— Рэм, это не … Я не … Он был просто другом. Я не хотела тебя расстраивать.

Она снова замолкает, а я не могу перестать думать о ней и Оуэне. Не могу перестать думать о них вместе, об этих открытках. Она любила его. Я знаю, что любила. Она была той единственной, что любила его. Эшли — моя девушка, любовь всей моей жизни — была любовью и всей его жизни тоже.

— Рэм?

Я все еще не отвечаю и смотрю на нее.

— Малыш, откуда ты его знаешь? — спрашивает она.

Я заметил, что она перевернула открытку лицевой стороной к платью.

— Предполагаю, что вы были близки, — говорит она.

Впервые … не знаю, за какое долгое время, я смотрю в эти наполненные слезами глаза и как будто больше не узнаю ее.

— Малыш, — я слышу слово, сорвавшееся с ее губ, и оно обжигает каждую частичку моей души.

— Малыш? — по голосу чувствуется, что она снова плачет. Ее слова звучат прерывисто, словно осколки стекла, — именно это я сейчас чувствую по отношению к нам. Как будто нас посадили в стеклянную колбу, а затем бросили ее на твердую землю и разбили.

Вдребезги.

Она начинает рыдать. Я должен что-то сказать. Я должен сказать ей.

Делаю глубокий вдох и, закрыв глаза, через силу выдавливаю:

— Он был моим братом.

Глава 27


Прошлое

Рэм


— Что? — ее голос хриплый и неровный. — Нет, — говорит она, качая головой, прежде чем я могу сформулировать очередную мысль.

Я застыл. Не могу двигаться. Даже смотреть на нее не могу.

— Нет, — шепчет она, и в ее голосе слышны слезы. — Нет, — повторяет она снова, как будто сама не может в это поверить.

Я все еще не двигаюсь. Чувствую, как бешено колотится мое сердце. До боли. Смотрю на надгробие, на котором высечено имя моего брата. Смотрю на открытку, которую она прижимает к платью. Мой брат любил Эшли Уэскотт. Эшли Уэскотт любила моего брата. Смысл этих слов засасывает меня. Но, может быть, если я отброшу их до того, как они завладеют моим разумом, то все это просто исчезнет в небытие. Я стараюсь думать о чем-то другом. Эшли; первый день, когда я увидел ее в продуктовом магазине; ее улыбка — такую же улыбку она, наверняка, дарила Оуэну … Я не могу этого вынести.

Я поворачиваюсь в сторону выхода с кладбища и просто ухожу. Она не окликает меня. Хотя вряд ли я бы услышал ее. Такое ощущение, что я ослеп, оглох и ничего не чувствую. Черный железный забор, ограждающий это место, держит меня в ловушке. Небо, земля, могилы — все это душит меня. Я просто должен выбраться отсюда.

Не так быстро, как хотелось бы, я добираюсь до своего грузовика. Хватаюсь за ручку двери, но не открываю. Вместо этого прислоняюсь спиной к металлическому боку машины и сползаю вниз, опускаясь на корточки. Через ткань брюк ощущаю бедром лежащую в кармане коробочку с кольцом, и она посылает через все мое тело невероятную боль. И еще я чувствую онемение и беспомощность. Я шел сюда с намерением сказать моему брату, что хочу сегодня просить любовь всей моей жизни выйти за меня замуж. А теперь такое чувство, будто я пытаюсь удержать в кулаке воду, а моя мечта медленно утекает сквозь пальцы.

Я обхватываю лицо руками. Тело не подчиняется мне. Я словно снова теряю Оуэна, потому что теряю Эшли Уэскотт — единственного человека на земле, который мог знать его лучше, чем я. Теперь все понятно. Чем больше я получал от нее, тем больше забирал у него. И если бы все это осталось тайным, она могла бы заполнить ту часть моего сердца, которую он забрал с собой. Но теперь я все знаю … Теперь я знаю … Я не могу. Я не могу быть с ней.

— Я не могу. Не могу. Не могу.

— Рэм.

Я слышу ее голос и убираю руки от лица. Она стоит передо мной, качая головой. Слезы градом катятся по ее щекам и капают на грудь.

— Я не могу, Эшли, — я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к машине. Не могу даже посмотреть на нее.

— Я не … — начинает она, но потом замолкает. — Я не знала. Почему я не знала? Рэм, почему я не знала? — умоляет она.

Я прилагаю чертовски много усилий, борясь со слезами, и потираю ладонью шею.

— Все знают, Эшли. Ты не должна смотреть так строго.

— Так вот почему ты никогда ничего не говорил? Поэтому никто здесь не говорит о нем? Все! Они говорят обо всем на свете, но никто никогда не говорит ни слова о нем.

Я чувствую, как мой взгляд медленно перемещается в ее сторону.

— Хочешь верь, хочешь нет, — мне удается справиться с волнением, — есть некоторые вещи, которые считаются запретными в этом городе … И это — в их числе.

А потом, несмотря на все мои усилия, мой взгляд скользит по ней, и сердце чуть ли не разрывается пополам.

— Прости, Эшли.

Я хватаюсь за ручку и открываю дверь.

— Что? — она качает головой. — Куда ты собираешься?

Я тяжело и протяжно вздыхаю.

— Эшли, — говорю я самым спокойным и ровным голосом, на который только способен.

— Я буду бороться за тебя, — я останавливаюсь и исправляюсь: — Я бы боролся за тебя до скончания дней.

Не могу больше смотреть в ее печальные глаза, поэтому перевожу взгляд на землю под ногами, после чего продолжаю.

