Эми Майерсон - Книжный магазинчик прошлого

Поэтому, как сказал Просперо…

«Как для себя вы ждете отпущенья

Всех ваших вин, так с вами наряду

Себе от вас я оправданья жду».[14]

Билли».

Сев на песок, я несколько раз перечитала письмо. Волны тянулись ко мне, слегка касаясь моих ног своими холодными щупальцами. Летом после первого класса я проводила почти каждый день на пляже с мамой и Билли. Мама брала с собой переносной холодильник, где лежали бутерброды с арахисовым маслом и сок, пляжную сумку, лопатки и ведерко. Окружающие наверняка принимали нас за семью, видя, как мама с Билли поднимают меня в воздух на счет три. Подозревали ли они в тот момент, что это Эвелин должна держать меня за руку, а не мама?

Я закапывала маму в песок и лепила сверху русалочий хвост, а потом она выбиралась из песочной скульптуры, прижимала меня к себе грязными руками и тянула к океану. Может, она просто вела себя так, как, по ее мнению, вела бы себя Эвелин? А когда Билли несся в воду, поднимая меня высоко над волнами, в то время как мама следила, чтобы я не упала, думал ли он в те минуты, что Эвелин бы тоже так следила за мной, что у нее нашлись бы причины переживать? Я помнила его веселое выражение лица, когда он подбрасывал меня над водой, будто все было в порядке.

Вот только это не было правдой. Реальность выглядела совсем иначе.

Неудивительно, что мама с Билли поссорились. Меня скорее поразило, что они смогли так долго притворяться.

Я положила письмо в задний карман и посмотрела на мужчин, которые рыбачили с пирса. Некоторые из них бросали удочки в тихую воду. Остальные тянули наружу ведра с рыбой и водорослями. Далее они осматривали улов: мелкие рыбешки отправлялись обратно в океан, вместе с теми, кто уже попадался на крючок, и так до бесконечности, потому что никак не получалось поймать достаточно крупную рыбу. Но они не опускали руки и продолжали пытаться. Мне не хотелось попасть в цикличную ловушку, подобно им, и перечитывать снова и снова письмо Билли, надеясь найти там что-то новое. Я хотела понять, почему они с мамой перестали притворяться. Я хотела узнать причину ссоры, навсегда изменившей нашу жизнь.

Но я все еще ничего не понимала.

Я закатала джинсы и шагнула в воду. Волны окутывали мои лодыжки и удалялись. «Так мне даруйте отпущенье». Билли просил отпустить его, а я все так же пыталась его поймать. Я вытащила из кармана письмо. Ветер грозился выхватить его из моих рук, но моя хватка оказалась крепкой. Я не была готова к расставанию.

Да и как можно отпустить Билли, если он уже умер? Хотел ли он, чтобы я простила его или же просил оставить магазин в прошлом? Ли сказал, что они с Эвелин назвали свой магазинчик именно так, потому что оба любили Просперо.

Возможно, жизнь сложилась бы иначе, назови они магазин по-другому, хотя бы «Книги Бури» или «Магазин барда из Эйвона». Возможно, тогда Билли не стал бы Просперо. Возможно, он бы не искал прощения, а я бы не олицетворяла Миранду. Я бы знала свою маму, «живую добродетель».

«Книги Просперо». Я только сейчас поняла, как сильно скучала по этому месту. Скучала по тем часам после закрытия, когда магазинчик был полностью мой. Скучала по рабочим часам, когда он принадлежал местным жителям, по редким периодам суматохи, по утренним визитам постоянных клиентов в наше кафе. Я скучала по разговорам с доктором Ховардом об Аннабель Ли и «сексе нараспашку». Скучала по беспокойным взглядам сценариста Рэя в сторону других писателей, будто они могли украсть его материал. Скучала по Шейле с ее постоянным ожиданием, что кто-нибудь вот-вот возьмет у нее автограф. Скучала по Лючии и ее татуировкам, по Чарли и его татуировкам.

Скучала по Малькольму.

Но больше всего я скучала по «Книгам Просперо» как по месту, вместившему в себя любовь, работу, родной дом и – вдобавок к списку Ли – семью.

И что теперь? Могла ли я остаться? Хотела ли я этого? Совсем скоро начнется учебный год. Я не могла уйти из школы за три недели до начала триместра. После пяти лет работы я не имела права так поступать с директором, с коллегами и учениками. К тому же я любила историю. Мне нравилось делиться различными интерпретациями прошлого, хотя мало кто из моих учеников понимал, что я пытаюсь донести.

