Я могла понять ее гнев. Она злилась на «Книги Просперо», злилась, что наши проблемы оказались куда более сложными, чем мы предполагали. Но мы нуждались в этой ярости. Она поможет нам не опустить руки на пути к спасению магазина.

Чарли присел за мой столик и пролистал «Мост в Терабитию».

– Бедный Джесс Ааронс.

– Бедная Лесли, – прошептала я.

Чарли аккуратно положил книгу, будто хрупкую, антикварную вещь.

– Не думаю, что Лесли стоит жалеть. Она погибла, но погибла смертью храбрых. И она научила храбрости Джесса.

– Тогда почему ты его жалеешь?

Чарли задумался над моим вопросом.

– Может, к концу романа мое мнение изменилось, но было больно смотреть, как он отрицает ее смерть и винит себя за то, что оставил ее в тот день. Настолько реалистично написано.

Чарли погладил обложку и ушел проверить термосы для кофе. «Он бежал, спотыкался, но не останавливался». Джесс пытался опередить смерть Лесли. Он уступал Лесли в скорости, когда они соревновались в школе. И ее смерть он тоже не смог обогнать. А когда Джесс остановился, он нашел способ увековечить их дружбу, сохранить магию Лесли и магию Терабитии.

* * *

Стадион «Доджерс» находился в четырех километрах от магазина, путь пролегал через Елисейский парк, в основном в гору. По дороге к стадиону я разными интонациями прокручивала в голове слова Малькольма. «Придешь?» – надежда. «Придешь?» – приказ. «Придешь?» – просьба. «Придешь?» – снисхождение. Все не то. Я продолжала повторять эту фразу с другими интонациями, игнорируя тот факт, что я все еще не нашла Ли Уильямса и не получила ни одного сообщения от мамы.

Несмотря на прохладную погоду, я немного вспотела к моменту, когда подошла к стоянке. Наши места находились над домашней базой. Я прошла между рядами синих стульев к знакомому лохматому чубу. Только выдохнув, я осознала, что шла затаив дыхание. Хотя я видела Малькольма практически каждый день, мы никогда прежде не встречались вне магазина.

Заметив меня, Малькольм вскочил и рассыпал половину своей пачки с арахисом. Я бочком прошла вдоль нашего ряда, уже заполненного зрителями, пока не остановилась рядом с ним. Он сначала замешкался, но затем обнял меня. Наше объятие закончилось так же внезапно, как и случилось.

– Ты все-таки пришла.

– А ты думал, что не приду?

– От тебя ожидаешь чего угодно, – улыбнулся он, словно я была какой-то загадкой, непонятной головоломкой, которую он не мог разгадать. Я села на соседнее кресло. Мы соприкасались коленями, пока смотрели матч.

Малькольм достал из пакета арахис и расколол зубами скорлупу. Доджерсовский питчер бросил первый страйк, и парень захлопал, когда у бэттера не получилось отбить подачу. Второй бэттер попал в центр поля.

Все базы заняты, бэттер отбивает мяч, и «Доджерс» уходят в дагаут!

Малькольм встал.

– Не хочешь пива? Я принесу.

Я наблюдала, как команда разминается к следующему иннингу. Я давным-давно не ходила на бейсбол. В детстве папа покупал нам билеты в отдельную ложу. Во время игры я сидела на переднем ряду, не отрывая глаз от поля. Моя левая рука всегда пряталась в перчатке, в полной готовности поймать мяч, хотя вероятность того, что мяч долетит до наших мест, сводилась практически к нулю. Папа сидел сзади и разговаривал со своими коллегами. Зачастую я была единственным ребенком в их компании, но я не чувствовала себя одинокой, наоборот, я гордилась, ведь папа взял меня с собой на бизнес-встречу. Примерно каждый иннинг он садился рядом и показывал пальцем на бэттера, на его превосходную форму, на сигналы того, что питчер сейчас бросит фастбол по центру.

«Когда встаешь на базу – говорил он, – не забывай смотреть в глаза питчеру. Как это сделал бэттер, видела? Так ты показываешь питчеру, что не боишься. Бейсбол ничем не отличается от обычной жизни. Тебе решать, кем ты будешь».

Малькольм вернулся с двумя пластиковыми стаканами. Потягивая пиво, мы следили за игроком из «Доджерс», занявшим свою позицию на площадке отбивающего.

Я не могла перестать думать о папе. Мама наверняка рассказала ему, что я заходила, но он не позвонил мне. Он даже не написал в своем командном тоне, чтобы я вернулась домой.

