Эльвира Барякина - Князь советский

Все мысленные конструкции, которые я выстроил для себя, взорваны, и я живу в состоянии беспечного хаоса. Мой контракт с «Юнайтед Пресс» подходит к концу, денег я не скопил, интервью у Сталина не взял и понятия не имею, как сложится моя судьба.

Ясно только одно: я жду и не могу дождаться, когда мне опять надо будет ехать на шоферские курсы. Я готов часами копаться под крышкой радиатора, ездить туда-сюда между двумя пустыми ведрами, поставленными на дороге, и даже толкать наш учебный фордик, когда он увязает в густой осенней грязи. И все это ради того, чтобы просто быть рядом с Ниной, галантно подавать ей отвертку или тащить за ней запасное колесо.

1.

Галя знала, что Клим кого-то себе завел. Он начал избегать ее и явно был недоволен, когда она пыталась поцеловать его. О постели речь давно уже не шла.

Он мог диктовать Гале статью и вдруг остановиться на полуслове и с улыбкой показать на печатную машинку:

– Интересный ребус получается: в верхнем ряду идут клавиши Y – U – I – O. Найди правильные буквы и составь из них слова, подходящие по смыслу.

Галя непонимающе смотрела на него.

– Какие еще слова?

– Ну, вот же, смотри: «YOU» и «I» переплелись друг с другом – это же сразу бросается в глаза! «ТЫ» и «Я»!

Галя молча смотрела на черный «Ундервуд»: ей в глаза бросалось совсем другое – большая клавиша «пробел».

Галя отталкивала правду, как могла, но обманывать себя не имело смысла. Клим принес откуда-то чудо из чудес – настоящий ананас и взял его с собой на шоферские курсы. Он что, водителей там собрался угощать?

Когда Клим попросил Галю съездить за статистическими выписками в Московский туберкулезный институт, она не удержалась и заглянула в находящийся рядом Центральный дом Красной Армии.

– Где у вас списки обучающихся на курсах? – строго спросила она старушку-администратора.

Та ничего не хотела показывать, но Галя предъявила ей пропуск в ОГПУ, и побледневшая бабуся выложила на стол толстую тетрадь с картонными закладками.

– У нас все в полном порядке, – суетилась она. – Мы всегда проверяем документы тех, кто к нам приходит.

На шоферские курсы записались двадцать мужчин и одна женщина. Галя провела пальцем по списку фамилий: вот Клим, а вот и Нина Рейх. Напротив ее имени стоял адрес, скопированный из документов: дом № 8 по Петровскому переулку. Где это? Напротив театра Корша? А почему там не указан номер квартиры?

И тут Галя вспомнила, кто такой «Рейх» – это был знаменитый американский концессионер! Алов несколько раз упоминал о нем и страшно возмущался, что этот буржуй живет в собственном доме, тогда как честным труженикам достается одна квадратная сажень за шкафом.

Теперь все встало на свои места: жена бросила Клима ради миллионера, но тот ей не особо приглянулся, и она опять стала встречаться с бывшим мужем.

Интересно, мистер Рейх знает, что Клим Рогов носит ананасы его супруге?

Вернувшись домой, Галя сразу же направилась к Митрофанычу.

– Мне нужно найти в архивах все, что есть о Нине Рейх, она же – Нина Купина.

Митрофаныч оживился:

– А расплачиваться как будем?

Помедлив, Галя начала расстегивать кофточку.

2.

Драхенблют выложил перед Оскаром несколько денежных пачек, перетянутых бумажными лентами.

– Тут десять тысяч долларов – номера переписаны. Когда прибудете в Берлин, передайте все это Зайберту.

– Он решил поработать на ОГПУ? – с удивлением спросил Оскар, перекладывая деньги в портфель.

– Зайберт сейчас на мели. Он не будет светиться сам, но подберет для нас журналистов, которые напишут положительные статьи о СССР. Нам очень нужны хорошие отзывы в прессе. Канадцы делают все, чтобы сорвать наши поставки в Германию – они сами хотят сбывать там лес, но у них перевозка дороже, поэтому они давят на то, что связываться с нами опасно и аморально. Ну да с помощью Зайберта мы их в два счета обставим.

– Как скажете! – улыбнулся Оскар. Его веселило то, что на словах Драхенблют боролся с капиталом, а на деле вел себя точно так же, как прожженный деляга, мечтающих сорвать крупный куш.

Доехав до дому, Оскар увидел у ворот бледную русоголовую женщину.

– Спроси, что ей надо? – велел он шоферу.

