Рэм


Первые десять раз, что я приходил сюда, я ненавидел это место. Мои ладони потели, сердце чуть не выпрыгивало из груди, а легкие сокращались до размеров стеклянных шариков. Но потом стало легче. Стало даже лучше, чем легче, мне так кажется. Со временем это стало… О, черт, что за слово мама всегда использует? Терапевтический. Это стало что-то вроде терапевтических визитов к нему, как будто бы это обычный будний день. Как будто мы вдвоем сидим и разговариваем о сумасшедших событиях в наших жизнях, как в старые времена.

Я прохожу к его участку, который находится рядом с мистером Катцом. Его надгробие с круглыми краями словно произрастает из земли. Большинство надгробных плит здесь квадратные и лежат они ровно, включая и мистера Катца, но не Оуэна. Его плита совсем другая и отличается от остальных. Даже цвет другой. У всех надгробия лимонного цвета, а у него — песочно-каменного, и не серого и не золотого. Если я закрою глаза, то могу увидеть этот цвет сквозь закрытые веки. И иногда, перед тем как заснуть, я вижу надгробие и надпись на нем. Оуэн Катц, 3 ноября 1989 года — 6 ноября 2011 года. И под датами цифра 12 — его футбольный номер. Хочу я или нет, но этот камень стал такой же частью меня, как моя рука.

Я сажусь на старую табуретку, которую принес сюда год назад. Я подумал, что если я провожу здесь много времени, то пусть оно проходит с комфортом.

— Здравствуйте, мистер Катц, — я наклоняю козырек бейсболки в сторону надгробия рядом с Оуэном.

Камень сильно постарел, погода уже поработала над его краями. Мистер Катц или Сэм Катц, отец Оуэна. Я никогда не встречался с ним. Он умер от сердечного приступа после рождения Оуэна. Это должно было стать предупреждением для Оуэна и противопоказанием играть в американский футбол, но он выглядел таким здоровым.

Никто не догадывался, что с его сердцем что-то не в порядке, пока однажды он не упал на игре и больше не поднялся.

— Привет, приятель, — я возвращаю свое внимание к серо-золотистой плите. Я хочу сказать что-то еще, но вдруг замечаю что-то за банкой пива. Джек всегда оставляет одну неоткрытую для Оуэна, потому я всегда знаю, когда он приходил сюда. Я тянусь за чем-то белым позади банки, что оказалось открыткой. На лицевой стороне — фотография с видом захода солнца на берегу моря и с красивой надписью внизу «Рио-де-Жанейро».

Я переворачиваю открытку, но на другой стороне ничего нет. Там всегда пусто. Я возвращаю открытку на место. Каждый месяц тут новая открытка. Они стали появляться вскоре после того, как он обосновался здесь, может, года два тому назад. Фотографии экзотических мест, типа Южно-Американских пляжей или джунглей, или пустынь. Оуэн никогда не говорил об этих местах со мной или Джеком, или Майком. Я даже не был в курсе, что ему известно о таких местах. Я думаю, что тот, кто приносит открытки, общался с Оуэном больше нас. Я догадываюсь, что это от его девушки. Он всегда был скрытным, когда дело касалось девушек. Да, он всегда был скрытным, когда дело касалось личного. Большую часть жизни он провел в маленьком городишке, где всем про всех все известно. И когда ему выпал шанс исчезнуть, он его не упустил. Когда он получил футбольную стипендию в колледже на севере, он переехал туда и быстро решил, что если он не будет рассказывать о себе там, то и здесь никто о нем ничего не узнает. Ему это нравилось. Он любил, когда люди не лезли в чужие дела и не досаждали сплетнями.

И, наверное, поэтому за эти три с половиной года, что его не было здесь, мы так и не узнали ничего о его девушке. Мой взгляд блуждает от камня к открытке. Я знаю, что она от того, кто его любил, от того, кто знал его лучше, чем его друзья и семья. И мне хочется узнать эту девушку. Не знаю, что бы я ей сказал при встрече. Может быть, я попросил бы рассказать, каким он был там. Думаю, что он не сильно отличался от того парня, который жил в Миссури. Хотя тот Миссури-Оуэн никогда бы не понял значения пустой открытки с видом на пляж Рио-де-Жанейро. Я поднимаю открытку в последний раз, не желая пропустить важную деталь. Нет. Ничего нет.

