– Это было ужасно. Дело длилось два года. Берт не собирался отступать, а Билли говорил: «Пусть он заберет себе все, я этого не заслуживаю. Я убил ее». Поэтому мы не подпускали к нему юристов. Папа взял всю работу на себя. То, что Билли пришлось пережить из-за Берта, – сущий кошмар.

На десятый день после моего рождения меня выписали из больницы. Билли вместе со мной остался у мамы и папы. Они поставили детскую кроватку в его спальню. Билли взглянул на колыбельку и помотал головой.

«Я не могу. Пусть она спит в другой комнате».

«Билли, младенцев нельзя оставлять одних», – объяснила мама.

«Может, вы присмотрите за ней?» – спросил он, смотря то на Сьюзан, то на Дэвида.

«Не думаю, что это хорошая идея», – смутился папа.

«Ты должен привыкнуть к ней», – добавила мама.

«Я не доверяю себе. Пожалуйста, Сьюз. Пожалуйста, не оставляй меня».

В его глазах было столько отчаяния, что папа унес колыбельку в их спальню, предупредив Билли, что это только временно.

Первое время Билли даже не брал меня на руки.

– Все новоиспеченные отцы боятся подходить к детям, будто боятся их сломать, но здесь проблема заключалась в другом.

Билли смотрел, как мама укачивает меня и убаюкивает нежными колыбельными.

«Ты прирожденная мать. Смотри, как она реагирует на твой голос».

«Она и на твой голос будет реагировать, – улыбнулась мама, протягивая меня Билли. Он помотал головой. – Ты не виноват. Произошел несчастный случай. Тебе нельзя винить себя и дальше».

Билли рассеянно кивал и уходил из комнаты. В конце концов, мама перестала просить его взять меня на руки. Перестала повторять, что несчастные случаи – не редкость. Перестала повторять, что он не должен себя винить.

* * *

Спустя шесть недель после моего рождения Билли уехал.

«Поехал к одному давнему другу, – говорилось в записке на столе. – Вернусь через несколько дней. Б.».

Никакого «спасибо». Никакого «пожалуйста, позаботься о моей дочери». Просто «вернусь через несколько дней. Б.»

Папа первым увидел записку. Мама отсыпалась после беспокойной ночи – я три раза будила ее. Папа ворвался в спальню, прижимая меня к груди и протягивая маме клочок бумаги.

Мама с удивлением отметила, как естественно папа смотрелся со мной на руках.

«Ты знала об этом?» – закричал он. Я заплакала, и тогда он покачал меня, целуя в лоб и ласково воркуя.

«Конечно, не знала», – ответила мама, взяв письмо.

«То есть он просто уехал?»

Мама прочитала записку.

«Он приедет через несколько дней».

«Значит, мы должны сидеть с Мирандой?»

Папа сердился, но на слове «Миранда» его голос стал выше, будто он был в восторге от такой перспективы.

«Мы и так заботимся о ней. Лично я этому рада».

«Дело не в этом, Сьюз», – пробормотал папа и ушел, хлопнув дверью, по-прежнему со мной руках.

Мама осталась в спальне, все еще полусонная, и пыталась собраться с мыслями. Куда уехал Билли? Почему не написал номер телефона? Имя своего друга? Может, он хотел исчезнуть? Нет, он бы так не поступил. Билли бы в жизни не оставил дочь Эвелин.

Папа сидел за столом и, попивая кофе, покачивал мою колыбельку. Он корчил смешные рожицы, и мама вдруг поняла, наблюдая за этой картиной, что папа никогда не кривлялся, он всегда сохранял серьезное лицо. Было здорово видеть, как он дурачится, косит глаза и высовывает язык. И радостно оттого, что он, наконец, расслабился.

«Прости, – сказал папа, когда мама присела рядом. – Ты не виновата. Просто… чем дольше это продолжается, тем сложнее будет Билли».

Мама понимала, что он на самом деле имел в виду. Чем больше времени они проводили со мной, тем сложнее им было меня отпустить.

– Я не знаю, где пропадал Билли эти несколько дней, но расставание пошло ему на пользу. Он записался на сеансы групповой психотерапии, а вскоре и вовсе начал брать тебя на руки. Он сразу же отдавал тебя мне, как только ты начинала плакать, но, по крайней мере, он больше тебя не сторонился. Мы все думали, что это временно. Мы с папой старались помочь ему как можно быстрее вернуть привычный ход жизни.

Точнее, привыкнуть к новому ходу жизни, потому что прежний ее уклад канул в Лету. И все же Билли должен был попытаться.