Тот опустил стекло на передней дверце, но, не дожидаясь вопроса, женщина подбежала к автомобилю и заговорила на прекрасном английском языке:

– Мистер Рейх, мне надо вам кое-что сообщить.

– О чем?

– О вашей жене.

Оскар вздрогнул. Пока он был в отъезде, Нина сбежала из дому, и все усилия по ее поискам ни к чему не привели. Оскару трудно было смириться с мыслью, что наследство барона Бремера проплывет мимо его носа, – но он ничего не мог с этим поделать.

Он велел шоферу подождать снаружи и пригласил незнакомку к себе в автомобиль.

– Вам известно, где находится моя супруга?

Та кивнула и вытащила из хозяйственной сумки пачку бумаг.

– Вот смотрите: это выписка из ЗАГСа, согласно которой вы зарегистрировали брак с Ниной Бремер. А вот выписка из милицейского архива, и тут написано, что Нина Бремер находится на принудительном психиатрическом лечении в больнице имени Кащенко.

Оскар уставился на бумажку со штампом «Копия верна». Согласно ей, Нина Бремер поступила в больницу в январе 1928 года.

– Этого не может быть… – в замешательстве проговорил он. – Все это время Нина была со мной.

– С вами была нижегородская мещанка Нина Васильевна Купина. Вот ее фотография.

Женщина показала Оскару карточку, на обороте которой имелось зачеркнутое имя «Нина Купина», а сверху было приписано «Миссис Рейх».

– Эта дамочка присвоила себе чужое имя.

– Вы знаете, где она сейчас? – выговорил Оскар.

– На шоферских курсах в Центральном доме Красной Армии.

Незнакомка давно ушла, а Оскар все сидел без движения и смотрел невидящим взглядом на кожаную спинку переднего кресла.

– Мистер Рейх? – позвал шофер. – Мы сейчас домой или куда-то еще поедем?

Оскар мутно взглянул на него.

– Ты знаешь, где находится Центральный дом Красной Армии?

3.

Капитолина рассорилась со своим токарем и вот уже два часа сидела на кухне и рыдала.

– Я ему говорю: «Подушки на пуху надо справить! Как без подушек спать будем?» А он мне: «С такими запросами за Рокфеллера выходить надо!»

Капитолина подняла на Клима полные слез глаза.

– Барин, а барин? Где б мне с этим Рокфеллером познакомиться, а? Он небось из-за подушек не будет жаться!

Клим отпаивал Капитолину молоком и уверял ее, что подушечный кризис скоро разрешится.

На курсы он опоздал: на Ново-Сухаревском рынке была облава на спекулянтов и все улицы вокруг перегородили курсанты из военных училищ. Пришлось ехать в обход.

Когда Клим добрался до ЦДКА, у ворот стояла толпа зевак и карета скорой помощи. Двое санитаров затащили в нее накрытое простыней тело и захлопнули дверцы.

– У нас тут семейная драма с кровавым исходом, – объяснили Климу шоферы. – Мы занимались в гараже, а тут приехал супруг Нины и позвал ее поговорить.

– Она так и пошла к нему с кривым стартером, – встрял Андрейка, Нинин сосед по парте. – Потом слышим – орет кто-то…

Клим перевел взгляд на карету скорой помощи.

– Он ее убил?!

– Да нет, это она ему по башке съездила. Мы прибегаем, а ейный муж в кровище лежит, а рядом – кривой стартер. Хорошо хоть хоть жив остался.

– А где Нина?

– Сбежала. Не будет же она ареста дожидаться!

На крыльце показался милиционер, ведущий на поводке здоровую овчарку.

– Ищи, Дайна, ищи! – сказал он, подсунув ей под нос Нинину белую шаль.

Овчарка вдруг рванулась к Климу. Он отпрянул.

– Ты что, Дайна? Мы бабу ищем! – сказал милиционер, оттаскивая собаку.

Клим пошел прочь. Значит, Рейх выследил Нину, и теперь за ней будет гоняться Московский уголовный розыск.

Он не представлял, как справиться с этой бедой.

4.

– К тебе можно? – спросил Жарков, заглядывая к Алову.

Тот вздохнул: ну вот, сейчас опять начнет соблазнять всякой заграничной дрянью. И ведь не удержишься – обязательно купишь что-нибудь для Дуни!

Жарков прикрыл дверь.

– Я только что был в отделе кадров – знаешь, что у них лежит на столе? Твое штатное расписание! А напротив каждой фамилии помечено: «из дворян».

Алов почувствовал, как его легкие стягивает знакомой судорогой.

– Так ведь товарищ Дзержинский тоже был из дворян… И товарищ Менжинский.

