Лаура Миллер - Когда плачут цикады

— Я думаю, — говорит он, поднимаясь вместе со мной. Я игриво визжу и закидываю руки ему на шею, а он подхватывает меня одной рукой под колени, а другой под спину и несет в сторону гостиной. Укладывает меня на диван и целует в лоб. — Я думаю, что последнее мне нравится больше, — говорит он, осторожно опускаясь на меня. Его рот сближается с моим. Я чувствую его теплое дыхание и нежное прикосновение губ. — Я люблю тебя, Эшли Уэскотт.

Моя улыбка начинает исчезать. В сердце возникает какое-то небольшое жжение. Я не слышала этих слов очень давно. Но я смотрю в эти глаза и вижу его: мужчину, такого родного, сексуального, любимого, такого моего.

— Я… — я беру в ладони его загорелое лицо. — Я тоже люблю тебя, Рэмингтон Джуд.

От моих слов уголки его губ приподнимаются.

— Я давно должен был сказать тебе это, не так ли? — спрашивает он.

Ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь.

— Днем раньше я бы не поверила тебе.

Он смотрит на меня с таким страстным желанием, и я не думаю, что смогу когда-нибудь этим насытиться. Я чувствую себя единственной в мире девушкой для него.

— И, — говорит он, засовывая руку в карман и вытаскивая маленький блестящий ключ, — я хочу, чтобы это было у тебя.

— Что это? — спрашиваю я и беру ключ в руку.

— Это мой запасной ключ.

— Отсюда? От твоего дома?

Он просто кивает, и я чувствую, как моя улыбка становится шире.

— Ты знаешь, Эшли Уэскотт, — говорит он тихим хриплым голосом. То, как он произносит мое имя, заставляет меня сосредоточиться. — Я понимаю, что, вероятно, был шанс — до того, как мы встретились — что наши пути в этой жизни никогда не пересекутся, — он слегка пожимает плечами. — Знаешь, может, это был некий выбор, который мы сделали или не сделали. И это — или что-то еще — заставило наши пути изменить направление, но мы могли бы разминуться всего лишь на сантиметр. Конечно, мы никогда бы не узнали об этом и жили бы дальше в блаженном неведении того, что пропустили… Я не знаю, может, мы вступили бы в брак с другими людьми и имели бы по паре ребятишек. И, возможно, прожили бы с этими людьми до старости, — он замолкает и опускает глаза, прежде чем снова найти мои. — Но знаю, если бы случилось так, если бы я никогда не пересекся с тобой, я никогда не познал бы любовь. Потому что, насколько я понимаю, есть только одно определение любви… и я убежден, что оно лежит прямо здесь, рядом со мной.

Он произносит последнее слово, наклоняется и прижимается своими губами к моим.

— Ты знала это? — спрашивает он, отстраняясь от моих губ и оставляя дорожку нежных поцелуев на моей шее.

Я не могу выдавить из себя ни слова. В моих глазах слезы — они словно прорываются из глубины моей души, а его поцелуи заставляют меня тонуть под его телом в омуте сладкого головокружения. И оставив еще один, последний, поцелуй на моей ключице, он обнимает меня и притягивает к себе. Я чувствую себя так безопасно в этой счастливой тишине. И вскоре слышу, как он начинает напевать нежную мелодию возле моего уха. Я узнаю ее. Это песня, под которую мы впервые танцевали. Эту песню мы слушали, когда я думала, что мы оба знаем — у нас впереди долгий путь. Я сжимаю ключ в ладони и прижимаюсь щекой к его груди, вдыхая его запах. Я люблю этого мужчину. И в этот момент не сомневаюсь — я была права насчет этого места и переезда сюда. Для меня Ава — это развилка на дороге. Это место словно исцелило мою душу и похитило мое сердце. Спасибо Господу за этот маленький городок. И спасибо Господу, что Рэмингтон Джуд называет его домом.

Настоящее

Рэм

— Привет, Джек, — бубню я себе под нос. Мои мысли рассеяны, словно находятся где-то не здесь.

