Неонилла Самухина - Когда любить нельзя…

Захлопнув за ним дверь, Мария кинулась в ванную.

Рывком стащив с себя платье, она встала под душ и включила холодную воду.

«Какой позор! Какой стыд! Как блудливая кошка готова была отдаться первому встречному! И даже дверь не закрыли… Что же это со мной было?!» – думала Мария, пытаясь смыть с себя ледяной водой до сих пор остающиеся на теле ощущения от прикосновений рук Евгения. Они почему-то плохо смывались, расползаясь по телу горячими сполохами желания, а в низу живота появилась тянущая боль.

Опасаясь, что может простудиться, Мария сделала воду потеплее и, положив ладонь на живот, помассировала его, пытаясь снять неприятные ощущения, но неожиданно почувствовала, как ее тело откликнулось на прикосновение руки сладостным спазмом и возникновением неудержимого желания раздвинуть влажные завитки, прикрывающие ее лоно, и погрузить в него свои пальцы. Поставив одну ногу на край ванны, она скользнула пальцами в образовавшееся между ног пространство и почувствовала, что складочки ее плоти набухли и раздались в стороны, словно приглашая проникнуть между ними.

Она накрыла рукой лобок, несколько раз нажала на него серединой напряженной ладони, а потом медленно собрала в горсть всю плоть, что оказалась под ее рукой, и, сжимая ее сильнее и сильнее, опустилась на дно ванны. Разведя ноги, она откинулась на спину, продолжая крепко сжимать ладонью свою промежность.

Закрыв глаза, она прислушивалась к нарастающим ощущениям, и вдруг увидела перед собой лицо отца Кирилла. Ее рука дрогнула, взметнулась к нему навстречу и виновато упала обратно на лоно со шлепком, похожим на пощечину, вызвав при этом новую волну накатившего сладострастия. Глаза отца Кирилла неотступно смотрели на нее с легкой укоризной, и ей казалось, что они проникают в глубину ее тела. Она даже почувствовала легкое давление на лоно и решила помочь этому ощущению усилиться, несколько раз шлепнув себя ладонью между ног.

С каждым шлепком в ее теле нарастало напряжение, шлепки становились все сильнее. Мария уже не контролировала своих действий, нанося себе все убыстряющиеся удары между ног. Она словно наказывала свое тело за то желание, которое без ее разрешения возникло в объятиях Евгения и которое ей никак не удавалось унять. И это наказание доставляло ей никогда ранее не испытываемое наслаждение. Второй рукой она сжала свою грудь и вдруг почувствовала, как в ладонь ей скользнуло что-то металлическое. Смутное осознание, что это крестик, подаренный ей отцом Кириллом, не только не остановило ее, но наоборот еще больше подстегнуло поднимавшуюся из глубины ее тела волну наслаждения. Теребя и царапая острыми краями крестика свои соски, она продолжала хлестать себя ладонью между широко разведенных ног. Последний удар, заставивший Марию выгнуться в судороге ослепительного оргазма, исторг у нее высокий протяжный крик, за которым наступило безмолвное и блаженное изнеможение.

Открыв глаза через необозримое количество времени, она увидела свое отражение в зеркале на потолке. Она лежала в ванной, приоткрыв рот, с набухшими грудями, на которых вокруг по-прежнему напряженных сосков алели царапины, и с разведенными в сторону ногами, из-за чего ее припухшее лоно было беззащитно распахнуто взгляду.

Картина была совершенно бесстыдной, но Мария не испытывала никакой вины. То, что с ней произошло, было настолько ошеломляющим, что она была бы просто ханжой, если бы стала испытывать вину за это. К тому же столь сильный всплеск собственной чувственности был для нее действительно неожиданным. Она была потрясена им, поскольку даже не предполагала, что способна на такое. Словно в ней до сих пор дремала какая-то неистовая сила, пробудившаяся и вырвавшаяся на свободу от первого настоящего мужского прикосновения…

Мария вышла из ванной с ощущением, что в ней что-то изменилось. Она чувствовала в себе тайное присутствие этой силы, которая сейчас умиротворенно свилась в тугие кольца и где-то прикорнула до поры до времени в укромном уголке ее тела. «Отшлепанное» лоно слегка побаливало при движениях, но эта боль несла в себе след пережитого блаженства.

Через час она обнаружила, что ее «лунные дни» наступили несколько раньше, чем она ждала, и заключила: «Значит, вот он каков этот „гормональный хмель“… Нужно теперь быть начеку, коли у меня выявилась такая бурная реакция на него…»

На работу она решила не идти, все равно день уже пропал…

На следующее утро Мария проснулась в отличной форме. Открыв глаза, она немного повалялась в постели, наблюдая, как колышется от легкого ветерка листва на высоком тополе за окном, а потом бодро вскочила.