— Оуэн, ты когда-нибудь расскажешь, кто твоя девушка? — я смеюсь про себя и возвращаю открытку обратно. — Все в порядке, приятель, ты не должен ничего говорить. Она кажется хорошей девушкой. Даже слишком хорошей.

Я задерживаю дыхание и затем заставляю себя тяжело выдохнуть, глядя на песок на открытке.

— Думаю, что ты хотел увидеть мир, да?

Я жду, не ответит ли он мне, но слышу только шелест белок — они живут на дереве рядом с могилой.

Я не удивился бы, если бы Оуэн ответил мне. Это было бы в его духе — напугать меня из могилы.

— Мне очень жаль, что ты не увидел эти места, — говорю я, глядя на его имя, выбитое на надгробии.

— Но зато ты увидел Рай раньше нас. И я предполагаю, это даже лучше.

Глава 7


Прошлое

Рэм


— Я нашел еще одну открытку сегодня, — говорю я Джеку.

Он смотрит на меня озадаченно. В это же время Кристин возле нашего стола открывает для нас пиво.

— О, у Оуэна? — спрашивает Джек, теребя козырек своей кепки.

Кристин застывает, а мы с Джеком съеживаемся.

— Прости, Кристин, — говорит Джек, отводя глаза.

Если бы я знал, что здесь будет Кристин, то никогда бы не завел этот разговор. Даже упоминание его имени вызывает у нее слезы. Так было всегда. Я понимаю, мы все выросли вместе, и мы все переживаем его смерть по-разному. Кристин вытирает слезы тыльной стороной ладони и быстро уходит, не сказав ни слова.

Когда убеждаюсь, что она не может нас слышать, я отвечаю:

— Да, — и отпиваю из своей бутылки.

— Ты знаешь, — говорит Джек с задумчивым видом. — Может, это Кристин.

Я замечаю, как он следит за ее передвижениями по залу.

— Она всегда присматривала за ним, когда мы были детьми.

Кристин работала официанткой в «Нолле» с колледжа. Я знаю ее со времен подгузников. И у Джека всегда были чувства к ней. Кристин же нравились все, кроме Джека. И я не думаю, что у нее были чувства к Оуэну, но я также не слышал, чтобы у Оуэна кто-то был.

— Это бы объяснило те странные путешествия, которые она совершала, — добавляет он.

— Она навещала свою бабушку во Флориде, — возражаю я.

— Хорошо, — отвечает он, все еще не отводя взгляда от нее, — это то, что она сказала.

Наконец-то он переводит свой взгляд на меня. И указывает горлышком бутылки в мою сторону.

— И это бы объяснило, почему она даже не смотрит на тебя, как все остальные девушки в этом чертовом городе. Она по-прежнему влюблена в него.

У Джека на лице написано отвращение, но я знаю, что он в порядке. Девушки любили его, и ему прекрасно об этом известно.

Я улыбаюсь и выдыхаю, одновременно переводя взгляд на Кристин.

— Мы бы знали, если бы между ними что-то было?

Джек дергает плечом.

— Я не знаю. Ты же знаешь, какой он был скрытный. И секретов прибавилось, когда он пошел в колледж. Кто, черт возьми, может знать наверняка?

Я тяжело вздыхаю: я чувствую глубокую печаль от утраты, от того, что Оуэн оставил нас.

— Эй, приятель, — говорит он, концентрируя все свое внимание на мне. — Мы все скучаем по нему.

Я согласно киваю.

— Да, — отвечаю я. — Знаю.

— Только Боги умирают молодыми, — он поднимает свою бутылку верх.

Откинув все мысли, я поднимаю свою бутылку в ответном жесте.

Глава 8


Настоящее

Рэм


Аэропорт слишком переполнен для вторника. Я на секунду задумываюсь, куда все эти люди едут?

