Ну и, конечно, была еще одна маленькая проблема: волосы у него на загривке вставали дыбом и мурашки бежали по коже при самой мысли о том, что Франческа может быть с другим мужчиной.

Он содрогнулся от отвращения. Или это начинается озноб? Черт! Будем надеяться, что все же не озноб.

Наверное, ему просто придется привыкнуть к этой мысли. Если Франческа захотела детей, значит, Франческе понадобится муж, и тут он решительно ничего поделать не может. Было бы, конечно, много лучше, если бы она приняла это решение и провернула бы все это гнусное дело еще в прошлом году, избавив его от омерзительной необходимости стать свидетелем предстоящих ухаживаний. Если бы она просто взяла и вышла замуж в прошлом году, то сейчас все было бы уже кончено и ничего поделать было бы нельзя.

Конец.

Но теперь ему придется наблюдать за развитием событий. Возможно, даже давать советы.

Дьявольщина!

Он снова задрожал всем телом. Черт! Может, он всего лишь озяб? На дворе март, в конце концов, и довольно холодно, даже дома, у камина, в котором весело пылает огонь.

Он потянул свой галстук, который стал казаться ему слишком тугим, затем сорвал галстук вовсе. Господи, как же ему было худо: и жар его томил, и озноб бил, и как-то трудно было сохранять равновесие!

Он сел. Это показалось ему самым разумным.

А потом он перестал притворяться, что все с ним в порядке, сбросил с себя одежду и заполз в постель.

Ему предстояла очень долгая ночь.

Глава 8

…была рада получить твое письмо. Приятно знать, что дела у тебя идут хорошо. Джон бы гордился тобой. Мне очень его не хватает. Многие цветы до сих пор цветут. Разве это не замечательно, что многие цветы до сих пор цветут?

От графини Килмартин графу Килмартину неделю спустя после получения его первого послания. Черновик письма, так и не законченного, так и не отосланного.

- Ведь Майкл действительно обещал, что придет ужинать к нам сегодня вечером?

Франческа подняла глаза на свою мать. Вид у матери был озабоченный. Франческа и сама недоумевала, что могло так задержать его.

Днем она не без ужаса думала о его приходе. Хотя сама не понимала, отчего она так волнуется из-за того момента в парке. Господи, да он-то, верно, и не подозревает, что был какой-то «момент»!

К счастью, мужчины вообще туповаты.

– Да, он твердо сказал, что придет, - отозвалась она и заерзала в кресле. Они уже довольно долго сидели и скучали в гостиной, поджидая, когда же явится гость.

– И ты сказала ему, во сколько мы будем его ждать? - спросила Виолетта.

Франческа кивнула:

– И даже напомнила ему о приглашении еще раз, когда мы прощались после нашей прогулки.

Она совершенно отчетливо помнила этот разговор, помнила даже, как одолевала ее дурнота во время этого разговора. Ей не хотелось видеть его снова - по крайней мере так скоро, - но что она могла поделать? Приглашение исходило от ее матери!

– Возможно, он просто опаздывает, - заметила Гиацинта, младшая сестра Франчески. - И ничего удивительного. Такие, как он, всегда опаздывают.

Франческа сразу же накинулась на сестру:

– И что, скажи на милость, ты хочешь этим сказать?

– Известно, какая у него репутация.

– При чем тут его репутация? - вспылила Франческа. - И вообще, что ты можешь об этом знать? Он уехал из Англии, когда ты еще под стол пешком ходила.

Гиацинта передернула плечами, воткнула иглу в свое весьма неряшливо выполненное вышивание.

– Ну, о нем и сейчас судачат, - небрежно бросила она. - Дамы млеют как дуры при одном упоминании его имени, если хочешь знать.

– Млеть только так и можно - как дура, - вставила Элоиза, которая хотя и была старше Франчески ровно на год но до сих пор еще была не замужем.

– Может, он и повеса, - сердито сказала Франческа, - но он всегда был очень пунктуален. - Она просто не выносила, когда другие дурно отзывались о Майкле. Сама она могла и вздыхать, и стонать, и браниться из-за его недостатков, но недопустимо, что Гиацинта, которая и знала-то о Майкле только то, что извлекла из разговоров взрослых, выдает такие огульные утверждения! - И ты можешь думать, что угодно, - добавила Франческа довольно резким тоном, и только для того, чтобы не дать Гиацинте сказать последнее слово, - но никогда бы он не стал опаздывать на ужин к нам. Он слишком высоко ценит маму.