— Привет, Рэм. Бери стул, — он произносит это слишком бодро.

Я бросаю куртку на старый деревянный стул напротив него. Прежде чем сесть, я украдкой оглядываю взглядом небольшой бар, проверяя, кто здесь.

— Спасибо, что встретился со мной здесь, — говорю я.

— Нет проблем. Итак, что случилось?

Я опираюсь на стол. В баре никого, кроме старика Сигера, который уже не слышит, но я не хочу рисковать.

— Короче, помнишь, как мы однажды шутили над тем, что она пишет книгу?

Джек молчит секунду, а затем склоняет голову в сторону.

— Эм, да?

— Нуууу… — тяну я.

Он не двигается. Просто прищуривает на меня глаза.

— Подожди, что ты сказал?

Я чувствую, как под его взглядом долгий растянутый выдох прорывается через мои губы.

— Я сказал, что она написала книгу.

— Эшли?

— Да, — говорю я.

— О тебе?

— Ну, не совсем. Но очень близко, если ты понимаешь, о чем я, — я снова окидываю взглядом бар, прежде чем опять посмотреть на него.

— Вау, — он произносит это слово, как будто пытается уложить все в своей голове. Затем откидывается назад, пока обе ножки стула не отрываются от пола. — Вау, — говорит он снова.

Я сижу на стуле и просто смотрю, как он качает головой.

— Она про тебя? Ты узнал? — говорит он.

Я пожимаю плечами и открываю рот, чтобы опровергнуть это утверждение, но ничего не получается.

— Ну…? — спрашивает он.

— Что, ну?

— Ну, что она говорит?

Я тру шею.

— Я не знаю. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что она говорит о тебе?

— Не знаю. Я просто прочитал несколько глав. Книга оказалась в моем почтовом ящике прошлой ночью, когда я вернулся домой.

Я не скажу ему, что прекратил читать, потому что меня это слишком задело за живое. Я не скажу ему, что просто испугался. Эту часть я опущу.

Джек разглядывает потолок бара, словно это самая интересная вещь в мире.

— Вау, — восклицает он снова, все еще качая головой. Он делает это довольно долго, пока окончательно не возвращает свой взгляд ко мне. — Ты должен дочитать эту книгу.

Резким выдохом я выталкиваю, кажется, весь запас воздуха из легких.

— Серьезно, что ты делаешь здесь? — спрашивает он. — Иди, дочитывай.

— Я просто… Ну, так и что с того?

— Что значит «что с того»?

— Ну, так и что с того, что она это написала? — спрашиваю я. — Что с того, если это звучит знакомо? Ну и что?

— Ну и что? — он смотрит на меня так, будто я несу какую-то чушь. Затем опускает ножки стула на пол и склоняется над столом. — Это твоя жизнь, чувак. Если все правильно описано в начале, то и концовка должна быть правдивой, верно? Или, по крайней мере, такой, которую она считает правдивой. Правильно?

Он придвигает стул еще ближе и упирается локтями в стол.

— Разве ты не хочешь узнать, о чем она думает? Не хочешь узнать концовку? Я имею в виду, ведь она просто встала и ушла. Просто так. Разве тебе не интересно узнать, почему?

Я сижу и минуту обдумываю сказанное им. А затем медленно качаю головой.

— Нет.

— Давай, мужик. Ты должен прочитать это, — он хлопает меня по руке и садится обратно на свой стул.

— Я не хочу знать.

— Но ведь это твоя жизнь, чувак.

— Это глупо.

— Это? — спрашивает он.

Он делает большой глоток пива и ставит его обратно на стол. Я громко вздыхаю, в основном из-за того, что мне нечего сказать. Звучит глупо, но, кажется, он попал в точку. Что если книга является сообщением и написана именно с этой целью? Но что она может сообщить? Что она может рассказать такого, что способно что-то изменить?

Я качаю головой.

— Нет.

— Нет? Что значит — нет?

— Нет. Я не буду это читать.

Он смотрит на меня, будто хочет спросить, почему, но не делает этого.

— Кто сказал, что я должен прочитать эту чертову вещь? — спрашиваю я.