Я отыскиваю свой посадочный талон и сажусь между пожилым мужчиной, который практикует искусство спать сидя, и молодой девушкой, по виду старшеклассницей, которая вцепилась обеими руками в мобильник и что-то усердно набирает на экране. Я не отвожу взгляд от ее рук дольше положенного, так как никогда не видел никого, кто так быстро мог бы двигать своими пальцами. Ее пальцы сравнимы с «Риверданс» или с чем-то подобным. (Примеч. «Риверданс» (англ. Riverdance) — танцевальное степ-шоу танцоров-виртуозов). Ее пальцы замирают на секунду, и я отворачиваюсь. Уверен, она не заметила, что я смотрел на нее. А, возможно, ей вообще все равно, ведь она не отрывала взгляд от своего телефона.

Электрическое табло наверху отвлекает меня, на нем обновляется информация. Я бросаю взгляд вниз на свой посадочный талон. Номер рейса на табло совпадает с моим.

Вовремя. Я люблю точность. И ненавижу сидеть и ждать. Я бы предпочел опоздать на самолет, нежели сидеть часами в ожидании. Спустя мгновение женский голос звучит в динамиках, объявляя о посадке на борт.

И я как дедушкин чайник, готовый закипеть в любую минуту, быстро вскакиваю со своего места, направляясь, опережая всех, к очереди на билетный контроль. Я уже стою в ней целых две секунды, когда кто-то ударяет меня по ноге. Обернувшись, я вижу макушку блондинки. В этот момент она нагнулась, чтобы поднять свой чемодан с пола. Я тоже наклоняюсь за ее чемоданом, желая помочь.

— Извините, мне очень жаль, — говорит она торопливо.

От звука ее голоса мое сердце колотиться, все мысли улетучиваются.

И только стою и жду, жду, когда она повернется ко мне, но я уже догадался, кого я увижу.

Один Миссисипи.

Мое сердце готово вырваться из груди.

Два Миссисипи.

Секунды ощущаются как года. И в то же время, я не могу дышать.

Три Миссисипи.

Наши взгляды встречаются, и она удивленно ахает.

— Рэм.

Непонятно, вопрос это или утверждение. Я как будто бы онемел, даже не могу пошевелить губами. Она фиксирует сумку в вертикальном положении и скрещивает руки на груди

— Эм… Эм... Привет, — наконец-то я могу выдавить из себя хоть слово.

Один Миссисипи.

Два Миссисипи.

— Как твои дела? — спрашивает она искренне, как будто на самом деле это ей интересно. И, наверное, это ранит меня больней всего.

Я глубоко вздыхаю, так как задерживал дыхание последние несколько секунд. Затем выдыхаю и стараюсь изобразить улыбку.

— Я хорошо, — киваю головой. — Как ты?

Она тоже кивает, прежде чем ответить.

— Хорошо.

Удушающая тишина сгущается между нами, только лишь наши взгляды остаются прикованными друг к другу. Это длится слишком долго. Это ощущается недостаточным, но мое сердце, кажется, вырывается из груди, а я изо всех сил пытаюсь сдержать его внутри.

— Хорошо, — повторяет она, опуская взгляд и в то же время теребя рукой свой пиджак.

— Встреча? — спрашивает она, бросая взгляд на табло расписания полетов, где указан Остин.

— Да, — просто отвечаю я.

Она кивает головой, будто заранее знала мой ответ.

Смешно, а я ведь представлял нашу встречу снова. Я делал это очень часто. Это случалось в течение дня или ночью, когда казалось, что весь мир спал. Я представлял себе нашу встречу так много раз. Это всегда представлялось мне в людном месте. Она увидела бы меня, а я увидел бы ее, и мир вокруг нас остановился бы и рухнул, как плохо закрепленная плитка на стенах, оставляя нас наедине. Мне всегда казалось, что мы знали, что эта встреча неизбежна, мы оба понимали, что встретимся вновь, только не знали точно день и час. Мне представлялось, что когда мы впервые увидимся после долгой разлуки, наши глаза встретятся, и вся боль уйдет, будто ее и не было. Эшли улыбнется мне, и я улыбнусь ей в ответ. И мы будем вспоминать о нашей первой встрече или о нашей ночи на Солнечной площади. А затем мы посмотрим друг другу в глаза и пообещаем без слов, что в этот раз у нас все получится.