Мать совсем не походила на счастливую, обрадованную женщину, узнавшую, что ее дочь жива. Нет, Хельга была явно чем-то напугана. Полагала, что теперь ее могут выдворить из замка? Алана не могла заверить ее, что этого не случится, но о чем Хельге беспокоиться? Как-никак, она спасла принцессу и ради этого сама лишилась дочери на целых восемнадцать лет.

Алана попыталась объяснить Кристофу, что чувствует.

– Я не то чтобы не хотела остаться… Просто прежде я считала, что между нами могут возникнуть какие-то естественные чувства вроде любви. И когда я впервые увидела ее, на мгновение ощутила нечто вроде зова крови. Но ее реакция… Не знаю, я больше не чувствую никакой близости к ней. Мы чужие люди. Следовало бы догадаться, что так оно и будет. Наверное, это даже неизбежно после стольких лет. Да, она родила меня и долго скорбела об утрате, но все равно она чужой человек. Это нормально, не так ли?

– В ответ могу высказать тебе свое мнение, которое не обязательно принимать во внимание. Я никогда не испытывал ничего подобного, чтобы знать, каково это. Но может, ты ничего не испытываешь к матери, потому что долгое время считала ее мертвой? Судя по твоим высказываниям, ты и к Фредерику не питаешь пылких чувств, хотя какое-то время считала его отцом.

– Это совсем другое. То были смешанные чувства. Я хотела полюбить его, но мне мешало его легкомыслие. По-моему, я уже говорила это, верно? Хотя Паппи его хвалит и считает хорошим королем, но и он попрекал его за неспособность отыскать тех, кто замышлял мое убийство много лет назад. Но теперь это не имеет значения. Мне больше незачем встречаться с королем, так что можно не волноваться, что я оскорблю его своим пренебрежением. Я просто боялась, что не сумею скрыть своих истинных чувств.

– Но теперь ты понимаешь, почему злоумышленников так и не нашли? – спросил Кристоф. – Под подозрение попала целая ветвь его рода, а семья Брасланов очень велика.

– Незачем осторожничать, когда на кону стоят жизни, – фыркнула Алана. – Тем более что две ветви семьи враждовали на протяжении столетий.

– Не зная точно, кто дергал за ниточки? Изгнать без доказательств вины целый род и обречь страну на гражданскую войну? Брасланы долго были у власти. У них до сих пор много сторонников, которые, несомненно, возмутились бы, накажи король всех за провинность одного. Неужели считаешь, что мы такие варвары? – Задав этот вопрос, он поспешно добавил: – Хотя нет, не отвечай.

По-своему он был прав. Она знала это. Но ведь не его пытались убить… И не ее тоже. Она была случайной жертвой, как выяснилось.

– Не важно, что я считаю, и, слава богу, меня это больше не касается.

– Касается и будет касаться, пока враги короля принимают тебя за его дочь и пытаются убить.

Алана нахмурилась.

– Именно поэтому я покину Лубинию и сделаю это как можно скорее. Что же касается моей матери, то, боже мой, мне гораздо комфортнее с твоей мамой, чем с ней. И все же она моя мать. Мне бы хотелось встретиться с ней еще раз, прежде чем я вернусь в Англию, и чтобы ты не стоял над душой при этом. Я хочу попробовать уговорить ее переехать ко мне, хотя, судя по всему, она этого не захочет. Что ж, если и так, то я, по крайней мере, смогу писать ей после отъезда. И даже навестить ее в следующем году, если ты арестуешь заговорщиков. Я надеюсь, что ты сделаешь это теперь, после сегодняшней атаки, когда у тебя появилась веская причина обвинить Брасланов.

– Ты действительно так считаешь?

Она услышала радостные нотки в его голосе. Ведь она только что сделала ему комплимент, пусть и не напрямую. Непроизвольно!

– Видишь ли, теперь у тебя есть обвиняемые – старшее поколение Брасланов. Начни расследование с них. Уж конечно, не мне указывать тебе, как выполнять свой долг. Ты должен понимать: после сегодняшних событий клубок начал разматываться. И я не могу не напомнить, что за это тебе нужно благодарить Паппи.

Она покосилась на Кристофа, стараясь понять, как он воспринял это замечание, но увидела лишь, что он неодобрительно качает головой:

– Его действия спровоцировали нападение на дворец, а это приравнивается к измене.

Алана застонала.

