Они выехали из города и помчались по шоссе.

Увидев через полчаса знакомый поворот, за которым расстилались поля, Мария удивилась, насколько же это оказалось близко от Канева. Сообрази она это раньше, могла бы, действительно, у дяди Гриши погостить, а не возвращаться к бабке. Хотя, с другой стороны, у бабки ее ждал папа. Так что, нет худа без добра…

Свернув на повороте, Мария сбавила скорость и медленно поехала по дороге между обступившего их с двух сторон хлебного поля. Колосья за эти две недели еще больше поднялись и набрали силу.

Вспомнив, как она тут в прошлый раз чуть не наехала на телегу басоголосого рыжего возницы, Мария рассказала об этом отцу Кириллу.

Тот улыбнулся и предположил, что это был, судя по описанию, Тимофей, работающий в колхозе фуражиром.

– По воскресеньям он поет в нашем в церковном хоре, – сказал он. – Голос у него замечательный.

– Наверное, на фоне его баса тоненькие голоса ваших старушек звучат совсем по-ангельски, – предположила, улыбаясь, Мария.

– В общем-то так, хотя на выходные сюда приезжает молодежь, которая работает в Каневе и в других ближайших городах. И многие приходят на службу со своими родителями или бабушками. И вообще, народу к нам много съезжается, особенно по праздникам.

– Правда? А как же огород, скотина и прочие сельские заботы? – удивилась Мария, представляющая жизнь в деревне чем-то вроде добровольной каторги.

Перед ее глазами стояла ее бабка, хоть и живущая в городке, но вечно копающаяся в огороде и хлеву, где у нее постоянно жила парочка кабанчиков. Мария не любила приезжать к ней на каникулы, потому что о кино можно было забыть, а насчет погулять – так на это просто сил не оставалось.

– Всему свое время… – ответил отец Кирилл. – К тому же вы не забывайте, что для деревенских жителей, у которых жизнь в основном сосредоточена на работе с землей и животными, приход в храм является не только обращением к Господу, но и общением друг с другом, это часть их культурной жизни, и даже отдыха, если хотите.

Мария с удивлением посмотрела на отца Кирилла. Ей такая точка зрения не приходила в голову, ведь ее украинская бабка в церковь не ходила. Николай Дмитриевич сказал как-то, что мать разуверилась в боге после того, как узнала, что ее муж погиб на фронте. Она видимо считала, что Бог незаслуженно рано забрал у нее мужа и поэтому сам перед нею в долгу.

Незаметно за разговором Мария и отец Кирилл подъехали к спуску в долину.

Сбавив скорость и осторожно направляя машину по дороге между холмами, Мария ждала того памятного мига, когда взгляду откроется так поразившая ее в прошлый раз панорама.

Отец Кирилл, взглянув на часы, предостерег Марию.

– Будьте осторожнее, в это время внизу на дороге могут быть коровы, сейчас стадо как раз гонят с поля.

И действительно, как только они спустились ниже, и холмы, наконец, расступились, открывая во всей красе заветную долину, Мария увидела бредущих по шоссе и его обочинам коров.

Она сбавила скорость до минимума, стараясь не очень приближаться к животным.

Коровы, несущие полные вымяни молока, степенно шли перед лениво покрикивающим на них пастухом, который следовал за ними с перекинутым через плечо длинным батогом [2]. То с одной, то с другой стороны к стаду подходили хозяева, чаще всего ребятишки с хворостинами, и направляли коров к своим домам.

Вдруг Мария изумилась настолько, что даже ойкнула.

Отец Кирилл удивленно посмотрел на нее.

– Да вы только поглядите: какой-то сумасшедший бедному теленку намордник одел! – воскликнула она. – Он что – кусается?

Священник посмотрел на теленка, который весело трусил за своей мамашей. На его симпатичной мордочке, и правда, был надет намордник с двумя торчащими вверх металлическими усами.

Рассмеявшись, отец Кирилл ответил:

– Да нет, он не кусается! Но если его без этого намордника выпустить, он просто все молоко у матери на поле высосет. А так она ему не дастся: как только он попытается пристроиться к ней и упрется ей в вымя этими рожками, ей станет больно и она его отгонит.

– Изуверство какое, бедная корова! – возмутилась Мария. – Да и теленка жалко, он что же, весь день бродит голодный?

– Ну зачем же! Он травку щиплет – намордник ему при этом не мешает. Да и недолго ему ходить с таким украшением – до тех пор, пока не приучится есть только траву.

