Эвелина Пиженко - Когда осенние печали. Часть 1.

— Это была моя самая счастливая ночь… — лёжа рядом с ней в приготовленной для Сашиных родителей кровати, Виталик поцеловал её в обнажённое плечо, — Теперь мне будет, чем жить…

— А я?.. — в рассветной полутьме Анюта попыталась заглянуть ему в глаза, — Как же я расскажу теперь всё Саше…

— Зачем?.. — он продолжал целовать её тело, — Зачем рассказывать?..

— Ну, как же… а как же теперь…

— Теперь ты моя… моя…

— Да… но я должна буду всё объяснить…

— Ничего не нужно объяснять… мы будем встречаться… Никто ничего не будет знать… И он тоже…

— Что?.. — отстранившись, Аня искала глазами его взгляд, — Виталик… но мы же с тобой… ты же сам сказал — как решу…

— Но ты ведь решила? — он снова потянулся к ней, — Аня… я тебя люблю… ты меня любишь… мы не можем быть вместе, но мы можем встречаться…

— Подожди… — закрываясь одеялом, Анюта привстала на постели, — Ты предлагаешь мне просто встречаться?!

— А что нам остаётся делать?.. — теперь он целовал её лицо, — Я так по тебе соскучился, Аня…

— Нет… — она испуганно замотала головой, — Нет!.. А Саша?!

— Саша?.. А при чём тут Саша? Ему и так будет доставаться всё самое лучшее…

— Ты что… Виталик?! Ты что?! — на глазах Анюты показались слёзы, — Ты хочешь, чтобы я и с ним, и с тобой?!

— У нас нет другого выхода…

— А как же… ты говорил, что хотел жениться, потом развестись… что мы с тобой поженимся…

— Сейчас это невозможно, — Виталий сел и обхватил руками подогнутые колени, — во всяком случае, в ближайшие годы невозможно…

— Невозможно… почему?!

— Мне нельзя разводиться… вернее, не то, чтобы нельзя… но очень нежелательно. Я хочу вступить в партию, я уже кандидат… моральный облик, и всё такое… ты же знаешь, какой сейчас бюрократизм.

— В партию… — Аня казалась потрясённой, — Тогда зачем ты пришёл ко мне?! Ведь я… я же любила тебя всё это время… я стала забывать, но ты снова напомнил о себе… Зачем, Виталик?!

— Я люблю тебя… А сейчас буду любить ещё больше… Аня, если я буду знать, что ты со мной, мне будет легче жить…

— А как же я… — обведя глазами комнату, Аня как будто только сейчас окончательно поняла, что произошло сегодняшней ночью, — Господи… Что я скажу теперь Саше?!

…Уронив в ладони лицо, она беззвучно плакала, сидя в кровати. Осознание непоправимости случившегося пришло только теперь… Она не могла понять, как смогла решиться на такой поступок… всё произошло как во сне… в ней как будто выключился какой-то предохранитель, и она сама сделала шаг в пропасть…

…Она даже не заметила, когда Виталий успел встать и одеться — все мысли перемешались, в голове гудело…

— Аня… — снова присев рядом с ней, он обнял её за плечи, — Анечка… ведь мы с тобой любим друг друга… мы столько пережили… мы должны быть вместе, пусть так, украдкой… но — вместе!

— Когда люди любят друг друга, они должны вместе жить… а не встречаться по углам… — отняв от лица руки, Анюта смотрела куда-то невидящим взглядом, — Господи… что я наделала…

— Мы не можем жить вместе… — взяв в ладони её лицо, он целовал её глаза, губы, щёки, — Но мы можем быть рядом… Хотя бы — рядом…

— Партия… — закрыв заплаканные глаза, Аня горько усмехнулась, — Будь она проклята, эта партия…

— Дело не только в этом, — нехотя отвернувшись, Виталий положил локти на колени и низко опустил голову.

— А в чём? — Аня снова безучастно смотрела перед собой.

— Есть ещё одно обстоятельство… — он выдержал недолгую паузу, как бы собираясь с духом, — Сандра… в общем, она опять беременна. Я предлагал ей сделать аборт, но она отказывается наотрез. Я…

— Уходи, — услышав страшную для себя новость, Аня не дала ему договорить.

— Аня…

— Уходи… — выдохнула она из последних сил, — Слышишь?.. Уходи…

…Дождавшись, когда за Виталиком захлопнется дверь, Анюта ещё какое-то время сидела в оцепенении. Затем, медленно поднявшись, накинула на себя платье — прямо на голое тело, и вышла на улицу. Чуть пошатываясь, дошла до калитки, зачем-то открыла вертушку… вцепившись в острые наконечники, какое-то время стояла, вглядываясь вдаль…

— Далеко собралась?..

