Рон Фауст - Когда она была плохой

— А какой? Проблесковый, непрерывно горящий, мигающий?

— Проблесковый.

— А ты помнишь интервалы?

— Да, конечно.

— Господи, так тогда мы можем поискать на морских картах. Ты знаешь курс «Буревестника», когда появились огни маяка?

— Да, знаю… И знаю местоположение маяка.

— А что касается времени… Ты уверена, что прошло полчаса?

— Плюс-минус несколько минут.

— Конечно, будет непросто определить место по этим данным, но, черт побери, шанс есть!

— Твой парусник в порядке? — спросила Кристин.

— Да. Он маленький, но вполне исправный и надежный.

— Ты много на нем плавал?

— Всего ничего.

— А с астронавигацией знаком?

— Прошел курс. Знаю теоретически, но никогда не применял на практике.

— Сколько времени понадобится, чтобы подготовить твой парусник к выходу в море?

— Я готовился отправиться в большое плавание с того момента, как три года назад купил его. Просто никак не мог собраться с духом, чтобы пуститься во все тяжкие.

— А сейчас собрался с духом?

— Да.

— Уверен?

— Да, черт побери!

— Так за какое же время мы смогли бы подготовить судно к плаванию?

— Примерно за месяц, я думаю. К тому времени здоровье твое поправится, наладится погода. Мы могли бы приурочить плавание к спокойному сезону в промежутке между весенними штормами и тропическими циклонами.

— А быстрее нельзя отправиться?

— Нет, это невозможно.

— Жители Центральной Америки охотятся за черепахами на коралловых рифах. И, если они наткнутся на «Буревестник»…

— Три недели!

— Мне оставаться пленницей до нашего отъезда?

— Мы можем перегнать судно в Майами и обосноваться в тамошней марине. А ты перекрасишь волосы или купишь себе парик — словом, замаскируешься. Твои фотографии, опубликованные в газетах или показанные по телеку, были никудышные.

— Хочешь половину?

— Половину?

— Половину изумрудов.

— Что? Нет, Кристи, нет, они твои. Их заработали вы с мужем. Если хочешь, ты можешь оплатить наши расходы, когда продашь их. О'кей? Что скажешь на это? Так и порешим?

— Как называется твой парусник?

— «Херувим».

— «Херувим», — повторила Кристин и улыбнулась. До этого она все время была очень печальной и неулыбчивой, поэтому ее улыбка показалась прямо-таки ослепительной. — Лады. — Она протянула руку.

Я ощутил тонкие косточки и сухожилия ее руки и пожал ее настолько осторожно, словно держал раненую птицу.

Я снял стапель для парусника в маленькой марине в Корал-Гейблз, к югу от Майами. Мы провели на судне несколько ночей исключительно целомудренно, а затем я нашел поблизости однокомнатную квартирку с кухонной нишей, где мы готовили пищу, ели, разбирали горы купленного снаряжения и провизии. Кристин стала спать в квартире, а я каждый вечер возвращался на судно, измученный дневными заботами, терзаемый опасениями, ибо ночами мне снились жестокие штормы, пробоины в борту, которые невозможно заделать, агрессивные киты, коварные рифы и огромные носы танкеров, надвигающихся на парусник. Ночью я вполне осознавал свою неопытность, сомневался в своих знаниях и в том, что я достаточно хороший моряк, чтобы пускаться в такое путешествие.

Как ни странно, Кристин, с которой море обошлось в высшей степени жестоко, излучала спокойную уверенность и бодрость. Если она когда-либо и возвращалась в мыслях к своей кошмарной одиссее, вслух о том не говорила; и если допускала возможность снова пережить нечто подобное, то тщательно скрывала это.

Обычно по вечерам мы вели беседы за бутылкой вина. Кристин была словоохотливой и оживленной, когда мы касались нейтральных или абстрактных тем — книг, музыки, политики, современных течений, но сразу становилась какой-то отрешенной и замкнутой, если разговор заходил о ней.

— Я не хочу, чтобы меня знали, — объясняла она. — Ведь это все равно что маленькая смерть, если тебя полностью узнают и поймут. Разве не так?

Я отвечал, что так не считаю.

— Люди хотят все знать друг о друге, потому что это знание дает власть. Мы зверски любопытны, изо всех сил стараемся узнать другого, а потом разочаровываемся и теряем к нему интерес… И бросаемся на поиски другой души, чтобы поступить с ней так же.