* * *

Спустя шесть месяцев терпение папы лопнуло.

«Так не может больше продолжаться! – сказал он маме. Они перешептывались на кухне. Билли спал в гостевой комнате на втором этаже. Я спала в их спальне. – Прошло уже полгода».

«Я знаю, что прошло полгода».

«И тебя это не смущает? Он ни разу не оставался с Мирандой наедине. Он даже подгузник никогда не менял!»

«Дэвид, чего ты ждешь от меня? Он в трауре».

«Билли не может жить у нас вечно».

«Никто и не предлагает ему жить у нас вечно, но ему нужно еще немного времени. Как, по-твоему, я оставлю с ним Миранду, когда он находится в таком состоянии?»

Они напряженно смотрели друг на друга, пока папа не перевел взгляд на что-то за маминой спиной. Она повернулась и увидела Билли. Тот прислонился к кухонному островку. Его глаза покраснели от крепкого сна, вызванного снотворным.

«За водой спустился», – объяснил Билли и прошел мимо них к раковине. Он наполнил стакан и побрел обратно, а мама с папой молча наблюдали за ним. С лестницы донесся скрип его быстрых шагов, а затем послышалось, как Билли захлопнул дверь.

«Он слышал нас?» – испугалась мама.

«Конечно, слышал».

Может, так и должно было случиться, потому что на следующее утро, спустившись со мной на руках, мама увидела, как Билли, одетый в рубашку и брюки, загружает в посудомоечную машину тарелку и кружку.

«Иду на собеседование на новую работу», – отчитался Билли, завязывая галстук перед зеркалом.

«Билли, насчет того, что случилось ночью…».

Их взгляды пересеклись в зеркале.

«Даже не думай об этом».

«Вы с Мирандой можете оставаться у нас столько, сколько вам понадобится, мы будем рады».

«Дэвид прав. Мне нельзя вечно сидеть у вас».

Он завязал галстук и притянул его впритык к воротнику.

– Меня еще тогда смутила сама формулировка. «Мне нельзя вечно сидеть у вас». Наверное, я должна была догадаться, что он не собирался брать тебя с собой. Думаю, он сам не понимал, что говорит.

На часах было шесть часов вечера, а Билли так и не вернулся. Мама позвонила на его домашний номер в Пасадене. Вряд ли он поехал туда, но мама не знала, как еще связаться с ним. Билли не ответил, тогда она оставила сообщение на автоответчик:

«Билли, это Сьюзан. Не знаю, когда ты собираешься вернуться. Если получишь это сообщение, пожалуйста, позвони и объясни, что случилось».

В семь вечера она позвонила в «Книги Просперо». Ли поднял трубку. Она попросила позвать Билли.

«Это Сьюзан», – пояснила она.

На другом конце провода повисло молчание.

«А разве Билли живет не у вас? Мы уже несколько месяцев с ним не встречались».

«Да, он у нас, просто я подумала, вдруг он заходил. Наверняка он скоро вернется».

«Попросишь его перезвонить? Мы волнуемся».

Мама пообещала передать Билли слова Ли, умолчав о том, что сама сильно переживает.

К половине восьмого пришел папа. Стол был накрыт на двоих. Я сидела в детском манеже.

«Не знаю, где он», – призналась мама, поставив на папино место тарелку с курицей и жареной картошкой.

«Он вернется».

Папа поднял меня на руки и посадил на колени. Мама ждала, что он продолжит разговор, начавшийся прошлой ночью. Она была готова согласиться с ним. Все вышло из-под контроля. Внезапные уходы Билли. Спальня, подготовленная специально для него. Колыбелька в комнате мамы и папы. Забота о ребенке.

«Он вернется», – повторил папа.

– Я хотела обратиться в полицию, но судебное разбирательство набирало обороты, и папа сказал, что, если адвокаты Берта узнают, что Билли пропал неведомо куда, это плохо на нем отразится.

Билли не спешил возвращаться. С каждым днем мамин страх все настойчивей вытесняла ярость. Она повторяла себе, что Билли оплакивал смерть Эвелин, но ведь она тоже тяжело переживала. Ей было больно, но, тем не менее, она просыпалась среди ночи, чтобы покормить меня. Она покупала продукты, готовила ужин, ходила со мной по врачам, меняла подгузники. А Билли просто исчез.