Она не сразу поняла, что оклик относится к ней. Так же медленно повернувшись, увидела свою хозяйку — в коричневой плюшевой куртке, длинной, в сборку юбке и калошах, надетых поверх тёплых вязаных носок, в шерстяном цветастом платке, Мария Гавриловна с нескрываемым укором смотрела на свою жилицу. Видимо, женщина убирала опавшую листву — рядом, прислонившись к стене сарая, стояли грабли и метла.

— Здесь река далеко?.. — бледная, как мел, Анюта спросила это пересохшими губами, еле слышно, но, судя по ответу, хозяйка всё поняла.

— Может, тебе верёвку с мылом? — в тоне женщины не было ехидства, а только строгость, — И ходить далеко не надо…

— Может…

— Что, дел наделала, теперь — в кусты? — отряхивая на ходу руки, Мария Гавриловна неторопливо подошла к девушке, — А другие пусть разгребают?!

— Я жить не хочу…

— А придётся… — хозяйка стянула с головы тёплый платок и накинула Анюте на плечи, — А ну, пойдём в хату… А то на улице уж рассвело… неча других своим горем радовать. А, ну, идём…

От Анюты Виталий уходил с двойственным чувством. С одной стороны, он испытывал искреннее счастье от того, что она ответила на его страстный порыв. Она не прогнала его, не закрыла перед ним дверь… она, действительно, любила его всё это время, её любовь сквозила в каждом движении, в каждом взгляде её синих-пресиних глаз…

Но, с другой стороны, он испытывал жгучую ревность. Она выходит замуж… и, если их связь не прервётся, то ему придётся делить её с законным мужем… Другого выхода у них нет. Хотя, то, что она будет не свободна, пожалуй, сейчас только на руку… она не будет предъявлять к нему претензий и не откроет их тайну Сандре. Тем более, вряд ли Аня расскажет своему жениху о том, что она изменила ему перед самой свадьбой.

…Откуда он взялся, этот курсантик?.. Впрочем, для такой красивой девушки, как Анюта, всегда найдётся ухажёр. Она не останется одна, и, уж лучше один соперник, чем постоянно меняющийся состав. Ведь сам Виталий не может предложить ей руку и сердце. На данный момент он крепко связан брачными и карьерными узами… Но и потерять свою Анечку в очередной раз он вовсе не хочет, тем более сейчас, когда их отношения переросли в настоящие, любовные…

Видимо, придётся жить с этой вечной болью и радостью вперемешку…

Что ж, пожалуй, это даже интересно… Новая роль пробуждает азарт.

Он совершенно спокойно не пришёл сегодня ночевать домой. Александру положили в больницу, с угрозой выкидыша, с сыном сидит Галина, он сказал ей, что вернётся поздно, и сейчас они уже спят. Встречать скандалом некому, и от этого на душе ещё радостнее. Хорошо, что тесть подарил им машину — нет проблем, как добраться домой в пять утра.

…Подъезжая к дому, Виталий с тревогой заметил, что окна его квартиры светятся. Понимая, что что-то произошло, он по пути лихорадочно придумывал причину своего ночного отсутствия. Перед тем, как открыть дверь, на секунду задержался, затем, решительно выдохнув, вставил ключ в замочную скважину.

— Ну, что, зятёк… — Семён Ильич, заложив руки за спину, неторопливо вышел в прихожую, — Решил взяться за старое?

— Здрасьте… — разувшись, растерянно поздоровался с ним Виталий, — Что случилось?

— Ну, и на каком же это ты собрании так засиделся? — тесть оставил его вопрос без ответа, — Аж до шести утра…

— Я потом объясню… — молодой человек, действительно, не знал, что отвечать, и даже не пытался это сделать, — Что произошло?

— Виталик, Миша заболел… — Галина выглянула вслед за Семёном из гостиной, — Температура поднялась, а тебя нет. Я скорую-то вызвала, они приехали, говорят, нужно госпитализировать. Пришлось звонить Веронике…

— С твоим сыном сейчас бабушка в больницу уехала, — Семён Ильич продолжал грозно смотреть на зятя, — а я так и не услышал, почему тебя дома не было в это время?!

— Я… я был у родителей…

— Зачем врёшь? Вера сразу им позвонила. Тебя там и близко не было.