Конечно, ведь в этом и дело. Мне нравилось не преподавание, а история.

Прошлое.

Уставившись в экран телефона, где светился номер директора школы, я пыталась заставить себя нажать на кнопку вызова. У нее имелись все основания гневаться на меня, и гнев ее был действительно страшен. Само собой, столько лет практики со школьниками. И хотя мне будет невероятно стыдно, лучше уж чувство вины, чем сожаление.

– Миранда, я только села ужинать. Все в порядке? – спросила она, взяв трубку.

– Все хорошо. – Я зарылась большим пальцем ноги в холодной мокрый песок, мягкий, словно глина.

– Так что случилось?

Сердце застучало быстрее.

– Мой дядя умер.

– Мои соболезнования.

– Я приехала в Лос-Анджелес, чтобы распорядиться его недвижимостью. – Я одернула себя: хватит тянуть. Сделаю только хуже. – Лето выдалось весьма непредсказуемым. Мне тяжело об этом говорить, но боюсь, я не смогу вернуться в школу осенью.

– В каком смысле боишься, что не сможешь вернуться? Учебный год начинается через три недели.

– Я знаю, что все это очень не вовремя.

– Не вовремя – не то слово.

– Вы же понимаете, как сильно я люблю нашу школу! Это важная часть моей жизни.

Волны окутали своей белой пеной мои ступни. Вода защекотала лодыжки.

– Видимо, не такая уж и важная, раз ты звонишь мне за три недели до начала триместра.

– У меня есть определенные обязанности перед семьей.

– У тебя есть обязанности и перед нами. – Она ожидала от меня извинений. – Что я должна сказать, Миранда? Что все в порядке? Совсем не в порядке. Это совершенно безответственный и эгоистичный поступок. Ты очень, очень меня разочаровала.

– Знаю. – Когда вода отступила назад, я шагнула за ней дальше к океану.

– На этом все. Только не звони завтра и не говори, что поступила неправильно.

– Я поступаю правильно, – отрезала я и повесила трубку.

Вода ледяной хваткой омывала ноги, и как только я привыкала к холоду, я делала шаг вперед, все дальше от берега, позволяя океану вновь напасть на меня.

Мне предстояло сделать еще один звонок, и мне стоило сделать его еще несколько недель назад.

– Привет, – осторожно сказал Джей, подняв трубку. – Я почти потерял надежду, что ты позвонишь.

– Я должна была позвонить. – Несколько капель воды попали на джинсы, угрожая намочить их полностью, но я не уходила.

Я твердо стояла на месте и не убегала к суше.

– Все хорошо? – растерялся Джей.

– Я только что уволилась, – пробормотала я в состоянии транса.

– Уволилась из школы? Офигеть. Серьезное решение. – Он замолчал. – Это не из-за меня?

Его слова вдруг рассеяли туман в моей голове. Кто бы сомневался, что Джей придет именно к такому выводу.

– Нет, это из-за меня. Я остаюсь здесь.

Джей так долго не отвечал, что я уж решила, что он или бросил трубку, или заснул.

– Что мне делать с твоими вещами? – равнодушно поинтересовался парень. Его апатия значительно облегчала ситуацию, но она меня искренне удивила. Ругаться мне с ним тоже не хотелось, и все же я ждала каких-то эмоций, каких-то доказательств, что наши отношения – не пустой звук, что мы любили друг друга.

По всей видимости, нам с Джеем попросту не суждено было быть вместе, и на то имелась причина. Она заключалась не в «Книгах Просперо». Не в моем дяде. И даже не в Малькольме.

– Я не знаю. Попрошу кого-нибудь забрать.

– На этом все? – спросил он с услужливостью официанта, который записал мой заказ и спешил подойти к другому столику.

– Да, – ответила я. – На этом все.

Я бросила трубку и еще долго стояла на том же месте, наблюдая, как волны бьются о мои ноги. Я ждала, что меня вот-вот охватит паника, ведь я только что уволилась, рассталась с парнем. Моя жизнь была такой простой и непринужденной, и я разрушила ее в считаные секунды. И в пользу чего?

«Книги Просперо» все еще не приносили прибыли. Допустим, мы соберем достаточно денег на торжественном вечере и нам хватит накоплений на следующий месяц, мы же не сможем устраивать вечеринки каждый раз, оказавшись на мели? Если магазин закроется, что будет со мной?

Но я не паниковала. Наоборот – чувствовала невероятное облегчение. Я шагнула дальше. Ледяные волны ударяли по коленям, а затем уходили назад, утягивая мою старую жизнь в недра океана. Если требовалось бороться, я была к этому готова. И бороться не только за «Книги Просперо».

