнее, чем предполагала.

– Да брось, я был не так плох.

– А я думала, ты не помнишь.

Я обошла двух женщин, прогуливающихся с колясками.

– Конечно, помню. Ты бросила трубку.

– Потому что ты вел себя, как кретин. – Одна из женщин окатила меня ледяным взглядом, словно боялась, что ее ребенок мог меня услышать. Я посмотрела на нее в ответ, не сомневаясь, что ребенок слышал выражения похуже.

– Я вел себя, как кретин?

Джей включил свой «сладкий» голос. Но я не собиралась покупаться на его приемчики.

– Ты обвинил меня в том, что я якобы сплю с нашим менеджером. – Я не знала, как прозвучит имя Малькольма, если я произнесу его вслух, и что Джей выявит в моем голосе.

– Разве это не мило, что я ревную? – И опять этот нежный голосок.

– Ты был бы милым, если бы вел себя прилично.

Я топнула по тротуару.

– Я, между прочим, посмотрел билеты на следующую неделю. Довольно дорогие. Но у меня накопились мили, которые можно использовать…

– Джей. – Прозвучало так, словно я собиралась порвать с ним. – Здесь столько всего происходит, мне нужно еще несколько недель.

– Тогда, может, я приеду?

– Что? – В мой голос закралось куда больше удивления, чем следовало. В голове вихрем проносились оправдания. Здесь слишком дорого. Ему не понравится Лос-Анджелес. У него лагерь. Его мама расстроится, если он не придет к родителям на барбекю, а мы оба знали, как он ненавидел разочаровывать свою маму. Объективной причины, чтобы он не приезжал, не было, кроме простой горькой правды, что я этого не хотела. А самое паршивое заключалось в том, что я не понимала причину.