Я украдкой взглянула на Малькольма, поглощенного игрой. Мне все еще было непонятно, зачем он меня позвал. Может, он хотел обсудить какое-нибудь предложение по перекупке магазина или его преобразование после моего отъезда? Малькольм не упоминал «Книги Просперо», и чем дольше мы смотрели игру, тем больше это напоминало обычные дружеские посиделки.

– Часто ходишь на матчи? – спросила я.

– Мы с Билли обычно ходили каждую неделю, если «Доджерс» давали домашние матчи. Билли ненавидел пропускать игры в сезоне. Он говорил, что его от этого холодный пот прошибает.

– Я и не знала, что он был таким ярым спортивным болельщиком.

– Это касалось только бейсбола. – Малькольм вскочил, увидев, что мяч улетел в аутфилд. – Давай, давай, давай!

Он весь выгнулся, как игрок в боулинг, который надеется как-то сместить шар с его естественной траектории в сторону кеглей. Мяч попал в фаул.

– Черт. – Малькольм плюхнулся обратно и кинул в рот еще арахиса. – Это последняя игра, на которую у нас есть билеты. Не знаю, получится ли купить на следующий сезон.

Я почти положила руку ему на спину, но мне вдруг стало неловко. Я взяла у него арахис, руками очистила от скорлупы и вытащила орешек.

– Жульничаешь. Нужно зубами расколоть скорлупу и выплюнуть ее.

Он щелкнул зубами, и крошечный кусочек скорлупы вылетел из его рта.

«Доджерс» отставали на одно очко. Малькольм грыз ногти. Чувствовалось, что эта игра значила для него больше, чем для самих «Доджерс». Бэттер шел к домашней базе с таким видом, словно уже провалился.

Я встала и начала хлопать.

– Давай, бэттер, бэттер, бэттер!

Я потянула Малькольма за собой, и мы закричали так, будто уже настал конец девятого иннинга. Наша энергия заряжала окружающих. Мужчина, подстриженный под маллет, затопал ногами. Блондинка, приблизительно того же возраста, что моя мама, принялась танцевать. Мимо бэттера пролетели два страйка.

– Бей же, ну! – закричал Малькольм. Раздался треск биты. Бэттер на мгновение замешкался и побежал к первой базе.

– Спасибо! – Малькольм дал мне пять.

Все встали, чтобы не пропустить ход главного отбивающего. Для «Доджерс» это был шанс прорваться. Раздались ободряющие возгласы, которые заключили меня и Малькольма в маленький мирок. Он приобнял меня за талию, и мы принялись качаться в такт, выкрикивая лозунги в поддержку команды. Я ощущала тепло его тела, не сомневаясь, что между нами происходило нечто большее, чем просто просмотр игры с другом. По крайней мере, мне хотелось так думать. В голове пронеслись воспоминания о Филадельфии и совместных матчах с Джеем. Я быстро отмахнулась от них. Было что-то неправильное в том, что я сидела с Малькольмом, в то время как отношения с Джеем висели на волоске, но в то же время я не испытывала вины.

Главный отбивающий промахнулся. Малькольм, выругавшись, сел обратно.

Музыка звучала все громче по мере того, как «Доджерс» покидали дагаут. Экран над табло со счетом на секунду погас, но затем на мониторе высветилась надпись «Камера поцелуев», окруженная розовым сердечком. В сердечке отобразилась пожилая пара. Заметив на экране свои лица, они прижались друг к другу. Мы с Малькольмом смотрели на питчера, разминающегося на поле, и оба притворялись, что не следим за экраном.

– Когда ты уезжаешь в Филадельфию?

– Где-то через две недели. Школа начинается на первой неделе сентября.

– Рада вернуться к работе?

Пожилая пара исчезла с экрана, вместо них появились лица матери и сына. Мальчик капризно поежился, когда она попыталась его поцеловать.

– А кто этому вообще рад?

Меня удивил мой саркастический тон. Я никогда не жаловалась на начало учебного года. К концу лета, после длинных дней, наполненных чтением, сном и вновь обретенным, но вскоре позабытым спортивным режимом, я мечтала почувствовать, что приношу какую-то пользу. Конечно, с первым будильником, заведенным на 5.15, я снова задавала себе вопрос: «А могу ли я пересилить себя?», но безалаберного отношения к работе не допускала никогда.

– Я всегда рад. – Он улыбнулся. Камера поцелуев все так же снимала парочек, сначала удивленных, а затем пылких, и я испытывала едва различимое разочарование каждый раз, когда на экране высвечивались не наши с Малькольмом лица. У Малькольма были пухлые губы. Наверное, он хорошо целуется. Внутри отдаленно проскользнуло чувство вины, когда я вспомнила губы Джея и как три месяца назад надеялась, что он будет последним мужчиной, которого я поцелую.