«Как для себя вы ждете отпущенья всех ваших вин, так с вами наряду себе от вас я оправданья жду».

Билли закончил письмо финальными словами Просперо, что призывали зрителей вспомнить об их собственных проступках и простить Просперо, как если бы им пришлось судить свои грехи.

«Как для себя вы ждете отпущенья всех ваших вин».

Моей вины. Не только Билли выставил маму главным злом. Ее поставили в безвыходную ситуацию. Она любила меня, как родная мать. А я могла позволить ей любить меня этой материнской любовью.

Мои размышления прервал чей-то визг. Какая-то девушка закричала в наигранном отвращении, когда парень попытался затащить ее в воду. От их резких движений на мою руку попали брызги. Ноги давно онемели. Любое движение отдавало острой болью в лодыжках. Я с трудом вышла на берег. Мне вдруг пришло в голову, что со стороны, наверное, очень странно смотрелось, как из океана выходит девушка в промокших джинсах и футболке.

Билли не знал, как извиниться перед мамой, но я знала.

И я решила, что сейчас самое время вернуться домой.

* * *

В прихожей стоял запах розмарина и чеснока, а воздух нагрелся от духовой печи. Мама смотрела на меня, прислонившись к косяку входной двери, перекрывая мне путь внутрь. Я ждала, что она первая скажет что-нибудь. Она, вероятно, ждала того же от меня. Все, что я хотела сказать, тяжелым грузом лежало на сердце. Но та смелость, внезапно нахлынувшая на меня в разговоре с директором и Джеем, испарилась.

Я надеялась, что мама поможет мне и сама начнет диалог.

Она посмотрела на мои джинсы с испачканным низом.

– Ты вся в песке.

– Гуляла на пляже, – ответила я, будто это все объясняло.

– Подожди.

Оставив дверь открытой, она убежала наверх. На кухне играла музыка. Я не могла понять, что за песня. Я не заходила внутрь и ждала ее снаружи, пока она не вернулась. Постелив полотенце на пол, она жестом показала, что можно зайти.

Мама протянула мне другое полотенце и отвернулась, пока я снимала джинсы. Я обернула его вокруг талии, и мама наклонилась, чтобы аккуратно смахнуть песок с моих ног. Она терпеливо заботилась обо мне, а я не сопротивлялась.

– Готово, – чирикнула мама, а затем схватилась за мою руку, чтобы встать. – Теперь чисто.

– Ага, но это не значит, что я тебя прощаю.

Мама села на последнюю ступеньку, сцепив руки в замок.

– Мне давно следовало рассказать правду.

– И какой реакции ты от меня ждешь?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Я не знаю, чего я от тебя жду. Не знаю, что ты должна сделать. – В прихожей стояла такая тишина, что, несмотря на приглушенную музыку, льющуюся из кухни, я слышала, как мама потирает руки. – Я всегда понимала, что истина рано или поздно выйдет наружу.

Я села на полотенце на полу. Я хотела остаться и выслушать ее. Но сесть рядом с ней все еще не могла.

– Стоило все рассказать, когда тебе исполнилось двенадцать. Ты бы поняла. – Она осмелилась взглянуть мне в глаза. Не представляю, какое выражение лица у меня было в этот момент, но она расцепила руки и положила их на колени. – Или когда ты пошла на похороны Билли. Когда ты сказала, что видела могилу Эвелин. Я решила, что ты обо всем догадалась, но оказалось, что нет, и тогда я снова струсила. – Мама вытянула ноги и потрясла ими, словно пытаясь сбросить груз прошлого с напряженных мышц. – Это моя вина. Я знала, что делала. Билли любил тебя, но он не стал бы хорошим отцом. Не смог бы без Эвелин. Все было очень сложно и запутанно. Лучше бы я рассказала тебе правду, когда мы с Билли поссорились, но как сказать двенадцатилетнему подростку, что ей лгали всю ее жизнь? Возможно, причина заключалась не в Билли. Возможно, я просто не хотела, чтобы ты меня ненавидела.

– Я не испытываю никакой ненависти к тебе.

– Билли меня ненавидел. До сих пор ненавидит.

Из ее глаз хлынули слезы. Мама спрятала лицо в ладонях, порывисто вздрагивая. Я никогда прежде не видела ее такой. Эта картина одновременно завораживала, смущала и пугала, будто мама раскалывалась на части, будто сквозь ее тело проходила трещина, обнажая все, что у нее накопилось на душе.