Эльвира Барякина - Князь советский

Там уже было полно народу, и все говорили разом, мешая немецкую, английскую и русскую речь. Подвыпившие французы в четыре руки колотили по клавишам рояля и пели «Валентину»; несколько пар танцевали. Табачный дым слоился в свете оранжевых ламп.

– У меня тут свой собственный «Интернационал»! – с гордостью сказал Зайберт. – Подумать только, совсем недавно мы воевали друг с другом, а теперь сидим посреди заснеженной Москвы, пьем грузинское вино, и не держим ни на кого зла.

– Где Оуэн? – спросила Магда ослабевшим от волнения голосом.

Зайберт показал на дородного господина, стоящего в окружении гостей.

Магда подошла ближе.

– Когда я пересек границу, таможенники заставили меня декларировать шубу и галоши, – рассказывал Оуэн. – Кто-нибудь может объяснить, зачем Советы это делают?

– Так они борются с безработицей, – отозвался темноволосый господин в элегантном костюме-тройке. – Если в стране не хватает рабочих мест, их можно создать на пустом месте. Вы только представьте, сколько людей можно привлечь к учету входящих и исходящих галош!

– Кто это? – тихо спросила Магда у Зайберта.

– Его зовут Клим Рогов. Он хотел с вами поговорить.

– О чем? Я его не знаю… Хотя постойте…

Не успела она договорить, как за стеной что-то с грохотом повалилось.

– Лизхен, ты опять?… – угрожающе рявкнул Зайберт. – Это не прислуга, а наказание – вечно у нее все из рук падает!

Он выбежал из комнаты, и Магда вновь перевела взгляд на Клима Рогова. Она вспомнила, что так звали мужа Нины Купиной. Неужели это он?

– Власть в Советском Союзе похожа на пирамиды Гизы, – сказал Клим, обращаясь к Оуэну. – На вершине каждой из них находятся вожди, которые подбирают себе не самых талантливых, а самых верных помощников – тех, кто никогда не откажется выполнить приказ. В награду за верность им даруются вотчины и право кормиться с них. У этих вассалов есть свои вассалы – рангом помельче, а у тех – свои. Благополучие каждого из них зависит от устойчивости пирамиды, и поэтому они делают все, чтобы укрепить ее. Но строительных материалов в пустыне не хватает, и они вечно воруют друг у друга кирпичи и устраивают друг под другом подкопы.

Клим описал, кто есть кто в Политбюро и кто к какому клану принадлежит.

– Откуда вы все знаете? – изумился Оуэн.

– Профессиональная привычка интересоваться деталями.

– Вы говорите по-русски?

Клим кивнул:

– Я знаю русский, английский и испанский в совершенстве, а шанхайский диалект – на разговорном уровне.

– Можете прямо сейчас написать заметку на пробу?

– Да, конечно.

Из соседней комнаты раздался детский плач, и к Климу подлетел встревоженный Зайберт.

– Там ваша девочка проснулась!

Тот побледнел.

– Я сейчас вернусь и принесу заметку.

– У вас десять минут! – крикнул ему вслед Оуэн. – Я скоро уезжаю.

Зайберт взял Магду за локоть.

– Мистер Оуэн, я хотел порекомендовать вам мисс Магду Томпсон…

– Извините, но мне нужно попудрить нос, – перебила она и отступила к дверям.

Магда уже поняла, что Оуэн хочет нанять в качестве корреспондента Клима Рогова, и ей ни при каких условиях не обойти его. Незнание русского языка не могли компенсировать никакие фотографии.

6.

Китти сидела на кровати и, запрокинув голову, вопила:

– Папа-а-а!

Клим включил ночник и взял ее на руки.

– Ну что ты, малыш? Я здесь…

Обхватив его за шею, Китти силилась что-то сказать, но только всхлипывала с надрывом.

Клим посадил ее себе на колени.

– Тихо, маленькая… Тихо…

Нельзя было оставлять Китти одну! Каково это для четырехлетнего ребенка – проснуться в чужой темной комнате?

Клим достал из внутреннего кармана записную книжку и, не выпуская дочь из объятий, принялся писать заметку о валютных спекулянтах, обитавших на рынках Москвы.

По официальному курсу Госбанк давал за один американский доллар 1 рубль 94 копейки, а в Риге доллар можно было обменять на четыре рубля. Нелегальным обменом валюты пользовались как иностранцы, живущие в СССР, так и тысячи подпольных коммерсантов и контрабандистов…

– Я хочу домой! – всхлипнула Китти.

