Джулия Куинн - Когда он был порочным

– Всего лишь восемь, - сказала она со вздохом облегчения. - Мама никогда не встает раньше девяти, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, а сегодняшнее происшествие, будем надеяться, она таковым не сочтет. Я старалась, чтобы записка моя звучала не слишком тревожно.

Зная Франческу, можно было быть уверенным, что записка была составлена со всем хладнокровием и всею невозмутимостью, которыми она славилась. Майкл улыбнулся. Не исключено, что она солгала, будто наняла сиделку.

– Нет никаких оснований для паники, - сказал он. Она взволнованно посмотрела на него:

– Ты же говорил, что не хочешь, чтобы знали, что у тебя малярия!

Он даже рот приоткрыл от изумления. Ему и в голову не приходило, что она настолько серьезно отнесется к его пожеланиям.

– Неужели ты бы стала скрывать мою болезнь от собственной матери? - спросил он негромко.

– Ну конечно. Это ты должен решить, говорить ей или нет. - Это было так трогательно, даже, пожалуй, проглядывала в этом какая-то нежность… - Хотя, по-моему, ты ведешь себя очень глупо, - прибавила она.

Да, «нежность», кажется, не совсем то слово.

– Но я с уважением отнесусь к твоим пожеланиям. - Она подбоченилась, и, окинув его взглядом, в котором ясно читалась досада, прибавила: - Как ты мог даже подумать, что я способна поступить по-другому?

– Я и понятия не имел… - залепетал он.

– Право, Майкл, - ворчливо сказала она. - Не понимаю, что это с тобой такое.

– Может, это болотный воздух так на меня повлиял? Она одарила его таким взглядом, вернее, даже Взглядом с большой буквы.

– Я сейчас еду к матери, - сказала она, натягивая свои невысокие серые ботики, - потому что если не сделать этого, мама обязательно объявится здесь сама, да еще притащит с собой все Королевское медицинское общество.

Он поднял бровь:

– Что, она всякий раз так поступала, когда заболевал кто-то из вас?

Франческа издала звук, который был отчасти фырканьем, отчасти хмыканьем и выражал раздражение.

– Я скоро вернусь. Не вздумай выходить из дома.

Он только воздел руки и саркастически скосил глаза на свой одр болезни.

– Ну, с тебя станется, - пробормотала Франческа.

– Я страшно тронут, что ты так веришь в мои сверхчеловеческие способности.

Она приостановилась в самых дверях.

– Майкл, ты самый несносный из всех смертельно больных пациентов, каких мне только доводилось встречать на своем веку.

– Для меня главное - тебя удивить! - крикнул он ей вслед. И хотя ее серые ботики уже топали по ковру коридора, он был совершенно уверен, что, окажись у Франчески сейчас какой-нибудь тяжелый предмет под рукой, она обязательно запустила бы им в дверь. И с большой силой.

Он откинулся на подушки и улыбнулся. Может, он и был несносным пациентом, но и она была сиделкой не из легких. Что его устраивало как нельзя лучше.

Не так- то легко оказалось скрывать его болезнь. Майкл отклонял все приглашения, Франческа же рассказывала повсюду, что граф, прежде чем явиться в свете, пожелал устроить свои домашние дела.

А вот с прислугой было сложнее. Прислуга на то и прислуга, чтобы болтать, в том числе и с прислугой из других домов, так что пришлось Франческе устроить все так, чтобы только самые верные из слуг имели касательство к происходящему в спальне Майкла. Это была мудреная задача, тем более что официально она теперь даже не проживала в Килмартин-Хаусе, по крайней мере до приезда Хелен и Джанет, которых она ожидала с лихорадочным нетерпением.

Но самым трудным оказалось держать в неведении членов ее собственной семьи, проявлявших дьявольское любопытство. Сохранить что-то в тайне в доме Бриджертонов всегда было нелегко, но отбиваться от всей семейки сейчас оказалось сущим кошмаром.

– Почему ты бываешь там каждый день? - спросила Гиацинта за завтраком.

– Я живу там, - ответила Франческа, надкусывая сдобную булочку, что всякий разумный человек воспринял бы как намек на то, что разговаривать она не намерена.

Но Гиацинту это не остановило.

– Ты живешь здесь, - сказала она.

Франческа прожевала булочку, отхлебнула чаю, затягивая время с целью сохранить свой невозмутимый вид, и сказала холодно:

– Я ночую здесь.