– Думай что хочешь. Но он – твой счастливый случай. Брасланы должны понять, что Фредерик не имеет никакого отношения к нападению на Карстена и что им следует бояться кого-то другого. Они даже могут предположить, что это тот самый убийца, которого они наняли когда-то. Ты знаешь, что Паппи на твоей стороне, а не с ними, и он пойдет на все, чтобы докопаться до правды. У тебя были связаны руки, потому что Брасланам много лет удавалось хранить в тайне, кто из них несет ответственность за покушение на принцессу. А вот у Паппи руки не связаны.

– Если ты закончила петь дифирамбы своему опекуну, давай вернемся к Хельге.

– Предпочитаю этого не делать. Я очень расстроена тем, как прошла наша встреча. Мне нужно время, чтобы пережить это.

– Потому что ты не считаешь ее матерью.

– Конечно, считаю! – возмутилась Алана. – Вот почему… – Но ей перехотелось продолжать.

– Что?

Она плотнее сжала губы. Однако она знала, что он ждет, проявляя завидную выдержку.

– Мне очень тяжело, – призналась она. – Такое чувство, что она отвергла меня.

Кристоф притянул ее к себе. Чтобы утешить? Ей внезапно захотелось расплакаться, а это никуда не годилось. Поэтому, пытаясь успокоить прежде всего себя, она сказала:

– В следующий раз будет лучше.

– Если я позволю тебе нанести новый визит.

– Позволишь?! Хочу напомнить тебе, что я перестала быть твоей пленницей, как только ты сообщил мне, кто я такая на самом деле!

– Это не совсем так.

Алана выпрямилась на сиденье и уставилась на него, не замечая, что одеяло сползло на колени.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты по-прежнему остаешься приманкой для твоего Растибона.

– Извини, это еще не основание задерживать меня.

Он пожал плечами.

– Еще какое основание!

«Неужели это он серьезно?» – подумала Алана. Она была в бешенстве. Он запрокинул ее голову на свою согнутую руку. Она стала вырываться, но он взял верх. Она решила, что больше не скажет ему ни слова. Какого черта этот варвар делает в санях рядом с ней?

Глава сорок вторая

Поездка по горам в обратном направлении прошла гораздо быстрее, поскольку на этот раз снегопад закончился и не препятствовал им. Алане даже удалось полюбоваться великолепными видами с высоты, но она была слишком сердита, чтобы оценить их по достоинству. Солнце не освещало дорогу, по которой они ехали, из-за укутывающих горные вершины облаков, но внизу в долинах было солнечно.

Остаток пути Кристоф предоставил Алане молча кипеть от злости. Он мог бы попытаться оправдаться за то, что намерен удерживать ее в Лубинии против воли, и даже извиниться, но не посчитал это необходимым. Тоже отмалчивался, вот и все.

У каретного двора, откуда они отправились в путь, он снова пересадил ее на своего коня, и они поехали во дворец. Лишь когда его руки вновь обхватили ее, он спросил как ни в чем не бывало:

– Ты заметила, что Хельга ни разу не обратилась к тебе по имени? Как же звали ее дочь?

До сих пор такая мысль не приходила Алане в голову. Господи, она даже не знает своего настоящего имени! Очень уж была огорчена реакцией Хельги на новость о том, что ее дочь жива. Ведь Хельга даже ни разу не обняла Алану! Боже мой, но именно это захотела бы сделать любая мать.

Но Алана все еще злилась на Кристофа из-за его намерения использовать ее для поимки Паппи, поэтому просто пробормотала себе под нос:

– Она не была уверена до конца.

Кристоф саркастически фыркнул. Алана настаивала:

– Я понимаю, ты не можешь преодолеть подозрительность своей натуры, но ты прекрасно знаешь, что это ни о чем не говорит.

– Разве? Она до смерти перепугалась, когда я назвал тебя ее дочерью. Это было не просто волнение, Алана. Это был неприкрытый страх. Она что-то скрывает. И она постоянно лгала. Это было очевидно.

– Черт возьми, но что она может скрывать, помимо страха лишиться своего роскошного жилья? Этим и объясняется ее поведение. Ты ведь даже не попытался убедить ее, что никто ее не прогонит. Наоборот, ты потребовал ответов на вопросы, которые много лет назад ей уже задавал Фредерик. Ты вернул ей ту боль! А я только хотела узнать, что побудило ее поменять младенцев местами. Кроме того, ее очень испугало упоминание о Паппи. Разумеется, она боится его, после всего что он сделал.