— Но я не стану соперничать. Я не буду соперничать из-за тебя с моим братом — моим покойным братом.

И после этого между нами воцаряется тишина. Это похоже на затишье перед бурей.

— Соперничать? Рэм! — она выкрикивает эти слова, но я, несмотря на это, сажусь в машину. И сижу там несколько секунд, уставившись на руль. Неужели это происходит на самом деле?

— Рэм! — она кричит громче, ее голос пронизан болью. Мои глаза наполняются слезами. Я не могу оставить ее в таком состоянии. Черт, не могу оставить ее так. Но она принадлежала Оуэну. Она принадлежит Оуэну. И она все еще любит его. Я не могу больше встречаться с ней.

Я завожу машину.

— Рэм! — я поднимаю взгляд и вижу ее в открытом окне. — Я совершенно запуталась.

Ее прекрасные глаза полны слез. Я хочу обнять ее. Хочу любить ее. Хочу поцелуями прогнать ее печаль. Но вместо этого я заталкиваю свои желания поглубже внутрь. И, не раздумывая, разворачиваюсь и уезжаю, оставляя позади себя облако белой пыли и любовь всей жизни моего брата в зеркале заднего вида.

Глава 28


Прошлое

Рэм


— Рэм.

Она поднимается на три ступеньки по лестнице крыльца и подтаскивает шезлонг, ставя его напротив меня.

После кладбища я пришел сюда и с тех пор не двигался. Сижу в этом кресле уже несколько часов, глядя вдаль, на синий горизонт, и думаю — назад, вперед, назад, вперед.

— Рэм, ты должен поговорить со мной. Должен объяснить мне, что происходит.

Ее глаза красные. Похоже, она проплакала весь день.

Я ничего не говорю.

— Рэм, — говорит она, на этот раз более строго.

— Что ты хочешь знать? — мои слова рассекают воздух. Они злые. Мне грустно, что они злые, но я не могу сейчас чувствовать себя иначе. Я просто не понимаю, как случилось, что я ничего не знал. Я просто не понимаю, как она могла прийти сюда, понимая, что все знала, но ничего не говорила.

Она делает вдох и медленный выдох, пока ее глаза разглядывают что-то в районе моей груди.

— Это была его куртка, не так ли?

Я бросаю взгляд на свою старую кожаную куртку, прикрываю глаза и медленно киваю.

— Да.

Она сжимает губы, словно пытается сдержать эмоции.

— Как твоя фамилия? — спрашивает она.

Я сглатываю. Действительно не хочу говорить об этом.

— Его отец и моя мать были влюблены в старшей школе. Потом они поженились, и родился Оуэн. Но вскоре после рождения Оуэна его отец умер. Потом, пару лет спустя, моя мать вышла замуж за моего отца, и родился я. Мой отец воспитал Оуэна как собственного ребенка, но на самом деле он мой сводный брат.

Я вижу, что ее рот приоткрывается, и она подносит ладонь к губам.

— Как? Как умер его отец? Он никогда не говорил мне.

— Сердечный приступ, — коротко отвечаю я.

Я бросаю на нее взгляд только для того, чтобы снова увидеть слезы, наполняющие ее глаза. Я отворачиваюсь и сосредотачиваю свое внимание на птичьей кормушке во дворе. В горле появляется болезненный ком. Я часто сглатываю в надежде избавиться от него. Никогда ни перед кем не плакал. И сейчас не буду.

Тишина. Она молчит. Я молчу.

— Зачем ты приехала сюда, Эшли? — даже обращаясь к ней, я избегаю на нее смотреть. Но поскольку сейчас она ничего не говорит, я понимаю, что мои глаза возвращаются к ней.

Она смотрит на меня грустным озадаченным взглядом.

— Рэм, нам нужно поговорить об этом. Мы должны все выяснить. Я совсем запуталась. Не знаю, как мне чувствовать себя.

— Нет, — говорю я, — зачем ты приехала в Аву? Ты знала, что он был отсюда родом?

Сейчас я смотрю на нее. Она прикусывает губу и отводит взгляд куда-то вдаль.

— Он говорил об этом, — ее слова звучат, как признание. — Это место мне представлялось таким волшебным, таким мирным. И, не знаю, может, я просто хотела узнать о человеке, которого в действительности так и не узнала. Мы были вместе всего несколько месяцев. Он был таким тихим, таким загадочным, таким …

— Я знаю. Он был моим братом, — мои слова звучат слишком холодно. Я слышу, как они срываются с моих губ, и тут же жалею об этом. Но слышать ее разговор о моем брате … Она знала его. Она любила его.

— Рэм, ты думаешь, мне легко?

Я ничего не отвечаю, по-прежнему не глядя на нее. А потом чувствую прикосновение ее руки к моей, и, словно рефлекторно, я отдергиваю руку и поднимаю на нее взгляд. Слезы — одна за другой — катятся сейчас по ее щекам. Глаза красные. Она трясет головой. — Не надо, — просит она. — Не уходи, как сделал он. Не отталкивай меня.

— Нет, — я встаю и подхожу к ступенькам, ведущим на задний двор. — Ты не можешь сравнивать нас. Он мог бы любить тебя, но … — я останавливаюсь и тру рукой шею. — Я — нет.

И если по выражению лица человека можно определить, что его сердце разбилось, то, думаю, я только что видел, как сердце Эшли Уэскотт раскололось надвое.

— Что? — слово прозвучало тихо и с надрывом.