Больше всего маму злило то, что ей нравилось материнство. Ей пришлось отменить два концерта, ведь папа работал допоздна, а оставлять меня с чужими людьми она не хотела. Но она не расстраивалась. Ей нравилось, что я узнавала ее голос, ее запах, ее лицо. Ей нравилось брать меня с собой в продуктовый магазин, потому что остальные женщины начинали со мной сюсюкать и говорили маме, какая у нее красивая дочка. Ей нравилось ходить в парк и наблюдать за детьми на детской площадке, пока я сидела у нее на руках. Ей нравилось, как остальные мамочки улыбались нам. Она улыбалась в ответ, чувствуя себя частью их материнского общества, но в какой-то момент вспоминала: я – не ее ребенок.

Билли рано или поздно вернется.

И если он захочет забрать меня, ей придется меня отпустить.

Глава 21

– Поэтому ты перестала петь? – спросила я. Мы все так же сидели на нижней ступеньке. Я откинулась назад, подвинув ноги ближе к ней, и мы слегка соприкасались коленями. – Из-за меня?

Мама покачала головой.

– Пришло время. Вот и все. Благодаря тебе я перестала корить себя за то, что хочу другого от жизни.

Сомневаюсь, что она была до конца честна с собой. Я понимала по ее взгляду, что ей хотелось верить в эту правду. Она хотела верить в то, что я спасла ее.

– Но когда Билли вернулся?

– Он пропадал неделю. – Она засмеялась, вспоминая случившееся. – Заявился к нам с таким видом, словно ничего не произошло, именно в тот момент, когда я решила, что больше мы его не увидим.

Мама прибрала гостевую комнату и распахнула окна, чтобы проветрить помещение. Она купила кроватку и сделала из кабинета импровизированную детскую. Было воскресенье. Мама мариновала курицу к грилю. Прозвенел дверной звонок, и папа вместе со мной подошел к двери. Мама услышала его голос из прихожей:

«Миранда, смотри, кто это. Это Билли!»

Мама подметила, что он сказал «Билли», а не «твой папа» и гадала, обратил ли внимание на это и Билли.

Она не обняла его. Она не хотела его обнимать, не хотела тотчас же его простить. Билли принес ей прямоугольную коробку. Внутри лежали четыре тарелки из перегородчатой эмали: черные, с золотыми птицами в центре.

«Я купил их в Пекине», – сказал он.

«В Пекине?»

«Там проводилась конференция».

«Билли, какого черта?»

«Знаю, но мне нужно было уехать».

Маме хотелось кричать. Она так переживала, что всю неделю глаз не могла сомкнуть, а он просто улетел, никому ничего не сказав. Это эгоистично. Хотя нет, эгоистично – не то слово. Он оставил свою дочь и отправился в Пекин! Как его вообще туда занесло? Билли не ездил за границу и всегда считал, что Калифорния для сейсмолога – словно минное поле и работы здесь достаточно. Он выбрал неподходящее время для путешествий. Маме не терпелось отчитать его и высказать все, что накопилось в душе, тем более что Билли походил на подростка, готового к родительским поучениям.

Однако вместо этого она поблагодарила его за красивые тарелки.

Во время ужина Билли рассказывал истории из своей поездки в Китай. Про Даву, Ечэн, Таншань и прочие места, названия которых он с трудом выговаривал. Значительная часть местности была сельской, поэтому на земле все еще виднелись трещины, оставшиеся после землетрясений, случившихся несколько лет назад. Мама с папой внимательно слушали в ожидании, когда Билли вспомнит про свою дочь и переведет тему, удивится, как сильно она выросла за неделю его отсутствия.

Билли ни слова не сказал обо мне.

Он даже не извинился и не поблагодарил моих родителей за заботу.

После ужина Билли помог маме отнести посуду на кухню. Услышав мой плач, мама достала меня из детского манежа.

«Пора спать». – Она поцеловала меня и пошла наверх, слыша шаги Билли позади себя.

«Она теперь спит одна?» – удивился он, войдя в детскую.

«Она уже слишком большая для колыбельки, поэтому мы поставили кроватку здесь».

Кроватку, пеленальный столик и небольшой книжный шкаф, где лежали детские книжки, которые мама читала мне на ночь.

Мама принялась переодевать меня в пижаму.

«Можно я?» – неожиданно спросил Билли, потянувшись ко мне.

«Осторожнее с кофтой…».

Билли накрыл меня пижамной сорочкой, и я закричала. Он отпрянул с выражением полного бессилия. Мама быстро подбежала и потянула кофточку вниз.

«Нельзя накрывать голову, она это не любит и всегда начинает плакать».

Билли прислонился к дальней стене, наблюдая со стороны, как мама укладывает меня в кроватку.