Легкая ломота в мышцах и чуть болезненные ощущения в «избитом» паху напомнили ей о вчерашнем происшествии, воспоминание о котором тут же вызвало приятную судорогу в солнечном сплетении.

Сев перед зеркалом, Мария принялась расчесывать волосы, одновременно внимательно разглядывая свое отражение и пытаясь найти в нем какие-либо изменения. Однако выглядела она как обычно, и лишь под глазами залегли темные тени. Виноваты ли были в этом «лунные дни» или это вчерашняя страсть оставила на ее лице свой след – было не понятно. Однако, не смотря на то, что внешних изменений она не обнаружила, она чувствовала себя какой-то другой, новой и незнакомой себе. Обнаруженная накануне в ней сила страсти, хоть и дремала сейчас, не давая знать, но Мария чувствовала, что раз пробудившись, эта страсть теперь никуда не денется и будет пробуждаться в ней вновь и вновь, как только к ней прикоснется мужчина. Нужно только дождаться своего мужчину, своего «чоловика», как сказал тогда отец Кирилл.

Позавтракав и одевшись, Мария перед уходом на работу на крайний случай заглянула в электронную почту, и сразу же обнаружила среди других сообщений послание из «Майнкопф».

На официальном бланке издательства было написано, что все поправки к договору с автором и его форма на двух языках принимаются, и если у автора и переводчика больше нет возражений, то издательство готово выслать по почте подписанные со своей стороны договоры, ожидая ответной почты от них.

Мария тут же бросилась звонить Борису, но не застав его дома, написала ответ в издательство и отослала его со словами благодарности за оперативность.

После чего распечатала договоры и поехала в гильдию переводчиков, где работали несколько ее однокурсниц.

Поставив их печать, удостоверяющую идентичность перевода тексту договора, она созвонилась с отцом и помчалась к нему в офис.

Влетев к отцу в кабинет, Мария повисла у него на шее.

– Они согласились!

– Поздравляю, дочура! – обрадовался Николай Дмитриевич и закружил ее по кабинету, во все горло напевая мелодию вальса Штрауса «На голубом Дунае».

Испуганная секретарша всунула было свой нос в кабинет и тут же спряталась обратно, плотно закрыв за собой дверь.

– Ну и что теперь? – спросил Николай Дмитриевич.

– Завтра приедет отец Кирилл, Борис у него подпишет договор и мы отошлем его герру Майнкопфу, а мне еще придется поработать с их редактором, фрау какой-то, забыла ее фамилию.

– Борис это тот парень с пышной шевелюрой, который к тебе приходил?

– Шевелюрой? – недоуменно переспросила Мария, а потом, сообразив, что отец шутит, укоризненно покачала головой: – Да, это он, и он – литературный агент отца Кирилла.

– Не отца Кирилла, а писателя Игната Филаретова, – поправил ее Николай Дмитриевич и добавил: – А почему бы тебе самой не слетать в Мюнхен? Отвезешь договоры и поговоришь с редактором… Кстати, ты в отпуске не была, возьми пару недель и проведи их в Германии. Думаю, что тебе эта работа будет лучше всякого отдыха.

– Пап, это мысль! Мне она, почему-то в голову не пришла. Надо только посмотреть график заказов… Если нет ничего серьезного, то поеду, а на простые переговоры я могу поставить кого-нибудь из моих сотрудников.

– Ну, вот видишь, – удовлетворенно сказал Николай Дмитриевич, – не такой уж я у тебя дурак!

– А кто говорил?! – шутливо возмутилась Мария и, чмокнув отца в щеку, выскочила из кабинета.

Пробегав весь день по делам, Мария вернулась домой совершенно взмыленная, но довольная.

Хорошее настроение не покидало ее целый день, единственное, что ее огорчало, так это то, что она никак не могла дозвониться до Бориса. Да и то, что завтра отец Кирилл окажется в Петербурге и будет находиться совсем рядом с ней, ее тоже по-прежнему волновало, но она гнала это волнение от себя, не желая питать лишних надежд. Если он ей позвонит, в чем она сомневалась, вспоминая его прощальное письмо, – это будет прекрасно, но ждать его звонка она себе запретила.

Аккуратно разложив документы на столе и придвинув к себе два экземпляра договора на оплату сделанного ею перевода, Мария достала из коробочки настоящий паркер и, высунув от старания кончик языка, поставила свою подпись.