– А как высоко он ценит тебя? - спросила Гиацинта. Франческа кинула свирепый взгляд на младшую сестрицу, которая немедленно прыснула в свое вышивание.

– Он… - Нет, не станет она делать это. Не станет она сидеть тут и вести глупейшие споры с собственной младшей сестрой, когда с Майклом и в самом деле могло что-то случиться. Несмотря на свой безнравственный образ жизни, Майкл был всегда безупречно вежлив и учтив, как никто, - по крайней мере в ее присутствии. И никогда бы он, будучи приглашен к ужину, не явился с опозданием - тут она взглянула на часы на каминной полке - в тридцать минут. По крайней мере не послав записку, что опоздает.

Она встала и быстрым движением расправила юбку своего голубовато-серого платья.

– Я еду в Килмартин-Хаус, - объявила она.

– Одна? - спросила Виолетта.

– Одна, - твердо сказала Франческа. - Это ведь мой дом, в конце концов. Не думаю, что сплетницы начнут сразу чесать языками, если я нанесу туда краткий визит.

– Конечно-конечно, - поспешила заверить ее мать. - Но не оставайся там все же слишком долго.

– Мама, я вдова. И я вовсе не собираюсь оставаться там ночевать. Я всего-навсего хочу узнать, как здоровье Майкла. Все со мной будет в порядке, уверяю тебя.

Виолетта кивнула, но по выражению ее лица ясно было, что она сказала не все, что хотела. Так продолжалось уже не первый год - Виолетте все время хотелось вернуть себе руководящую роль матери в отношениях со своей овдовевшей дочерью, но она сдерживалась, стараясь уважать ее независимость.

Ей не всегда удавалось совладать с собой и не вмешаться, но она старалась, и Франческа была ей благодарна за эти старания.

– Хочешь, я составлю тебе компанию? - сказала вдруг Гиацинта, и глаза у нее так и загорелись.

– Нет! - воскликнула Франческа, от удивления даже с большей резкостью, чем намеревалась. - С чего это тебе в голову пришла такая идея?

Гиацинта передернула плечами:

– Так, любопытно. Хочется своими глазами взглянуть на господина Повесу.

– Да ведь ты его видела, - заметила Элоиза.

– Так ведь это было сто лет назад, - Гиацинта испустила театральный вздох, - когда я еще не понимала, что такое «повеса».

– Ты и сейчас этого не понимаешь, - резко одернула ее Виолетта.

– Ахнет, я…

– Нет, ты не понимаешь, - с нажимом повторила Виолетта, - что такое «повеса».

– Очень хорошо. - Гиацинта обернулась к матери с кисло-сладкой улыбкой. - Я не знаю, что такое «повеса». Я также не знаю, как следует одеваться и чистить зубы.

– Вообще-то я видела, как Полли вчера помогала ей надеть вечернее платье, - заметила Элоиза с софы.

– Никто не может надеть вечернее платье без посторонней помощи, - парировала Гиацинта.

– Я ухожу, - объявила Франческа, хотя была совершенно уверена, что никто ее не слушает.

– Что ты делаешь? - воскликнула Гиацинта. Франческа даже приостановилась, но сразу же сообразила, что Гиацинта обращалась не к ней.

– Смотрю, как почищены твои зубы, - сладким голосом отозвалась Элоиза.

– Девочки! - воскликнула Виолетта, и Франческа подумала, что вряд ли Элоизе, которой стукнуло двадцать семь лет, понравится такое обращение.

Но сердитые возражения сестры и ее ответную речь Франческа не стала слушать, а воспользовалась суматохой, чтобы выскользнуть из гостиной и попросить ливрейного лакея вызвать для нее карету.

На улицах было не так уж многолюдно: было еще рано, большой свет отправится на рауты и балы только часа через два. Карета быстро проехала по Мейфэру, и через какие-то четверть часа Франческа уже поднималась по ступеням парадного крыльца Килмартин-Хауса на Сент-Джеймс-сквер. Как обычно, лакей распахнул перед ней дверь еще прежде, чем она успела коснуться дверного молотка, и она поспешила войти в дом.

– Килмартин дома? - спросила она, думая между тем, что вот в первый раз она называет Майкла так. Ей это показалось странно, но было и приятно, что имя это словно само собой сорвалось с ее губ. Давно бы всем пора привыкнуть к переменам. Теперь он был графом и никогда уже не будет для нее просто мистером Стерлингом.

– Кажется, да, - ответил лакей. - Его сиятельство вернулся домой вскоре после полудня и, насколько мне известно, больше не выходил.