– Ты не спорь, а слушай! – перебил его Жарков. – Читал директиву? Всем начальникам отделов велено сократить штаты и избавиться от дармоедов. У нас режим экономии средств, так что тебе лучше самому проредить сотрудников, а то тебе на чистке втык дадут за «дворянское гнездо».

Алов долго кашлял и все никак не мог остановиться. Покопавшись в карманах необъятных штанов, Жарков вытащил золотую бонбоньерку.

– Возьми леденец – он с мятой.

Алов помотал головой.

– Ничего, сейчас пройдет…

Он сложил руки на столе и опустил на них голову – так ему было немного легче.

Жарков сочувственно похлопал его по спине.

– Я сам этой чистки боюсь до припадков. Я попросил Драхенблюта, чтоб он меня услал куда-нибудь в Европу на это время, но он ни в какую! Говорит: «ОГПУ устроено на принципах равенства, так что чистка касается всех!»

Алов только усмехнулся про себя. Ни о каком равенстве в ОГПУ даже речи не шло: одним можно было быть дворянами, а других за это лишали куска хлеба. Одни работали, как проклятые, а других отправляли резидентами за границу, где они мало того, что жили на всем готовом, так еще и получали по двести пятьдесят долларов в валюте. Ни собраний тебе, ни «добровольных» взносов в «Осавиахим», ни чисток.

– Пойдем в буфет напьемся? – предложил Жарков. – Я угощаю.

Алов кивнул. Водка подорожала на шестьдесят копеек и отказываться от щедрого предложения было глупо.

5.

Вернувшись из буфета, Алов долго сидел за столом, пытаясь собраться с мыслями.

Чистка была назначена на 12 ноября, и у него оставалось очень мало времени. Вот спросят его о достижениях, и что ему предъявить?

Жарков был прав: дворянское происхождение могло сыграть с Аловым злую шутку – его наверняка обвинят в социальном кумовстве и желании выгородить классово близких элементов.

Но кого следовало уволить? Все сотрудники в его секторе были нужными и важными.

Алов позвал к себе Диану Михайловну и спросил, кто, по ее мнению, должен попасть под сокращение. Та засуетилась и принялась рассказывать про переводчицу Анечку, у которой маленький ребенок, и про Николая Петровича, у которого болят колени:

– Если его выгнать, он просто погибнет!

Зазвенел телефон, и Алов замахал на нее рукой: «Идите!», но Диана Михайловна не двигалась с места.

– Товарищ Алов, – жалобно проговорила она. – А меня не выгонят? У меня тоже дети…

– Будь моя воля, я бы вас ни за что не уволил, – отозвался он. – Вы слишком ценный кадр.

Она расцвела: «Ой, спасибо!» и, счастливая, выбежала за дверь.

Алов снял трубку:

– Слушаю!

Это была Галя.

– Я должна тебе кое-что сказать. Я больше не буду работать у Клима Рогова.

– То есть как? Он тебя выгнал?

– Нет… Я сама не хочу.

На мгновение Алов онемел от такого нахальства.

– Послушай, чижик, мы с тобой на службе! Что значит «хочу – не хочу»? Тебе дан приказ и ты должна его выполнять.

Но Галя, казалось, не слушала.

– Если мне завтра на голову кирпич упадет, ты сможешь позаботиться о Тате?

– Ты совсем сдурела?

– А что ты сразу испугался? В жизни всякое бывает. Может, я выйду сейчас на площадь, а на меня извозчик налетит. Вот мне и интересно: возьмешь ты моего ребенка к себе?

– Тата же в интернате!

– Ей там не понравилось и она вернулась.

– Ты не хуже моего знаешь, что мне некуда ее положить! – рявкнул Алов.

– Значит, в детдом… – задумчиво проговорила Галя. – Я так и знала.

– Ты уволена! – неожиданно для себя бухнул Алов и поспешно надавил на рычаг телефона – чтобы ничего не слушать и ничего не объяснять.

Внутри у него все клокотало от ярости: да что они себе позволяют? Одна не хочет работать, как следует, другой в интернате не нравится! Тоже мне – барыни выискались!

Алов снова вызвал Диану Михайловну:

– Проведите увольнение Дориной по приказу и позвоните дежурным: скажите, что ее пропуск аннулируется.

Диана Михайловна с благоговением смотрела на него. Она знала, что когда-то Галя была его любовницей.

– Вы пожертвовали ею из-за нас?

Алов поморщился:

– Да ничем я не жертвовал! Все, идите – не стойте над душой! Впрочем… дайте папиросу, если у вас еще остались.