Алана считала, что сумела найти достаточно убедительные доводы, не пришедшие Кристофу в голову, и рассеяла его подозрения, так как он больше ничего не сказал по этому поводу. Но когда они добрались до дворца, он направил коня не к своему жилищу, а остановил посреди двора, бросил поводья гвардейцу, опустил Алану на землю, взял за руку и потащил прямиком во дворец.

Она сразу поняла, зачем.

– О господи! – вскричала она, упираясь. – Я знаю, что ты задумал. Прекрати! Я не хочу быть его дочерью. Уж лучше пусть будет Хельга!

– Не тебе выбирать.

– Не смей ничего ему говорить! Зачем пробуждать напрасные надежды? Замкнутость Хельги вполне объяснима, и, боюсь, со мной это никак не связано. Она просто слишком нервничала, чтобы сказать прямо. Скорее всего, это было вызвано твоим присутствием.

– Я не собираюсь ничего ему говорить… пока.

– Тогда почему ты ведешь меня во дворец?

– Чтобы вы познакомились. Может, Фредерик пожелает извиниться перед тобой за такую долгую разлуку с матерью.

Кристоф лгал! Алана это знала. Она с силой набросилась на него, чтобы освободиться от его хватки. В запале поскользнулась на утоптанном снегу, так что некоторое время он тащил ее волоком, после чего, когда она угомонилась, поднял и нес остаток пути на руках.

Так он и вошел во дворец, но и там не поставил Алану на пол. Он понес ее по коридорам, пересек приемную для простолюдинов и направился в следующее помещение. Это был не тронный зал, как она предполагала, а широкий холл с несколькими комнатами, ковровой дорожкой по центру и двойными дверями в торце, которые уж точно вели в королевские покои.

Поскольку было еще рано, Кристоф, очевидно, ожидал застать Фредерика на месте.

Она сделала последнюю попытку избежать встречи, взмолившись:

– Пожалуйста, не надо.

– Я должен. – Это все, что он сказал.

Ему не пришлось стучать, чтобы войти, поскольку стражники немедленно распахнули двери при его приближении. Его походка была стремительной, а лицо, как замечала Алана при каждом взгляде украдкой, преисполнено мрачной решимости. Пройдя через последние двери, Кристоф и не подумал поставить ее на ноги. Зато отрывисто отдал приказ очистить комнату. Она услышала торопливое шарканье ног. Никто не протестовал. Как-никак, он являлся командиром дворцовой гвардии, так что здесь его решения не обсуждались и не оспаривались.

Алана не видела, кто остался в комнате вместе с ними. С того самого момента, когда последние двери распахнулись перед ними, она прятала лицо на груди Кристофа. Но тут он опустил ее на пол, и она бросила на него разъяренный взгляд, который мог длиться бесконечно долго, если бы он резко не повернул ее спиной к себе.

Больше ему не пришлось сдерживать ее. Алана замерла, глядя на человека, которого она уже видела прежде на маленьком портрете в приемной. Правда, он был гораздо старше, но Алана запомнила портрет достаточно хорошо и легко узнала короля.

Он стоял, выпрямившись во весь рост, на возвышении, где располагались два трона. В величественном облачении, хотя и без короны на голове. Король вопросительно посмотрел на Кристофа, ожидая объяснений. Но Кристоф не произнес ни единого слова. Тогда королевский взор обратился на Алану и уже не отрывался от нее.

– О господи! – произнес Фредерик благоговейно.

Было понятно, что он потрясен, поэтому другие слова и не требовались. Она почувствовала то же самое, почувствовала в ту же секунду, посмотрев в его глаза, что он точно знает, кто она такая. Эмоции, которые бурлили в ней, было невозможно описать. Она находилась лицом к лицу со своим отцом, своим настоящим отцом. Она представить не могла, что будет настолько потрясена встречей.

Папа.

Она всего лишь обозначила это слово губами, боясь произнести его вслух. Если надежда напрасна, если Алана ошиблась в своей догадке, основанной лишь на чувствах, то разочарование попросту убьет ее. Но Фредерик уже спешил к ней, девушка сделала несколько шагов навстречу, чтобы сократить разделяющее их расстояние. И тут же очутилась в его объятиях. И вся ее нежность, вся любовь сосредоточились в одном единственном слове, которое она повторила уже громче:

– Папа.

Она плакала. Она ничего не могла поделать с собой. А еще смеялась. И с этим тоже ничего не могла поделать. А Фредерик не выпускал ее из объятий, прижимая к себе слишком сильно, но как же иначе! И не имело никакого значения, что он король.