– Вы посадили меня в тюрьму без суда и следствия! – возмущалась она, но Федор Степаныч лишь посмеивался:

– Иди на все четыре стороны! Кто тебя держит?

Он был несказанно рад, что у него появилась дармовая швея, умеющая работать с дорогими тканями. Нинина продукция шла проституткам, работавшим в Петровском пассаже, и приносила Федору Степанычу немалый доход.

Он зорко следил за тем, чтобы Нина не прибрала к рукам обрезки материи, и самолично заглядывал к ней, чтобы пересчитать лоскуты. Если у него было хорошее настроение, он подолгу засиживался в ризнице и вспоминал молодость.

По его словам, до революции он жил в Хабаровске и был «ходей» – так называли китайцев, которые ходили от дома к дому и предлагали мелочный товар на продажу.

Как ему хотелось перебраться в Канаду! Тамошнему Обществу железных дорог требовалось население для обслуживания путей в глухих лесах, и на семейство с двумя взрослыми мужчинами давали электрическую пилу и беспроцентный кредит на двадцать пять лет. Но оказалось, что китайцев Канада не принимала – ей требовались только белые люди, и, смертельно обидевшись, Федор Степаныч вступил в партию большевиков и принялся бороться с империализмом – в качестве начальника женских тюрем.

Шило тоже заглядывала к Нине, и если была пьяной, заводила старую песню:

– Мы с тобой прям как сестры – только я познатнее буду, – говорила она, усаживаясь боком на стол для кройки. – Наше семейство произошло из Прибалтики. Слышала про баронов Бремеров? Ну так это мы и есть!

Шило в деталях описывала свое поместье, балы и родственников, которые служили чуть ли не при дворе императора, но из ее рассказов достоверным выглядело только одно: во время революции ее изнасиловали и выкинули из окна солдаты, после чего Шило тронулась умом.

– У нас был особняк в Петровском переулке – красивый, ну прям дворец! – возбужденно говорила она. – Мама велела вырезать на дубовых панелях портреты всех детей – меня и братьев, – как будто мы ангелочки. И эти панели повесили у нас в столовой.

– И куда делись твои братья? – спросила Нина.

– Их расстреляли в восемнадцатом году. Мать тут же померла от сердечного приступа, а папаша пережил и революцию, и войну. Он все это время ботинки чистил на Первомайской – как раз напротив нашего доходного дома. Да только этим летом его ломовик задавил.

Нина только вздыхала: у всех были потери, у всех кого-то убили – если не большевики, так белые.

– У меня ведь когда-то жених был, военный атташе из Франции, – продолжила Шило и вдруг перешла на французский – правильный, почти без акцента.

Она рассказала остолбеневшей Нине историю своей любви: как она познакомилась с Жаном-Кристофом на скачках и как потом переписывалась с ним.

Нина вглядывалась в ее испитую рожу. Может, Шило и вправду была баронессой? В Москве было сколько угодно бывших полковников, служивших швейцарами, и бывших княжон, работавших уборщицами. Каждый выживал, как мог, и менялся не только внешне, но и внутренне.

Впрочем, Шило с ее неуемной фантазией могло привидеться все, что угодно – и дворянское прошлое, и ангелы в буденовках, и самовар, поющий «Интернационал».

– А еще я, знаешь, что помню? – задумчиво произнесла Шило. – У меня в библиотеке под подоконником были спрятаны леденцы. Мой брат Мишка вечно их отбирал, а я – вот ведь какая умная! – тайник сделала. Там дощечка одна сдвигалась и можно было кое-что спрятать.

Шило схватила карандаш и обрывок старой выкройки и начала рисовать план:

– Вот Петровский переулок, а это наш дом. Здесь ворота, здесь двор… Входишь, поднимаешься по лестнице…

Рассказ был до того подробным, что Нина не знала, что и думать.

– Я тебе докажу! – суетилась Шило. – У меня все документы есть! После революции папаша зарыл их во дворе – там целый клад был. Если ты его откопаешь, то сама увидишь.

Не далее, как вчера, Нина делала выкройку из газеты, в которой была напечатана статья о кладах, спрятанных «буржуями» на черный день. Рабочие, делавшие ремонт в бывших барских домах, то и дело находили коллекции фарфора, старинные вышивки, золотые монеты и фамильное серебро. Все это передавалось государству, а нашедшие получали грамоты и ценные призы.

– Ты не помнишь, что именно закопал твой отец? – осторожно спросила Нина.

Шило пожала плечами.