Я признал, что это верно, но далеко не всегда.

— Я не отношусь к эмоциональным вампирам, — сказала она. — И не люблю людей этой категории.

— Вроде меня?

— Я пока что ничего не могу сказать о тебе. Не знаю.

Она была со странностями. Мне казалось, что выпавшее на ее долю суровое испытание сделало ее несколько эксцентричной.

Я медленно, но верно готовил судно к путешествию, однако дел еще оставалось невпроворот — купить, отремонтировать, разместить. «Херувим» был на некоторое время отбуксирован, и его дно покрыли двумя слоями противообрастающей краски. Я купил подержанный флюгер и приспособил его для работы на судне. Снял размеры и заказал мастеру штормовой парус. Пригласил механика отладить двигатель и посоветовать, какие запчасти и инструменты следует приобрести. Сделал профилактику системы электрообеспечения. Приобрел глубиномер, установил топовый огонь, долго искал и наконец приобрел не новый, но очень хороший секстант, купил морские карты и справочники, аппарат для погружения с запасными баками и небольшой компрессор.

Кристин покупала продукты, в основном в консервных банках, и загружала камбуз. Опираясь на свой опыт, она вносила существенные поправки в перечень того, что необходимо для путешествия.

Она пресекла мои попытки соблазнить ее, и однажды ночью, когда я был под градусом и излишне настойчив, заявила, что ее, попросту говоря, секс не интересует. Во всяком случае сейчас. И скорее всего — надолго.

— О'кей.

— Я не понимаю, почему ты хочешь меня, — сказала она. — Я худая как палка. Кожа да кости, а плоти не больше, чем у двенадцатилетней девочки.

— Меня влечет не плоть, а ты сама, Крис.

— Собственническое чувство. Желание застолбить свой участок?

— Дьявольщина! Ну и метафора!

— Дэн, дай мне время. Ладно?

Кристин уже не была «худой как палка». Она ела небольшими порциями по пять-шесть раз в день, потребляла много углеводов и к моменту нашего отплытия набрала девять фунтов.

Несмотря на внешнюю холодность и декларированное равнодушие к сексу, она была женщиной весьма чувственной: любила вкусно поесть, выпить вина, ей нравилось плавать и загорать на солнце, и мне довелось однажды увидеть, как она, закрыв глаза, водила ладонью по шелковой блузке, которую я ей купил. Она гладила предметы, познавая их на ощупь.

Однажды, вернувшись с рынка, я увидел, что Кристин разговаривает с черноволосым широкоплечим мужчиной моих лет. Они стояли на пирсе недалеко от «Херувима». Мужчина отчаянно жестикулировал: видимо, сердился. Кристин качала головой. Мужчина резко повернулся и ушел. Поравнявшись со мной, он бросил на меня свирепый взгляд.

— Это что за тип? — спросил я.

— Религиозный фанатик. — Она бегло улыбнулась. — Призывает меня покаяться в грехах перед вторым пришествием Христа.

Провизия была закуплена, баки для горючего и воды заполнены, и не оставалось ничего иного, кроме как выйти в океан.

Мы выпили бутылку шампанского в каюте судна. Удобства были не ахти какие: койки, стол, камбуз, рундуки, гальюн — все сконцентрировано и спрессовано в плавающей калоше.

— Завтра пятница, — заявил я. — Я не суеверный, но не намерен отплывать в пятницу.

— Я не суеверна, — сказала Крис, — но я трижды перекрещусь, если рассыплю соль.

— Я не суеверный, но я готов убить любого черного кота, который имеет несчастье перейти мне дорогу.

— Дэн, ты не жалеешь, что мы все это затеяли?

— Нет. Мир снова повернулся острыми углами, какой-то неожиданной, таинственной стороной. Что я хочу сказать? Я купил это судно пару лет назад по непонятной прихоти. Несколько недель назад один из репортеров газеты оказался в отлучке, и меня направили в док, куда прибыла «Калиопа». Там была ты. Там оказался я. И вот теперь мы плывем к твоим камешкам.

Она кивнула.