– Нет, я бы так мучить животных никогда не смогла бы! – осуждающе покачав головой, сказала Мария, и внимательно поглядывая на коров, прибавила газу. – Можно я посигналю, может, они расступятся и пропустят нас?

– Лучше не стоит, они могут испугаться. Да нам и не так далеко осталось, – сказал отец Кирилл.

В это время пастух, оглянувшись на их машину, снял кнут с плеча, и, шлепая им по земле, сам быстренько очистил шоссе, согнав коров на обочину.

Мария, благодарно помахав ему рукой, нажала на газ, спеша оторваться от стада, и покатила по направлению к церкви.

Подъехав к дому отца Кирилла, они остановились и вышли из машины.

Мария забрала с заднего сидения подарки. Вручив пакет и грузовичок отцу Кириллу, она сунула себе под мышку зайца и тяжелую коробку с чернильным прибором.

Нагруженный отец Кирилл осторожно открыл спиной калитку и придерживал ее, пока Мария не протиснулась мимо него, на мгновение прикоснувшись к его бедру.

Ощутив это прикосновение, Мария, как ошпаренная, отскочила от отца Кирилла, а тот или не придал этому значения, или сделал вид, что ничего не заметил… По крайней мере, он спокойно проследовал в дом.

Открыв двери, они вошли в горницу, в которой никого не было.

Из-за полуприкрытой двери в соседнюю комнату доносился голос Матрены Евлампиевны, напевающей колыбельную.

Мария прислушалась, удивляясь, что та так рано укладывает детей спать.

Котя, котя, коточек,

З’ив сметанки вершочек,

Тай божиться – то не я,

Мабуть кицынька моя, а-а-а…

– пела Матрена Евлампиевна.

Мария подошла к двери, и, приоткрыв ее пошире, заглянула в комнату.

В углу, на матрасике, сидел Илья и строил из кубиков дом, а Матрена Евлампиевна носила на руках Олесика, покачивая его и напевая.

Отец Кирилл тоже подошел к двери, и через плечо Марии заглянул в комнату.

Илья заметил их и, вскочив на ноги, радостно побежал к ним навстречу.

Мария отступила в сторону, пряча за спину зайца.

Отец Кирилл, быстро поставив пакет и грузовик на пол, подхватил Илью на руки и шутливо затормошил, отчего тот пронзительно заверещал.

Мария с улыбкой смотрела на них и вздрогнула, когда сзади, у ее уха, раздалось не менее оглушительное:

– На, на, на!..

Повернувшись, она увидела, как Олесик, у которого сна не было ни в одном глазу, тянул к ней свои ручки.

– Олесенька… – умилилась Мария, и, положив на стол зайца и коробку с подарком отцу Кириллу, подхватила малыша на руки.

Тот, крепко обняв Марию, положил голову ей на плечо, но тут же отстранившись, посмотрел на нее огромными глазами и перевел взгляд на стол – на зайца.

Указав пальцем на игрушку, Мария спросила Олесика:

– Дать?

– Дать! – согласился тот и даже пальчиками зашевелил в нетерпении.

Мария поднесла его к столу и наклонила к игрушке.

Олесик вцепился обеими руками в зайца и прижал его к себе, зажмурившись. Они были почти одного роста.

– Что сказать надо, Олесик? – спросила Матрена Евлампиевна.

– Сиба, – выдохнул мальчик.

Мария поцеловала его в щеку.

– На здоровье, солнышко.

И тут она заметила, что нога Олесика перебинтована.

– Что случилось? – обеспокоено спросила она у Матрены Евлампиевны.

– Ничего страшного, только что упал, разбил коленку, – успокоила ее Матрена Евлампиевна. – Я промыла, положила травки и завязала, чтобы она держалась. Крику, правда, было!.. Пришлось качать его. Ничего, до свадьбы заживет. Ну-ка, Олесик, покажи бабе Мотре, кто это у тебя такой?

– Не! – малыш, прижав зайца к себе, отвернулся, загораживая игрушку телом.

Мария укоризненно сказала ему:

– Олесик, ай-яй-яй, покажи бабушке зайчика. Где у зайчика ушки?

– Осё, – быстро показал Олесик длинное ухо игрушки и тут же спрятал его себе под мышку.

– А у Олесика где ушки? – смеясь, спросила Мария.

Мальчик на мгновение задумался, а потом, прижав зайца животом к груди Марии, поднял обе руки и потянул себя за уши:

– Осё, маиньки…

– И, правда, маленькие… – рассмеялся отец Кирилл, который подошел, держа на руках Илью.

Мария села на лавку и, усадив Олесика вместе с зайцем себе на колени, посмотрела на Илью:

– Илюша, а что это там стоит на полу?