– Альбом с фотографиями точно имелся. Там есть одна карточка – мне на ней семнадцать лет. Я на ней точь-в-точь как ты!

Шило засмеялась и обняла Нину.

– Я ведь как пригляделась к тебе в трамвае, так и обомлела: во, думаю, как на меня похожа!

– Погоди! – отстранилась от нее Нина. – Ты знаешь, где зарыт клад?

– А то! – восторженно заорала Шило. – Как войдешь во двор, отсчитывай пятый кирпич на стене справа. Там будет выбоина: это Мишка бросал подковы и кусок кладки отбил. Копать надо под ней – прямо у стены. Только я туда не пойду – там черти водятся.

– Какие черти?

– Те, что меня из окна выкинули.

– Так это десять лет назад было!

– Не пойду! Ты, если хочешь, сама иди – я тебя провожу до места.

– У меня верхней одежды нет.

– Я тебе дам твою шубку поносить. Слушай, если ты наш альбом с фотокарточками добудешь, я тебя вовек не забуду. Вот ей-богу, что хочешь для тебя сделаю! Мне бы хоть одним глазком на моих посмотреть!

В ту ночь Нина не могла уснуть. А вдруг это ее шанс на спасение? Если клад действительно существует, возможно, в нем сохранились какие-нибудь ценности: их можно будет продать и на вырученные деньги вернуться в Шанхай, а потом вернуть Шило долги.

Но кто знает, что сейчас происходит в бывшем особняке Бремеров? Может, там устроили отделение милиции или еще что похуже?

2.

Шило сходила на разведку в Петровский переулок.

– В наш дом въехала какая-то контора, – сказала она Нине. – Правда, вывески никакой нет; ни собак, ни дворника не держат, зато в каретнике имеется автомобиль.

Вечером она принесла Нине китайскую шубку и короткую саперную лопатку.

– Глянь, что я у наших гробокопательниц раздобыла! У них сейчас плохо идут дела: они ходят на городские кладбища, но там одних голодранцев хоронят – у них даже золотых зубов нет. Давеча наши бабы специально на похороны к одному комиссару пошли: удостоверились, что он в гробу в сапогах лежит, вскрыли могилу – а сапогов-то и нету! Кто-то уже прибрал.

Нина не представляла, как она полезет в чужой двор – ведь это грех! Но после переделки церковных облачений ей уже нечего было терять: с таким послужным списком все равно в рай не попадешь.

– А если меня поймают? – заранее ужасалась она.

– Подумаешь! – фыркала Шило. – Милиционеры решат, что ты воровка, и вернут тебя в наш исправдом. А ты и так тут сидишь.

В случае успеха Нина решила не возвращаться к Федору Степанычу и перед выходом переоделась в платье, перешитое из темно-серой рясы и украшенное бархатными бордовыми вставками. Смешно – она отправлялась копать клад в наряде, больше подходившем для вечеринок с коктейлями, но ей было жалко оставлять такую прелесть проституткам. Это было ее лучшее швейное творение.

С наступлением темноты Нина и Шило отправились в Петровский переулок. Начался снегопад; кругом не было ни души, а в окнах – ни огонька: на счастье кладоискателей во всем квартале отключили свет.

– Вот он, мой дом! – сказала Шило, показывая на недавно отремонтированный особняк напротив театра Корша. – Видишь окно во втором этаже? Это моя спальня. Интересно, кто ее нынче занял? Все-таки хорошо, что сюда подселили учреждение! Квартиранты бы мигом все испоганили.

Нина согласно кивнула. Пролетарии, набившиеся в барские особняки, переделывали их под собственные вкусы, нимало не заботясь об архитектуре, и в Москве сплошь и рядом встречались дома с изуродованными фасадами: окна закладывали кирпичом, балконы разламывали, а в форточки выводили трубы от печек-буржуек.

Шило потянула Нину за рукав.

– Пойдем, я покажу тебе, где лучше всего перелезть через ограду. Там, с другой стороны забора, стоит поленница – по ней можно забраться наверх, а оттуда спрыгнуть во двор.

Нина в сомнении посмотрела на нее.

– Может, все-таки вместе пойдем?

– Ну что ты опять начинаешь?! – надулась Шило. – Я ж тебе объясняла!

– А если я ничего не найду?

– Найдешь.

– А если меня застукают?

– В рыло лопатой дашь, и вся недолга!

«Боже, что я тут делаю?» – подумала Нина.

Шило помогла ей взобраться на заснеженную поленницу.

– Ну, Никола Угодник, не выдавай! – сказала она, перекрестив Нину. – Как выкопаешь клад, позови меня, и я тебя вытащу.

