- Он работает по субботам. И понедельникам. И вторникам. В общем он постоянно работает, чтобы я могла сидеть дома с детьми.

- Вы вообще видите друг друга?

- Несколько часов в неделю? - ответила она, пожимая плечами. - Но такова жизнь. Когда дети немного повзрослеют, он сможет вернуться на шестидневную рабочую неделю. Может, нам однажды даже удастся заняться сексом. 2016 год кажется очень перспективным. - Келли рассмеялась над собой.

Нора сделала глоток пива. Теперь она ощущала себя виноватой за то, как мало времени она проводила вместе с Сореном. И все же казалось, что у нее и Сорена, католического священника, было больше секса и совместного времени, чем у этой женщины и ее мужа, которые жили в одном доме и спали в одной постели.

- Тогда за 2016, - сказала Нора, приподнимая пиво. Они с Келли чокнулись бутылками. - Спасибо Богу за вибраторы и грязные мысли.

- Кстати о вибраторах и грязных мыслях… - сказала Келли, улыбаясь при узнаваемом звуке двигателя «Дукати», подъезжающего к дому.

3 глава

Нора сразу же напряглась. Она вытащила телефон из заднего кармана и проверила время - 12:30. Еще три с половиной часа, прежде чем она может уйти. Три с половиной часа без глупостей. Где же этот чертов кляп, когда он так нужен?

- Ты отправила детей в католическую школу или общественную? - спросила Нора. Келли перестала слушать. Она пялилась на Сорена, пока тот парковал «Дукати» у амбара миссис Мэйвуд и снимал шлем.

- Хороший байк, верно? - сказала Келли.

Нора вздохнула.

- Ага, «Дукати» очень хорошие байки.

- Как священник иезуит владеет таким мотоциклом… - сказала Келли. – Подумать только, откуда он у него.

Норе не нужно было думать. Она точно знала, как он получил байк. Отец Сорена подарил его в качестве взятки, чтобы тот бросил семинарию, но Сорен взял байк и все равно стал священником.

- Можешь спросить его сама, - ответила Нора.

- Ни за что. - Келли подняла руки и покачала головой. - Я слишком нервничаю в его присутствии. Он не заставляет тебя нервничать?

- Ох, - начала Нора. - Не совсем. Думаю, он… нормальный.

Еще большую глупость она могла сказать?

- «Нормальный» - очень подходящее слово.

- Он священник, - сказала Нора.

- Эй, я давно не трахалась. Дай помечтать , – Келли вздохнула, когда Сорен направился к веранде. Ну, он не совсем шел. Он дефилировал. Пока он шел к дому, летнее солнце отражалось в его блондинистых волосах, превращая их в золотые. Ему приходилось останавливаться каждые пять футов, чтобы обнять кого-то или поприветствовать в ответ. Бывать на публике с ним было ужасно. Ее тело изнывало от желания побежать к нему, обнять, заклеймить собой, чтобы все знали, что он принадлежит ей, а она ему. Вместо этого она заставила себя посмотреть на пруд вдалеке, серебряную точку в море зеленой травы. Келли снова вздохнула. - Я бы покаталась на его мотоцикле, если ты понимаешь, о чем я.

Официально, это была самая неловкая беседа в ее жизни.

- Готова поспорить у него очень, очень большой двигатель, - улыбаясь, сказала Келли. Нору чуть не стошнило. - Интересно, какая тяга у его двигателя.

- Мотоциклы и машины измеряют в лошадиных силах, а не в тяге.

- Что?

- Не обращай внимания, - ответила Нора. - Мне нужно в уборную.

- Первый этаж, по коридору, - сказала Келли.

Нора развернулась и пошла прямо на человеческую стену из мышц, плотно обтянутую черной футболкой.

- Ох, простите, - сказала Нора. - Я не хотела с вами столкнуться.

- Ты уверена? - спросил он, улыбаясь ей. Она знала он ждал, что она скажет что-то грубое, например: “с дороги, Блонди” или “хватит быть таким высоким, придурок. Ты загораживаешь остальным солнце “.

Вместо этого она быстро пробормотала, - Простите. В уборную.

Она проскользнула мимо него и почувствовала его взгляд на себе. Как только она оказалась в доме и нашла ванную, то заперла дверь и прислонилась к стене. Она прижала ладони к лицу и глубоко дышала, пытаясь успокоить свое колотящееся сердце. Это была паническая атака? Нет. Не паническая атака. Она просто паниковала. Она хотела заплакать, но не могла назвать причину кроме как “всё в этом мире”. Сорен знал, что женщины в приходе делали такое? Так смотрели на него? Грязно шутили за его спиной? Безусловно знал. Не прошло ни дня без внимания к Адонису ростом в шесть футов и четыре дюйма с телом профессионального футболиста. Она знала, что Сорену было все равно. Обычно и ей было все равно. Обычно она находила это забавным. Но сегодня, она ощущала себя открытой раной и все , что касалось ее , причиняло боль.