«Нужно запомнить этот момент! – подумала она, отложив ручку в сторону и глядя на документ. – Это мой первый издательский договор. Кто знает, может быть, и не последний».

В девять вечера объявился Борис. Позвонив откуда-то поблизости, он обрадовался, услышав хорошие новости, и сказал, что может через полчаса подъехать к ней за договором отца Кирилла.

Мария, подумав о том, что если отец Кирилл прилетает завтра, то Борису лучше иметь заранее договор на руках, а не бегать за ним при авторе, ведь это может вызвать лишние подозрения, согласилась, и пошла ставить самовар.

Весь следующий день Мария провела в хлопотах, готовясь к поездке. Она позвонила герру Майнкопфу, и, сказав, что как только автор подпишет договор, а сделать он это должен сегодня, она готова вылететь в Мюнхен для завершения всех юридических формальностей, а заодно и поработать с их редактором над ее переводом.

– Отлично, фройляйн Мария, это лучший вариант, какой только было можно представить! – обрадовался герр Майнкопф. – Мы будем ждать вас с нетерпением.

Вечером ей позвонил Борис и, не называя ее по имени, коротко доложил, что все сделано, и он готов привезти ей подписанный договор.

– Приезжайте, – сказала Мария и, положив трубку, откинулась в кресле, чувствуя, как от волнения у нее подрагивают руки.

«Он приехал… Он здесь», – билась в мозгу будоражащая мысль.

Взяв себя в руки, она набрала справочную службу аэропорта, чтобы уточнить расписание самолетов. На завтра оказался как раз удобный рейс в Германию. Позвонив своей секретарше домой, Мария попросила ее с утра съездить в представительство компании «Люфтганза» и приобрести для нее билет.

Приехавший через час Борис сразу же почувствовал ее состояние. Передавая ей бумаги и глядя в ее побледневшее лицо, он утешительно сжал ее руку:

– Я ничего ему не сказал и не скажу, не волнуйтесь. Хотя не могу гарантировать, что он вам сам не позвонит. Кирилл приехал в каком-то странном настроении.

– Я завтра улетаю в Мюнхен, – сообщила ему Мария.

Удивленно посмотрев на нее, Борис промолчал, а потом кивнул, принимая к сведению ее сообщение.

После отъезда Бориса, Мария подошла к телефону и задумчиво посмотрела на него. Она не знала, чего она больше боялась: того, что ей может позвонить отец Кирилл, или того, что она не выдержит и сама позвонит ему.

Мария не любила автоответчики и принципиально не ставила их у себя дома. Но сидеть и слушать, как надрывается телефон, и гадать, кто же это может быть, она тоже не хотела…

Приняв решение, Мария прошлась по квартире и отключила все свои телефоны. Последним она отключила сотовый.

Утром она улетела в Мюнхен.

Презентация была намечена на семнадцать часов в большом книжном магазине Крюгера.

Стопочка авторских экземпляров уже лежала на столе в гостиной, поблескивая яркими обложками с лицом главного героя. Немецкий вариант книги получился несколько необычным – уж очень странно было читать по-немецки русское имя «Ignat Filaretoff».

Мария глянула на циферблат, до начала еще оставалось два часа. Нервы ее были на пределе. Отец Кирилл, судя по всему, уже должен был прилететь. Хорошо, что его встречает один из сотрудников издательства – в самом герре Майнкопфе Мария была не уверена. За последние месяцы они с ним очень сдружились, и, как однажды шутливо пожаловался Марии герр Шнайдер, она не сходила с языка герра Майнкопфа, неуемно восхваляющего ее характер, таланты и другие бесчисленные достоинства, которые он видел в Марии. Встретившись с отцом Кириллом, он мог бы просто проговориться о ней…

Значит, если ничего не случится, через два часа она встретит его… Прошло чуть больше года с их последней встречи… Какой то будет новая?…

Накладывая макияж, Мария в который раз критически оглядела себя в зеркало. Высокая прическа, которую ей сделала дочь фрау Кюнцер, Ева, оказавшаяся замечательным стилистом, открывала ее стройную шею и создавала вокруг головы ореол из темных густых волос, придавая Марии торжественный вид. Лишь две, слегка завитые пряди, выпущенные по бокам, смягчали эту торжественность и добавляли облику девушки некоторую кокетливость. Это было очень красиво. Даже сама Мария восхищенно ахнула, когда Ева, закончив работу, отступила в сторону и предложила ей посмотреться в зеркало.