Нина чувствовала себя Алладином, которого злой волшебник отправил в пещеру чудес за лампой.

Она спрыгнула в сугроб, а следом через забор перелетела саперная лопатка.

Двор оказался на удивление маленьким, снег не был расчищен, и только у каретного сарая темнели полосы от автомобильных шин.

Обмирая, Нина пошла вдоль каменной стены и, добравшись до ворот, принялась искать кирпич со сколом. Снег пошел гуще, и она почти ничего не видела перед собой.

«Ладно хоть следы заметет», – думала Нина, торопливо ощупывая кладку.

Наконец она нашла глубокую выбоину и принялась расчищать снег под забором. Земля еще не успела как следует промерзнуть, но саперная лопатка все время натыкалась на какие-то корни. Нина рубила их, и ее удары были слышны, наверное, за версту.

Раздался металлический скрежет, и лопатка скользнула по чему-то плоскому. Отбросив ее, Нина разгребла землю руками. Ее колотило от возбуждения и суеверного страха: ей казалось, что сейчас она найдет не клад, а гроб.

Поднатужившись, она вытащила из ямы большую металлическую коробку, шероховатую от ржавчины. Неужели все получилось? Ох, рано радоваться – надо уходить, пока не поздно!

Нина поднялась, стряхнула с подола грязь и замерла от ужаса: рядом с ней стоял здоровый бритоголовый тип в пальто нараспашку.

– Тебе помочь? – с усмешкой спросил он.

Позабыв о коробке, Нина бросилась к забору.

– Вытаскивай меня!

Но Шило не отзывалась.

Нина метнулась к запертым воротам, потом снова к забору. Страшный бритоголовый человек вышел из снежного марева и, схватив Нину за руку, молча поволок ее к дому. Она закричала, но он встряхнул ее, как куклу:

– А ну не орать!

В темной прихожей их встретили двое: молодой человек, одетый в шелковый халат, и полная чернокожая горничная с керосиновой лампой в трясущихся руках.

– Оскар, вызывайте милицию! – рявкнул бритоголовый. – Я воровку поймал!

Взяв у горничной лампу, молодой человек принялся разглядывать Нину, словно диковинную зверушку. Ее перепачканная в земле шуба явно произвела на него впечатление.

– Что вам здесь надо? – спросил он с сильным американским акцентом.

Нина немного пришла в себя. Оскар выглядел как приличный человек: у него было холеное белокожее лицо, близко посаженные светло-карие глаза и модные тонкие усики.

– Я ничего не хотела украсть, – произнесла Нина по-английски. – Мне нужны были только документы.

– Какие еще документы? – рявкнул бритоголовый. Он явно знал английский язык, но предпочитал изъясняться по-русски.

– Там, в снегу, осталась коробка…

– Ефим, принеси ее, – приказал Оскар.

– Так эта девка сбежит!

– Не сбежит, мы с Терисой ее покараулим.

Когда Ефим вышел, Нина огляделась кругом. Она оказалась не в учреждении, а в богатом частном доме. Полы в прихожей были паркетными, в резной стойке у двери красовалась целая коллекция дорогих тростей, а под потолком поблескивала хрустальная люстра.

Нина перевела взгляд на Оскара.

«Кто он такой? Живет посреди Москвы, как барин, и даже имеет черную прислугу…»

Вернувшись, Ефим поставил на подзеркальный столик ржавую коробку и принялся доставать оттуда пожелтевшие конверты с письмами и бумагами. Ни денег, ни драгоценностей там не было.

Оскар взял в руки обитый кожей фотоальбом.

– «Собственность баронессы Н. А. Бремер», – прочел он надпись на обложке.

На первой странице была помещена фотография девушки в нарядном платье и кокетливой шляпке, надвинутой на одну бровь.

– Ой, это же она! – воскликнула Териса, показывая на Нину.

На карточке, без сомнения, была изображена юная Шило, но в то же время в ней явно угадывалось сходство с Ниной. Они действительно были похожи, как сестры.

– Так значит вы баронесса? – проговорил Оскар, с любопытством глядя на Нину. – Ну что ж, приятно познакомиться! Отужинаете со мной?

Она ожидала чего угодно – скандала, криков и милицейских протоколов, но никак не приглашения на ужин.

– Спасибо… с удовольствием, – с запинкой произнесла она.

– Териса, подайте еще один прибор, – велел Оскар.

– Хорошо, мистер Рейх.

«Пусть они принимают меня за кого хотят, – решила Нина. – Лишь бы не вызвали милицию».