Нора услышала тихий стук в дверь и произнесла.

- Почти закончила, - она помыла руки, высушила их и открыла дверь. За дверью стоял Сорен.

- Свободно, - ответила она и начала протискиваться мимо него. Он схватил ее за руку и притянул к себе, заставляя встать перед собой.

- Расскажи, что случилось.

- Ничего, - ответила она. - Как поживаешь?

- На тебе лица нет.

- Я вернусь на площадку и загорю. Или пора есть?

- Да. Все едят. Ты пропустила благословение.

- Значит моя еда меня отравит? - она могла только надеяться.

- Элеонор?

- Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть здесь, - сказала она, слезы наполнили ее глаза.

- Я знаю. - Его голос был нежным, ласкающим, голосом священника. - Но ты должна быть здесь.

- Почему? - спросила она.

- Потому что ты принадлежишь этому месту, и пора это осознать. Никто не прицепит алую букву тебе на грудь. Это церковь для людей, а не для святых и ангелов.

Одна слеза покатилась по ее щеке , и Сорен смахнул ее большим пальцем. Возможно, это был единственный раз за сегодня, когда он так интимно прикоснулся к ней. Все чего она хотела это прижаться к нему, обвить руками и обнимать до наступления завтра, обнимать до наступления вечности. Но она не могла. Это было запрещено. Не здесь. И это еще одна причина, почему она не хотела здесь быть.

- Я должна идти. - Она попыталась уйти, но он становил ее уперев руку в стену и блокируя ей выход.

- Скажи что-нибудь, Элеонор. Поговори со мной.

- Я тону здесь, - ответила она. - Ты бросил меня на самом глубоком месте пруда и сейчас я тону. Вот. Я говорю с тобой. Теперь мне нужно идти. Люди заметят.

- Элеонор?

Она продолжила идти. Ее имя не прозвучало как приказ.

- Элеонор, повернись, - а это уже был приказ.

Она развернулась лицом к нему. Коридор был увешен фотографиями из жизни миссис Мэйвуд - ее родители, день ее свадьбы, ее дети, ее внуки на одной фотографии, выстроившиеся в линию на площадке, а на второй плавают в пруду. Счастливые люди. Нормальные люди. Не ее люди.

- Я знаю, ты тонешь, - ответил он. - Поэтому я здесь, поэтому ты и сопротивляешься. Ты думаешь, почему я хочу, чтобы ты сопротивлялась?

- Потому что ты садист?

- Потому что тебе нужно снова научиться зависеть от меня, снова нуждаться во мне.

- Ты хочешь, чтобы я была слабой. Что ж, это работает.

Он подошел к ней, и она сделала шаг назад. Если бы она прямо сейчас могла каким-то магическим образом исчезнуть, она бы сделала это.

- Я никогда не хотел, чтобы ты была слабой. Это бесполезная затея. Но ты так долго была Госпожой, что забыла, как подчиняться мне. И даже хуже, ты забыла, как доверять мне. Тебе больше не нужно заботиться о себе. Это моя обязанность.

- Нам даже не следует говорить друг с другом.

- Я твой священник. На публике мы можем разговаривать.

- Если я здесь облажаюсь, я могу разрушить твою жизнь.

- Ты не разрушишь мою жизнь. Никогда. – Он вздохнул, качая головой. - Помнишь, как тот тренер в твоей школе изнасиловал твою подругу Джордан?

- Конечно, помню.

- Что ты сделала после того, как она рассказала тебе?

- Сказала, чтобы она поговорила с тобой.

- Почему?

- Потому что я знала, что тебе можно доверять. Знала…

- Знала, что я мог ей помочь.

- Верно, - ответила Нора. - Что ты и сделал.

- Я все тот же человек, каким был тогда. И я люблю тебе еще больше, чем тогда. Ты можешь довериться мне. Попытайся.

- Это приказ?

- Не приказ. Смиренная просьба. Позволь доказать тебе, что я достоин твоего доверия и твоего подчинения.

Боже, зачем все так усложнять? Неужели недостаточно того, что она бросила Уесли ради него? Недостаточно того, что она снова надела его ошейник? Недостаточно того, что она снова спала с ним, снова подчинялась ему, позволила снова владеть ее телом? Она даже перестала ссориться с ним. И все равно этого недостаточно. Он заставит ее нуждаться в нем как это было раньше? Было ощущение, будто она движется в обратном направлении. Она так отчаянно боролась за свободу и независимость, что, отпуская их, казалось, будто проигрываешь войну. Хуже того, это заставляло ее чувствовать себя ребенком, и не в хорошем смысле, о котором говорят люди. Быть снова зависимой от него, нуждаться в нем… это пугало. Она уже столько потеряла, вернувшись к нему. Если она потеряет свою независимость, что у нее останется?