Франческа нахмурилась, кивком отпустила лакея и стала быстро подниматься по лестнице. Если Майкл и в самом деле дома, он должен быть наверху; если бы он спустился в контору, лакей в прихожей не мог не заметить этого.

Она добралась до второго этажа и пошла по коридору к графской спальне. Шаги ее обутых в ботики ног заглушал мягкий ковер.

– Майкл? - позвала она негромко, подходя к двери его комнаты. - Майкл!

Никто не откликнулся. Она приблизилась к двери вплотную и тут только заметила, что дверь притворена неплотно.

– Майкл? - позвала она снова, чуть-чуть громче. Нельзя же было кричать на весь дом! Кроме того, если он спит, то вряд ли стоит будить его. Возможно, он еще не отдохнул как следует от своего долгого путешествия, но, когда Виолетта пригласила его на ужин, не стал говорить об этом из гордости.

Не дождавшись никакого ответа, она немножечко приоткрыла дверь.

– Майкл?

– Фрэнни?

Это был определенно его голос, но никогда она не слышала, чтобы он так говорил.

– Майкл!

Она бросилась в комнату и увидела его - он лежал, скорчившись, в постели, и вид у него был такой больной! Никогда в жизни она не видела, чтобы человеку было так худо. Джон ведь совсем не болел. Джон просто однажды вечером прилег отдохнуть и больше не проснулся.

– Майкл! - вырвалось у нее. - Что с тобой такое?

– Да ничего особенного, - прохрипел он. - Простудился, надо думать.

Франческа посмотрела на него с сомнением. Черные волосы прилипли ко лбу, лицо, все в красных пятнах, пылало, и такой жар шел от самой его постели, что у Франчески даже дыхание перехватило.

Не говоря уже о том, что в комнате стоял тяжелый запах болезни. Запах пота, чуть отдававший гнилостным, - ужасный запах, который, имей запахи цвет, непременно оказался бы рвотно-зеленоватого оттенка. Франческа протянула руку и коснулась его лба - и тут же руку отдернула, таким горячим оказался лоб.

– Это никакая не простуда, - резко сказала она. Губы его растянулись в кошмарном подобии улыбки.

– А если очень-очень сильная простуда?

– Майкл Стюарт Стерлинг!

– Господи, ты точь-в-точь как моя мать!

Нельзя сказать, чтобы чувства, которые она испытывала сейчас, были такими уж материнскими, да и как это могло быть после происшествия в парке! Так что вид его, такого сейчас слабого и некрасивого, подействовал на нее успокоительно: это притупило остроту чувства, терзавшего ее сегодня почти весь день, - чем бы там оно ни было, это чувство.

– Майкл, что с тобой?

Он передернул плечами и зарылся поглубже в одеяла, трясясь всем телом.

– Майкл! - Она схватила его за плечо. И не сказать, чтобы очень нежно. - Не смей мне морочить голову своими фокусами! Я ведь тебя знаю. Ты всегда делаешь вид, что все тебе нипочем, все как с гуся вода…

– А что? С гуся вода действительно скатывается, - прошептал он. - Закон природы.

– Майкл! - Она ударила бы его, если бы он не был так болен. - Не смей преуменьшать опасность! Говори сию же секунду, что с тобой такое!

– Завтра мне станет лучше, - сказал он.

– Ну конечно! - воскликнула Франческа, вложив в свои слова весь имевшийся в запасе сарказм.

– Правда станет лучше, - сказал он, беспокойно ворочаясь в постели и постанывая при каждом движении. - Завтра я буду в полном порядке.

То, как он сформулировал свою фразу, заставило Франческу насторожиться.

– А послезавтра? - спросила она и прищурилась. Откуда-то из-под одеял раздался резкий смешок.

– А послезавтра я, само собой, снова буду лежать пластом!

– Майкл! - проговорила она едва слышным от страха голосом. - Что с тобой такое?

– Неужели еще не догадалась? - Он снова высунул голову из-под простыни, и вид у него был такой больной, что она чуть не заплакала. - У меня малярия.

– О Боже! - ахнула Франческа и невольно попятилась. - О Боже мой!

– Первый раз слышу, как ты упоминаешь имя Господа нашего всуе, - заметил он. - Надо полагать, я должен чувствовать себя польщенным.

И как он может быть сейчас таким легкомысленным?!

– Майкл, я… - Она протянула руку, потом руку отдернула, так как растерялась и не знала, что делать.