– Скоро у тебя все будет – дом, кроватка… – шепнул Клим, целуя ее в теплый затылок. – Я что-нибудь придумаю.

– А мама?

– И маму мы найдем.

Клим даже не мечтал устроиться на работу в Москве – это было бы слишком большой удачей. Если у него будет удостоверение корреспондента, ему наверняка будет проще отыскать Нину. Ведь одно дело – задавать вопросы от имени частного лица, и совсем другое – от имени солидного новостного агентства.

Дописав статью, Клим взял Китти на руки и вышел в прихожую.

Мистер Оуэн уже одевался. Рядом Зайберт разыскивал в куче шуб пропавшие перчатки.

– Готова заметка?

Клим протянул Оуэну раскрытую записную книжку. Тот прочел текст, и его лицо просветлело.

– А вы сами сможете обменивать у спекулянтов деньги, выделенные на служебные расходы?

– Думаю, что да, – отозвался Клим.

Оуэн дал ему свою визитную карточку.

– Кажется, вы обойдетесь нам примерно в два раза дешевле, чем ваш предшественник. Позвоните мне завтра в гостиницу, и мы обсудим детали.

Оуэн перевел взгляд на Китти и, как и многие прочие, не смог удержаться от вопроса:

– Простите… а это ваша дочь?

Клим кивнул. Его раздражало всеобщее любопытство по поводу его «узкоглазого» ребенка.

– Впрочем, ваши личные дела меня не касаются, – сказал Оуэн и протянул Климу руку. – До встречи.

Когда дверь за ним захлопнулась, Клим повернулся к Зайберту.

– Мисс Томпсон еще не пришла?

Тот испуганно заморгал глазами.

– Ох, вам же надо было поговорить с ней… Понимаете, Магда сама хотела устроиться в «Юнайтед Пресс», и вы только что увели у нее работу.

– Где она сейчас?!

– Не знаю… Поищите ее: она такая высокая, дородная…

Не выпуская Китти из рук, Клим бросился в гостиную, потом на кухню, потом еще в какие-то темные, заставленные мебелью комнаты. Черт… Черт! Теперь мисс Томпсон откажется с ним разговаривать!

Он нашел ее в спальне Зайберта: Магда сидела на кровати и рыдала, размазывая слезы по щекам.

– Убирайтесь отсюда! – крикнула она, завидев Клима.

Испугавшись, Китти начала ныть, и Клим отступил назад в коридор.

– Посиди здесь – я сейчас вернусь! – сказал он, сунув дочке «неприкосновенный запас» – золотые часы, когда-то подаренные ему Ниной. Китти давно охотилась за ними и очень обрадовалась нежданной добыче.

Вернувшись в спальню, Клим прикрыл за собой дверь и сел в кресло напротив Магды.

– Мисс Томпсон, моя жена пропала, и я надеюсь найти ее с вашей помощью.

– Не буду я вам ни в чем помогать! – выкрикнула Магда. – Вы украли у меня работу!

– Если надо, я откажусь от нее.

Магда достала из кармана платок и шумно высморкалась.

– Идите вы к дьяволу со своим благородством! После разговора с вами Оуэн ни за что меня не наймет. А жену вы все равно не найдете.

– Почему?

Злясь и чертыхаясь, Магда все-таки рассказала Климу о своем знакомстве с Ниной и об ее исчезновении.

– На ней была приметная китайская шуба – красная с вышитыми драконами. Кто знает – может, на нее кто-нибудь позарился?

– Спасибо… – произнес Клим, опустив голову.

– Не за что! – язвительно отозвалась Магда и, выйдя из комнаты, так хлопнула дверью, что фарфоровый черт упал с комода и разбился.

1.

«Книга мертвых»

Я подписал контракт на одиннадцать месяцев, и был официально провозглашен начальником московского бюро «Юнайтед пресс». Название у должности звучное, но на самом деле мое бюро состоит из одного человека, так что я являюсь начальником самого себя.

Первым делом мне пришлось наведаться в Наркомат по иностранным делам и заполнить кучу анкет. Чтобы не возникало лишних вопросов, я представился нью-йоркцем русского происхождения, который несколько лет жил в Китае, – и это вроде всех устроило.

Далее я направился в Отдел печати – так в СССР называют цензоров, без подписи которых журналисты не могут отослать за границу ни одного сообщения.