– Как только вернусь в класс, пойму, как мне этого не хватало. А пока даже не верится, что придется уехать, – растерянно пробормотала я.

В конце девятого иннинга на счету «Доджерс» были два дабла и один хоум ран, что принесло им победу. Нам захотелось это отметить. Мы остановились в баре, что когда-то считался любимым местом полицейских. Правда, теперь эту забегаловку заполняли недавние выпускники колледжа. С приходом нового спонсора хозяин превратил ничем не примечательный бар в ночной клуб, добавив туда танцпол и фотокабинку. Сегодня никого не заботило, из какого ты района, ведь все мы являлись фанатами «Доджерс». Даже на мне была фанатская шляпа. Малькольм купил ее для меня во время одной из своих вылазок в туалет.

Спустя несколько кружек пива Малькольм схватил меня за руку и потащил танцевать под Майкла Джексона под блестящим диско-шаром. Ритм музыки призывал к действию. И хотя мне было немного неловко, двигалась я очень плавно и естественно.

Малькольм же танцевал ужасно. Впрочем, это не мешало ему двигаться, как школьник на дискотеке.

Когда в баре стало слишком людно, мы вышли на Сансет и поплелись в сторону «Книг Просперо». До магазина оставалось более трех километров, и наши пьяные шутки выветрились в отрезвляющей вечерней прохладе. Мы остановились на красном сигнале светофора.

– Может, вызвать такси? – спросил Малькольм.

– Мы уже полпути прошли.

– Но ты вся дрожишь. – Он снял пиджак. – Хотя бы это возьми.

Загорелся зеленый. Я накинула его пиджак на плечи. От него пахло Малькольмом. Корицей вперемешку с соленым запахом пота. Я даже не задумывалась, что знаю, как от него пахнет. Я глубоко вдохнула, стараясь запечатлеть этот момент где-то на уровне обоняния, чтобы вспоминать запах Малькольма всегда, когда буду думать о нем, чтобы его запах напоминал об этом вечере даже на другом конце страны.

Когда мы вернулись в «Книги Просперо», Малькольм провел мне экскурсию по магазину, словно я оказалась здесь впервые. Показал мне его любимые книги и любимые книги Билли. Я же поделилась с парнем своими любимыми произведениями: биографией Вашингтона, Джефферсона, Линкольна. Я рассказала ему, что Томас Джефферсон любил книги и проводил целые недели в уединении, перечитывая и переписывая отрывки, которые ему не нравились.

Он даже отредактировал Шекспира. Шекспира!

– Уверен, что Миранду его изменения не коснулись, – подметил Малькольм. – Но вы… О, вам подобной нет. Достоинства вы все в себе храните, вы созданы из лучших совершенств[10]. – Я искренне удивилась, что он помнил эти строчки наизусть. – Это из «Бури», – похвастался он, расплывшись в улыбке до ушей.

– Я знаю, откуда это, – насторожилась я.

Его искренность застала меня врасплох.

Малькольм сложил книги Билли на столике с рекомендациями вплотную друг к другу, чтобы освободить место для моих «советов». Он написал на карточке мое имя и набросал мою карикатуру. На рисунке мои глаза выглядели куда больше, чем в жизни, а губы оказались недовольно надуты. Я выбрала недавно вышедшую биографию Пола Ревира, в которой подчеркивается его вклад в Революцию и развенчиваются мифы, придуманные Лонгфелло. Малькольм не сводил с меня глаз. В какой-то момент его лицо оказалось опасно близко к моему. Он осторожно поцеловал меня, ожидая, что я его оттолкну, но я не сопротивлялась, и поцелуй стал настойчивее.

Малькольм проложил дорожку поцелуев по моему плечу, слегка задевая ключицу. Я вдруг вспомнила Джея, но не смогла противиться влечению. К тому же мы с Джеем уже месяц не разговаривали. Можно ли чувствовать вину за измену, если с человеком потерял контакт? Измена ли это вообще?

Малькольм прижал меня к себе, наши тела соприкоснулись, бедра, плечи, и я совсем забыла про Джея. Я забыла обо всем, что не касается Малькольма, не понимая, как мы к этому пришли, почему это не случилось раньше, и, не осознавая до конца, что вообще со мной происходит. Я вспомнила его спокойствие и хладнокровие в тот день, когда меня охватила буря эмоций после раскрытой тайны. Он целовал мою шею, а я думала, как красиво он прочитал строчки из «Бури». «Но вы… О, вам подобной нет. Достоинства вы все в себе храните, вы созданы из лучших совершенств». Он произнес эти слова таким твердым голосом, будто ждал возможности прочитать их мне с момента, когда мы впервые встретились. И меня вдруг осенило, что он действительно этого ждал.