Илья повертел головой и увидел грузовик.

– Масина… – восхищенно ответил он. – Ба-а-альсая… – и запросился с рук отца Кирилла на пол.

Отец Кирилл опустил его рядом с грузовиком.

Мальчик присел на корточки перед игрушкой и осторожно тронул ее пальцем.

– Возьми веревку, машинку можно катать, – предложила ему Мария.

Илья взял веревку и потянул ее на себя, грузовик легко сдвинулся с места и подъехал к Илье.

Олесик, сидящий на руках Марии, вскрикнул и, выгнувшись, быстро сполз с ее коленей на пол.

Крепко прижимая к себе своего зайца и путаясь в его свисающих до пола ногах, он побежал к машине.

Приблизившись к ней, Олесик остановился, а потом повернувшись спиной к грузовичку и оглядываясь на него, оттопырил попку, примерился и сел прямо в кузов.

Илья шумно запротестовал, но Мария тут же вмешалась, стремясь предотвратить ссору:

– Илюша, подожди, эта машина должна перевозить грузы, поэтому ее и называют грузовик. Отвези-ка Олесика вон туда – там у вас будет остановка.

Мальчик недоверчиво посмотрел на Марию, потом на Олесика, восседавшего с довольным видом в кузове вместе со своим зайцем, и кивнул.

Потянув веревку, он немного поднатужился и сдвинул грузовик с места.

Мария хотела ему помочь, но Илья боком отодвинул ее:

– Сам! – и покатил грузовик в соседнюю комнату, где в углу на матрасе лежали игрушки.

Олесик восторженно закричал:

– Ехаю, ехаю!..

Когда они добрались до матраса, Мария подошла к ним.

– А теперь нужно посадить в машину вот этих пассажиров, – она указала на резинового мишку, белочку с пушистым хвостом и другие игрушки, – и их тоже покатать.

Олесик с готовностью выбрался из кузова, посадил в него своего зайца, и принялся помогать Илье усаживать рядом с зайцем остальные игрушки.

Оставив детей заниматься своими делами, Мария вернулась в горницу.

Подняв с пола пакет, она поставила его на лавку, достала из него сверток с платком и повернулась к Матрене Евлампиевне.

– Вам я тоже привезла подарок, – сказала она, протягивая сверток старушке.

Матрена Евлампиевна изумленно приняла сверток из ее рук и развернула.

– Ой, спасибо, дитятко! – воскликнула она и, сняв упаковку, встряхнула платок, который тут же расправился во всю ширь. – Красота-то какая! Пойду, в зеркало погляжусь, – смущенно добавила она и поспешила в соседнюю комнату.

Повернувшись к отцу Кириллу, Мария посмотрела на него и, улыбнувшись, сказала:

– И вам, отец Кирилл, я тоже хочу кое-что оставить на память… Примите от меня вот это, – и она указала на лежащую на столе коробку.

– Мария, – недовольно покачал головой отец Кирилл. – Напрасно вы потратились.

– Не обижайте меня и примите мой подарок, – тихо попросила она.

Отец Кирилл вздохнул и, молча подойдя к столу, принялся развязывать коробку. Открыв ее, он развернул бумагу и заглянул внутрь.

Марии не было видно его лица, поскольку он стоял к ней спиной, она только заметила, что спина его вдруг напряглась.

«Неужели не понравилось?» – расстроилась она.

Наконец отец Кирилл повернулся к ней, помолчал, внимательно разглядывая ее, а потом сказал:

– Благодарю вас! Подарок со смыслом, придется теперь много писать… Пойдемте со мной…

Взяв коробку с подарком, он направился к еще одной двери, выходящей в горницу, и, толкнув ее, вошел в темную комнату.

Мария, следовавшая за ним, остановилась на пороге.

Единственное окно, почти полностью скрытое листвой растущей за ним яблони, едва пропускало свет.

Отец Кирилл зажег настольную лампу, и пораженная Мария увидела совершенно не вписывающийся в стиль деревенского дома настоящий кабинет, почти такой же, как у нее – вдоль стен тянулись полки с многочисленными книгами, в углу стоял большой шкаф, а у окна – письменный стол, обтянутый темно-зеленым сукном, и два кожаных кресла.

– Проходите, – пригласил ее отец Кирилл.

Мария вошла в кабинет, с любопытством оглядывая обстановку.

В воздухе знакомо пахло старой кожей и книгами, это был особый, библиотечный, запах, с детства любимый ею.

– Священник должен много читать, – сказал отец Кирилл, заметив ее реакцию, и улыбнулся.