Советские цензоры оказались очень приятными и образованными людьми. Все они носят очки, знают по три-четыре языка и являются заслуженными революционерами. В свое время они бежали от ужасов царизма в Европу и годами обличали душителей свободы в России, а после 1917 года вернулись домой и сами стали искоренять неодобренные начальством мысли.

Руководитель Отдела, Яков Вайнштейн, сразу разъяснил мне официальную доктрину – чтобы я потом не задавал глупых вопросов:

– Только в СССР процветает истинная свобода слова, потому что только в нашей стране трудящиеся могут свободно высказываться в печати, не опасаясь за свою жизнь. Нигде больше газеты не публикуют письма крестьян…

Я читал эти «письма»: судя по ним, жители глухих сибирских деревень меряют землю не десятинами, а гектарами, а потомственный донской казак запросто может назвать себя «мужиком» и подписаться «Крестьянин Сидоров». И кому какое дело, что для настоящего казака это звучит как оскорбление? Подписчики «Правды» все равно не разбираются в таких мелочах.

– Цензура – это вынужденная, но крайне необходимая мера, – продолжал Вайнштейн, оглаживая густую жреческую бороду в мелких завитках. – Увы, иностранцы постоянно очерняют нашу страну в глазах зарубежного пролетариата. Иногда это происходит не со зла: один журналист увидел на улице военных и решил, что в Москву введены войска, – а это курсанты шли строем в баню! Но иногда мы сталкиваемся со злостным искажением действительности. Например, недавно в «Дэйли Телеграф» напечатали, что ОГПУ расстреливает рабочих. Вы видели в Москве хоть одного убитого?

Я признался, что не видел – кто ж мне покажет, что творится в подвалах Лубянки?

– Очень приятно, что вы трезво смотрите на вещи! – обрадовался Вайнштейн. – Мы идем навстречу иностранным корреспондентам и освобождаем их от необходимости самим добывать информацию. Каждый раз, когда в стране происходит что-то значимое, мы присылаем им коммюнике. Основываясь на них, журналисты пишут статьи, наш сотрудник их проверяет, запечатывает в конверт, и после этого материалы рассылаются по редакциям. Как видите, мы не собираемся чинить вам ни малейших препятствий.

Еще он добавил, что если я буду освещать события объективно, то он поможет мне сделать карьеру в журналистике.

– Надеюсь, вы понимаете, что ваши достижения на китайском радио никому не интересны. Когда ваш контракт закончится, вам надо будет устраиваться на новую работу. Будьте на хорошем счету и у Оуэна, и у нас, и вы получите самые блестящие рекомендации.

Я уверен, что примерно то же самое он говорит всем новичкам. Это предупреждение: если ты будешь на плохом счету у Вайнштейна, цензоры не дадут тебе работать, и начальство уволит тебя как не способного найти компромисс с местными властями.

Кстати, перед отъездом Оуэн тоже потребовал от меня предельной объективности и сказал, что важные материалы, которые не могут пройти цензуру, следует отправлять в Лондон контрабандой.

– Вам придется самому изыскивать способ переправки статей за границу, – добавил он. – Будьте предельно осторожны: если вас поймают, то могут выслать из СССР – такие случаи уже были. Советские чиновники уверены, что критиковать их действия могут только «враги всех трудящихся», которых надо как можно скорее нейтрализовать. Так что зря не рискуйте.

2.

Зайберт посоветовал Климу снять квартиру у его знакомого по фамилии Элькин.

Это был невысокий, угловатый человек с крючковатым носом и небольшими рыжими усами щеточкой. Разбогатев во время НЭПа, он выкупил обветшавший особняк на Чистых Прудах – с обязательством привести его в порядок. Вскоре на его первом этаже открылась букинистическая лавка под названием «Московская саванна», а второй этаж Элькин решил сдавать иностранцам.

– Ремонт мы, конечно, не доделали, – смущенно сказал он, когда Клим и Китти пришли смотреть квартиру. – Но я ничего не могу поделать: строительных материалов нигде не достать.

На стенах действительно кое-где отваливалась штукатурка, а паркет выглядел так, будто по нему долго возили тяжелую мебель. Но зато в большой комнате имелся камин в голубых изразцах и стрельчатые окна из цветных стекол. Впридачу Элькин давал жильцам расстроенный рояль, диван и дамский туалетный столик с подсвечниками в виде жирафов.

Жирафов в квартире было великое множество: они украшали собою все – от дверных ручек до гардин.