- Я пять лет заботилась о себе, - ответила она, смотря в центр его груди. Так ей было легче, чем смотреть ему в глаза. - И я чертовски хорошо справлялась.

- Знаю. Знаю, что это тяжело оставить и позволить кому-то другому заботиться о тебе. Когда ты была моей, я заботился о тебе. И если ты мне позволишь, я сделаю это снова. Но в этот раз мы сделаем все правильно. Если ты позволишь. И это не то, что я могу тебе приказать. Ты должна добровольно отдать мне себя. Я не собираюсь бросать тебе спасательный круг, пока ты сама не попросишь. Если хочешь тонуть, это твой выбор. Но если ты хочешь моей помощи…

- Ладно. Помоги мне, пожалуйста, - ответила она, наконец, встречаясь с ним взглядом.

- С чем?

- Я чувствую себя не в своей тарелке. У меня здесь нет друзей. Я не знаю, как заговорить с кем-то. Я не знаю, о чем говорить. Я боюсь, что люди начнут меня осуждать. Боюсь, что люди начнут ненавидеть, когда узнают меня. Это больше не мой мир. И, вероятно, никогда и не был. Я не знаю, как быть. Ты продолжаешь говорить, что я принадлежу этому месту, и я не хочу разочаровывать тебя, но я не знаю. Я не принадлежу этому месту. И не представляю, как ты можешь мне помочь, но, кажется, ты думаешь иначе… докажи.

Он улыбнулся:

- Докажу.

Нора еще раз посмотрела на него, прежде чем вернуться на вечеринку. Она наполнила тарелку едой – рыба, жаренная в пивном кляре, фруктовый салат, пшеничные рулеты с медовым маслом. Все вкусное, но во рту ощущалось как песок. Она больше не хотела говорить с Келли. Если она еще раз упомянет “двигатель” Сорена, Нора могла вырубить женщину. Она хотела сесть на землю у края круга из стульев и столом для пикника. Пожилой рыбак остановил ее и предложил сесть на садовый стул. Пока она гоняла по тарелке свою еду, они говорили о ферме миссис Мэйвуд и пруду, и о погоде. Это убило несколько минут. Может, поев , она сможет прогуляться немного в лесу следующие, она снова проверила время на телефоне, три часа. После нескольких кусочков она отказалась от еды и пошла к пруду.

Вода приглашала. Полдюжины детей уже плавали, за ними присматривали в два раза больше родителей и дедушек. Это тоже было таким банальным, таким ванильным, таким чудовищно нормальным. Почему, черт возьми, Сорен хотел, чтобы Нора принадлежала этому месту? В прошлом году мужчина заплатил ей десять тысяч долларов, чтобы ввести ему в уретру металлический зонд, и она сделала это. Она сделала, и она наслаждалась этим. Как такая, как она, должна провести день с сиди-дома мамашами и детьми, милым стариком, миссис Мэйвуд, и всеми этими людьми, которые не распознали бы уретрального зонда, даже если один был бы воткнут в их, ну, в их уретры.

- Мисс Элли?

Нора посмотрела вниз и увидела маленького мальчика, стоящего на причале. У него были взлохмаченные черные волосы, и он был в неоново-желтых плавках.

- Оуэн, да? - спросила она. - Я тебе однажды помогла завязать шнурки?

- Я воспользуюсь пятой поправкой.

- Ты знаешь, что обозначает “пользоваться пятой поправкой”?

- Нет, но папа так говорит маме.

- Уверена, он это любит. Я могу тебе помочь, Оуэн?

- Отец С сказал привести вас.

- Чего он хочет? - спросила она.

Оуэн пожал тонкими плечами.

- Не спрашивайте, - ответил он. - Я просто здесь работаю.

- Твой папа тоже так отвечает маме?

Мальчик кивнул: - Постоянно.

Нора усмехнулась и позволила Оуэну взять ее за руку и потащить от пруда к вечеринке.

- Вот она, Отец С, - сказал Оуэн и пустился бегом, и Норе пришлось бежать трусцой, чтобы успевать за ним. Он привел ее на поляну под самым старым дубом миссис Мэйвуд, где собрались почти все взрослые на пикник и половина девочек-подростков. Сорен сидел на деревянном садовом лежаке с пивом в руках, а рядом с ним, на подлокотнике сидела девочка лет тринадцати или четырнадцати. Казалось, они спорили друг с другом о чем-то, но Нора не могла сказать с уверенностью, поскольку они быстро говорили на испанском.