Его локти на столе.

— Чувак, позволь мне высказать свое мнение, — он подпирает пальцем подбородок. — Представь, что кто-то просто подарил тебе машину времени и хрустальный шар предсказаний, а ты даже не попытался заглянуть ни туда, ни сюда… И все?

Я качаю головой.

— Я предпочел бы не представлять снова, как все это разыгрывалось, и предпочитаю не знать, чем бы все это сейчас закончилось. В конце концов, я разберусь с этим — так или иначе.

Джек делает долгий глубокий вдох, после чего скрещивает руки на груди.

— Справедливо, — кажется, он признал свое поражение. — Хорошо, тебе не нужно читать книгу. Но ты не сможешь удержать весь этот чертов город от того, чтобы прочесть ее. И тебе известно — как только они поймут, откуда дует ветер, то захотят приложить к этому руку и слетятся быстрее, чем мухи на дерьмо.

На этот раз мои локти оказываются на столе. Подперев подбородок ладонями, я сижу и проигрываю все это в голове. В итоге, я откидываюсь на спинку стула и пожимаю плечами.

— Пусть читают.

Я пытаюсь вложить в эти слова все безразличие, на которое способен, но даже простая мысль о том, что весь чертов город узнает эту историю, пугает меня.

— Значит, ты согласен с ними, с их мнением о том, как ваша история развивалась… и как она закончилась?

Огонь разгорается в моей груди. Он охватывает легкие, добирается до горла и не дает дышать.

— Насколько я могу судить, история Рэма и Эшли закончилась в тот момент, когда она ушла, — говорю я.

После этого встаю, хватаю куртку и иду к двери, пока весь этот огонь не достиг моих глаз и не пролился слезами. Но перед тем, как толкнуть дверь рукой, я слышу громкий и четкий голос Джека за моей спиной — жаль, что не успел выйти.

— И насколько причина в ней?

Я останавливаюсь.

— Это взяло и закончилось в один момент, поскольку причина в ней? — повторяет он снова, на этот раз немного спокойнее.

Я делаю вид, что игнорирую его последние слова, и выбегаю из бара. Джек знает, что этим на меня лучше не давить. Это единственная вещь, способная меня сломать.

Прошлое — полтора года назад

Эшли

— Ты слышишь это?

— Слышу что? — спрашиваю я.

— Цикады. Они плачут, — шепчет Рэм.

Я слушаю. И словно впервые — хотя знаю, что это не так — я слушаю их. Я слышу громкие вибрации крыльев, звучащие как шум поездов, мчащихся по рельсам. Звук непрерывный — сплошной поток ритмичных ударов и эхо от них. И когда ты фокусируешься на нем, он становится почти оглушающим.

— Почему они плачут? — шепчу я ему на ухо.

Он сидит, привалившись спиной к перилам крыльца, а я, как обычно, прижимаюсь к нему в небольшом пространстве между его руками и ногами — мое маленькое владение.

— Потому что они знают… — он останавливается на мгновение. Его слова затихают и рассыпаются, как нежная поэма или грустная песня. Но я молчу, и плач цикад медленно окутывает нас. И я жду. Я слышала эту печальную песню прежде.

— Потому что они познали бессмертие… но не вечную молодость, — продолжает он.

Я смотрю на него снизу вверх, и его светлые глаза встречаются с моими. Он заправляет прядь волос мне за ухо — я люблю, когда он так делает.

— Они плачут, потому что у нас есть то, чего хотят они: быть смертными, — рассказывает он. — Знаешь, был такой греческий бог Тифон, и он полюбил богиню Аврору. Однажды Аврора попросила Зевса сделать Тифона бессмертным, как и она, чтобы они могли вечно жить вместе. Но она забыла одну вещь, — он прижимается губами к моей щеке. — Она забыла попросить о вечной молодости для Тифона, — шепчет он тихо возле моего уха. — И вот Тифон состарился и жил, навечно скованный цепями старости. В конце концов, он превратился в цикаду и провел остаток вечности, ненавидя свое бессмертие.