– Но ведь где человек ночует, там он и живет, разве не так?

Франческа намазала побольше джема на булочку.

– Я ем, Гиацинта.

Ее младшая сестрица только плечами передернула:

– Я тоже ем. Это не лишает меня возможности вести умную беседу.

– Нет, я убью ее, - проговорила Франческа, ни к кому конкретно не обращаясь, что было неудивительно, поскольку больше за столом никого не было.

– И кому была адресована последняя фраза? - поинтересовалась Гиацинта.

– Богу, - ответила Франческа. - И по-моему, мне только что было даровано свыше разрешение прикончить тебя.

– Пф! - фыркнула Гиацинта. - Если бы все было так просто, то я бы давным-давно выпросила себе разрешение уничтожить половину высшего общества.

Тут Франческа решила наконец, что не всякое заявление Гиацинты требует ответа. Вообще-то все ее заявления можно было оставлять без ответа.

– А, Франческа! - раздался вдруг голос Виолетты, и Франческа с благодарностью подумала, что вот и закрыта опасная тема. - Вот ты где.

И мать вошла в столовую, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, Гиацинта поспешила сообщить ей:

– А Франческа собиралась тут меня убить.

– Ну, так, значит, я пришла как раз вовремя, - отозвалась Виолетта, усаживаясь на свое место. - Ты собираешься в Килмартин-Хаус сегодня утром?

Франческа кивнула:

– Я живу там.

– А я вот считаю, что она живет здесь, - встряла Гиацинта и щедрой рукой положила себе в чашку еще сахару.

Виолетта, не обратив на замечание младшей дочери ни малейшего внимания, заявила:

– Думаю, сегодня я поеду вместе с тобой. Франческа чуть вилку не выронила от неожиданности.

– Зачем?

– Хочу повидать Майкла, - ответила Виолетта, пожав своими хрупкими плечами. - Гиацинта, передай мне, пожалуйста, сдобу.

– Я не знаю, какие у него планы на сегодняшний день, - быстро проговорила Франческа. Прошлой ночью у Майкла был приступ - малярия трепала его в четвертый раз, и они очень надеялись, что это последний приступ лихорадки в цикле. И хотя он наверняка уже несколько оправился, все же выглядит, надо думать, ужасно. Кожа его - слава Богу! - так и не приобрела желтушного оттенка, который, как Майкл рассказал ей, часто свидетельствовал о том, что болезнь близится к своей завершающей фазе и смертельному исходу, но все равно у него больной вид, и Франческа не сомневалась, что если Виолетта увидит его сейчас, то придет в неописуемый ужас. И страшную ярость.

Виолетта Бриджертон очень не любила, когда ее держали в неведении. Особенно касательно дела, о котором без преувеличения можно было сказать, что речь тут идет о жизни и смерти.

– Если окажется, что он не сможет меня принять, я просто развернусь и уйду домой, - сказала Виолетта. - Гиацинта, передай мне джем, будь добра.

– И я тоже поеду, - заявила Гиацинта.

О Боже! Нож в руке Франчески, которым она намазывала масло на булочку, задрожал. Может, начать пичкать эту девчонку снотворным? Похоже, только так и удастся решить эту проблему.

– Ты ведь не станешь возражать, если я тоже поеду, правда? - обратилась Гиацинта к матери.

– Разве ты не собиралась ехать куда-то с Элоизой? - быстро вмешалась Франческа.

Гиацинта примолкла, подумала, похлопала ресницами и сказала:

– По-моему, нет.

– По магазинам, может быть? Или к модистке? Гиацинта еще немного порылась в памяти.

– Нет. То есть я совершенно уверена, что ни о чем подобном с Элоизой не договаривалась. Я только на прошлой неделе купила себе новую шляпку. Совершенно чудесную шляпку - зеленую, с прехорошенькой желтоватой отделкой. - Она опустила взгляд на свой тост, мгновение разглядывала его задумчиво, затем потянулась к мармеладу и добавила: - А вообще надоели мне эти магазины.

– Ни одной женщине не могут надоесть магазины, - возразила Франческа даже с некоторым отчаянием.

– А вот мне надоели. Кроме того, граф… - Тут Гиацинта прервала свою речь и спросила, обернувшись к матери: - А можно мне называть его Майклом?