— Знаете, что, Семён Ильич… — собравшись с силами, Виталий решил поменять тактику, и сам пошёл в наступление, — Я уже достаточно взрослый человек, чтобы не отчитываться, где я был, особенно перед вами. Если и буду, то только перед вашей дочерью. А с ней мы сами разберёмся.

— Ошибаешься, зятёк. За свою дочь я любого по стенке размажу. Ты меня уже знаешь… Учти. Каждый твой шаг отныне мне будет известен. У меня есть такая возможность, можешь не сомневаться. И, если я получу подтверждение своим подозрениям, пеняй на себя. Никакой карьеры тебе не обломится. И поедешь ты по распределению осваивать сибирские просторы, беспартийным алиментщиком.

Разговор с тестем привёл Виталия в бешенство. Едва дождавшись девяти утра, он поехал к родителям. В связи с годовщиной революции отец уехал на праздничные мероприятия, дома была лишь мать, но и та вскоре должна была отправиться в театр. Упуская подробности сегодняшней ночи, Виталий вкратце рассказал ей об угрозах тестя.

— Что-то он больно борзым стал, — сидя в мягком, кожаном кресле в комнате матери, Виталий зло поджал красивые губы, — ментяра… думает, я за его паршивую квартиру и машину буду сапоги ему целовать?!

— Будь осторожнее, сынок, — Софья, по обыкновению, театрально откинулась на спинку дивана и положила ногу на ногу, — Семён человек сложный. Если кого невзлюбит, это навсегда.

— Да я что, в конце концов, не имею права на личную жизнь?! Мне его ментовские рекомендации не нужны, так что пусть воздух не сотрясает. У меня свой отец есть.

— Виталик… — Софья бросила на сына осторожный взгляд, — Ты с ним не ссорься. Я тебе ещё не говорила… у папы крупные неприятности.

— Что за неприятности? — Виталий нахмурился, — И по какой линии?

— Ты же слышал, что первого секретаря забрали в Москву?

— Ну, да… слышал…

— А новый пришёл, и начал новую политику. У папы с ним не получилось контакта.

— На какой почве?

— Ну… — Софья неожиданно замялась, как будто не хотела говорить правду, — Скажем так, на почве отношения к театральному искусству…

— Из-за тебя? — сразу уловив суть, Виталик опустил глаза и сидел, пристукивая носком ноги по ковру.

— Ну… в общем, да…

Отвечая на вопрос сына, Софья смутилась. Ни для кого в театральной среде не было секретом, что своему званию примы театра она обязана лишь своему супругу, курировавшему культуру и искусство. Так же мало кто не был в курсе, что этот факт подкреплялся очень близким знакомством самого Мясникова с первым секретарём обкома партии, закрывавшим после их совместных посиделок в сауне глаза на бездарность примы областного драмтеатра.

Теперь же, когда первый секретарь пошёл на повышение, ситуация изменилась. Его преемник имел изысканный театральный вкус, поэтому сразу указал Мясникову на использование служебного положения в личных целях.

— И — что? Его увольняют из обкома?

— Пока нет, но… мать совершенно неожиданно сделалась серьёзной, — Там всё очень сложно. Ты не ссорься с Семёном. Времена заходят непростые. Всё может случиться… А Семён крепко в своём кресле сидит, и Алю никогда не оставит. Тем более, твоих детей. Не забывай, что их теперь у тебя двое.

— Пока не двое…

— Считай, что уже двое.

— Один — не мой… — парень упрямо поджал губы, — Ты знаешь…

— Тс-с-с… — Софья прижала указательный палец к губам, — Забудь об этом. Во всяком случае, пока — забудь… Помни только о том, что у тебя впереди большое будущее. Не рушь его своими руками.

— Знаешь, иногда мне просто дико хочется высказать этому менту, что Мишка — не мой сын… и что его горячо любимая доченька нагуляла его неизвестно от кого. Я уже готов пройти процедуру на предмет установления отцовства.

— И об этом пока забудь! Ты только настроишь его против себя, а анализ крови не подтверждает, а только предполагает отцовство. Могут быть совпадения. Не порть себе репутацию… И с ночными прогулками завязывай… Ни одна девка на свете не стоит твоей карьеры. Запомни… Ни од-на!

* * *

Только оказавшись в доме, Анюта почувствовала, как озябла, пока стояла на улице возле калитки. Зуб не попадал на зуб, и было непонятно, от чего эта дрожь — от холода, или от нервного потрясения.

Войдя в комнату, Мария Гавриловна сразу бросила взгляд на разобранную постель. Увидев на белой простыне красное пятнышко, сдвинула брови и осуждающе покачала головой.