— Да, так обычно и бывает. Кусочек с кусочком — и образуется нечто новое, как в калейдоскопе. Ты пошевелишь калейдоскоп в одну сторону — и узор изменится. А восходит это к тысячам лет назад, когда нас не было на свете, и это не кончится, пока мы не умрем. Да и тогда все будет продолжаться для других людей. Я имею в виду, что наше влияние сохранится, по крайней мере некоторое время.

— Верно. Философия новичка, но так и есть.

— И значит?

— Значит, завтра мы начинаем путешествие на край света.

Мы вышли из бухты до рассвета, вместе с отливом. Утро было душное и тихое. На западе над горизонтом висел рогатый месяц. Я не стал ставить паруса. Мы поднимем их, когда подует настоящий ветер. А пока придется терпеть грохот и вонь работающих дизелей. Горючего у нас хватит на триста пятьдесят миль. Сейчас важно уйти от оживленных путей и взять курс к Мексиканскому заливу.

Накануне вечером я нанес на карту маршрут, согласно которому мы берем курс на юг, а затем поворачиваем к востоку и через пролив Лонг-Ки попадаем в Мексиканский залив. После этого идем на запад, к Маркизам, затем на юго-запад — этот отрезок выглядел весьма длинным и пустынным, здесь на карте не значилось ничего, кроме обширного трапециевидного голубого пятна.

В Лонг-Ки мы остановились в марине и, пока шло пополнение баков горючим, устроили поздний завтрак в ресторане. Откуда-то набежали клубящиеся облака, и капли дождя застучали по окнам.

— Ты не хочешь остаться здесь на ночь? — спросил я у Кристин.

— Нет-нет, какой смысл? Если нас способен напугать даже пустячный дождик…

Кристин, как и обычно, была спокойной, в ее хрипловатом голосе не слышалось и признаков волнения, хотя глаза казались непривычно большими и сияющими.

— Открытое море не будит никаких неприятных воспоминаний? — спросил я.

— Что? А-а, нет… Хотя, может, самую малость… Но совсем не так, как я предполагала.

— Когда ты собираешься сообщить мне подробности о гибели «Буревестника»?

— Ну, предположим, когда мы достигнем восемьдесят первого градуса западной долготы. А что?

Я пожал плечами.

— О'кей. Я надеюсь, у нас есть необходимые карты и оборудование?

— У нас есть все необходимое.

— Мне бы хотелось, чтобы ты доверяла мне, Кристин.

— Я и доверяю. Я доверяю всем.

Почти весь день шел дождь. Мы сидели в кубрике, пили горький кофе из термоса и обсуждали, что еще необходимо срочно сделать. Кристин беспокоило, что я не приготовил дополнительный мешок с провизией. Взятых запасов хватит на несколько спартанских завтраков, заявила она, но их явно недостаточно, чтобы выжить на море. Я ответил, что вовсе не намерен терять свою яхту, что был чертовски занят, и потом — почему она сама не занялась этим, вместо того чтобы лениво загорать на солнце? Она эксперт по выживанию, ей и карты в руки.

Косой дождь с силой вонзался в поверхность воды, взбивая белые барашки. Правая рука и плечо занемели оттого, что приходилось удерживать в течение многих часов вибрирующий румпель. Холодные капли дождя скатывались за шиворот.

Кристин начала допытываться, почему я не купил радиоприемник с передатчиком. Я сказал, что не мог позволить себе подобной роскоши. Она поинтересовалась, во что я оцениваю свою жизнь.

Кристин была недовольна тем, что я не приобрел ножницы для резки проволоки: вдруг мачту снесет во время шторма и нам придется обрезать ванты и оттяжки? Я ответил, что не желаю слышать о потере мачты; капитан имеет кое-какие права, и одно из них — право отрицать реальность.

Все это походило на репетицию будущей семейной жизни.

— Ты ленив, — говорила она.

— Ты неврастеничка, — парировал я.

Морское приключение превращалось в кухонную склоку.

— Ты неразумен.

— Ты строптива.

Вскоре после полудня подул легкий попутный бриз, и я с огромным облегчением выключил двигатель и поднял грот и бом-кливер. Волны были высокие, кипящая зыбь била в борта. «Херувима» швыряло с боку на бок и взад-вперед. Ветер все крепчал, и я вынужден был заменить бом-кливер на рабочий кливер, зарифить грот, опустить рабочий кливер и поднять штормовой.

Море было по-настоящему бурным, металлически серую поверхность его оживляли гребни пены.