– Ну, это надо будет спросить у него самого, - ответила Виолетта, принимаясь за яйцо всмятку.

Гиацинта снова повернулась к Франческе.

– Он уже целую неделю в Лондоне, а я до сих пор его даже не видела. Меня же подруги будут расспрашивать - а мне и сказать-то будет нечего!

– Сплетничать неприлично, - заметила Виолетта.

– А это вовсе не сплетни, - парировала Гиацинта. - Это самое обыкновенное распространение информации.

Франческа замерла.

– Мама, - сказала она, скорбно качая головой. - Лучше бы ты ограничилась семью.

– Семью детьми, ты хочешь сказать? - поинтересовалась Виолетта, прихлебывая чай. - Я и сама порой так думаю.

– Мама! - воскликнула Гиацинта. Виолетта только улыбнулась.

– Передай соль.

– У мамы только с восьмой попытки и получилось как следует, - объявила Гиацинта, пододвигая матери солонку движением, в котором не было и намека на грацию.

– Следует ли это понимать так, что и ты сама надеешься родить в свое время восьмерых детей? - с самым невинным видом осведомилась Виолетта.

– Боже! Нет, конечно! - воскликнула Гиацинта. Франческа не удержалась от смеха.

– Нехорошо упоминать имя Господа всуе, Гиацинта, - заметила Виолетта примерно тем же тоном, каким говорила, что сплетничать неприлично.

– Почему бы нам и правда не заехать где-нибудь после полудня? - спросила Виолетта Франческу, когда легкомысленное веселье стихло.

Франческа бросила взгляд на часы. Значит, у нее будет примерно час на то, чтобы привести Майкла в пристойный вид. Кроме того, ее мать сказала - «нам». Во множественном числе. Словно она и в самом деле вздумала взять с собой Гиацинту, у которой был настоящий талант превращать всякую неловкую ситуацию в сущий кошмар.

– Я поеду прямо сейчас, - сказала Франческа и быстро поднялась из-за стола. - Надо узнать, сможет ли он принять визитеров.

К ее удивлению, мать тоже сразу поднялась и сказала:

– Я провожу тебя до дверей.

– Э-э… ты серьезно?

– Да.

Гиацинта начала было подниматься тоже.

– Я одна, - сказала Виолетта, даже не повернув головы в сторону младшей дочери.

Гиацинта осталась. Даже у нее довольно было ума, чтобы знать, что не следует спорить с матерью, когда у той безмятежный вид сочетается со стальным тоном.

Мать вышла из столовой первая, и они прошли в молчании до самой прихожей, где Франческа попросила лакея принести ее плащ.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? - заговорила наконец Виолетта.

– Не понимаю, о чем ты.

– А я думаю, очень хорошо понимаешь.

– Уверяю тебя, - сказала Франческа, глядя на мать с самым невинным видом, - понятия не имею.

– С недавних пор ты очень много времени проводишь в Килмартин-Хаусе, - сказала Виолетта.

– Я живу там, - напомнила Франческа в сотый, как ей показалось, раз.

– В данный момент не живешь, и меня беспокоит, что о тебе начнут говорить.

– Никто об этом и словом не обмолвился, - возразила Франческа. - И в газетах ничего не было. Если бы обо мне действительно стали судачить, то, уверена, нам это было бы известно.

– То, что люди молчат пока, вовсе не означает, что они не станут болтать завтра.

Франческа раздраженно вздохнула.

– Но я же не незамужняя девица, не девственница какая-нибудь!

– Франческа!

Франческа скрестила руки на груди.

– Мне неприятно вдаваться в такие детали, мама, но так оно и есть.

Вернулся лакей с плащом Франчески в руках и доложил, что карета будет у крыльца буквально сию минуту. Виолетта подождала, пока лакей выйдет на крыльцо дожидаться кареты, и спросила:

– Какие именно у тебя отношения с графом? Франческа так и ахнула:

– Мама!

– Это совсем не праздный вопрос.

– Это самый что ни на есть праздный, вернее, самый что ни на есть глупый вопрос из всех, когда-либо слышанных мною! Майкл мой двоюродный брат.

– Он двоюродный брат твоего покойного мужа, - поправила ее Виолетта.

– Он и мой двоюродный брат, - резко возразила Франческа. - И мой друг. Боже правый! И это ты говоришь! Мне и в голову не приходило… Майкл!