Джоанна Линдсей - Когда правит страсть

С его стороны возражений не последовало, и это потрясло ее настолько, что она не преминула напомнить:

– Когда я спрашивала тебя о нашей родине, ты уверял, что это отсталая страна с чуть ли не средневековыми обычаями и что нам повезло сбежать оттуда. Ты учил меня никогда никому не рассказывать, откуда мы родом, а говорить, что мы приехали из Австрии, например, так как люди будут смотреть на нас свысока, если узнают, что мы лубинийцы. И я никому не открывала правду, потому что даже тот преподаватель, который рассказывал мне о Лубинии, полностью подтверждал твои слова. Он заверял меня, что это отсталая страна, дальнейшее развитие которой невозможно из-за ее изоляции. Не станешь же ты настаивать на том, чтобы я вышла замуж там, – закончила Алана презрительно.

Паппи покачал головой, но она сразу поняла, что это лишь потому, что он разочарован высказанным ею пренебрежением.

– Это весьма маловероятно, но не нам решать… – Он умолк и взмахнул рукой, словно отмахиваясь от высказанного ею предположения. – Ты меня удивляешь. Неужели твое отношение к родине могло сложиться из-за нескольких пустых фраз?

– Это нечестно! Ты сам не хотел, чтобы я считала ее своей страной. Как же еще я могла относиться к ней?

– На то была причина, правда, не та, которую я тебе называл. Но я рассчитывал, что в будущем у тебя сформируется собственное мнение, когда ты узнаешь больше фактов, когда прочитаешь о красоте этой страны и ее культуре, которые с лихвой покрывают некоторые недостатки. Очевидно, я ошибся, не привив тебе некоторую гордость к родине, которой, право, стоит гордиться.

– Наверное… я погорячилась, – пробормотала она, смутившись.

Он улыбнулся ей с легкой укоризной.

– Да, по поводу того, что пока не является предметом обсуждения. Тебе нет необходимости думать о замужестве, которое еще даже на горизонте не маячит. Я упомянул о нем только потому, что предполагал заранее поговорить на эту тему. Но недавно произошло нечто такое, что требует немедленного обсуждения.

Ей не хотелось слушать дальше, поскольку она вдруг инстинктивно поняла, что заставило его изменить решение – ему сообщили, что он умирает. Выходя на улицу, дядя никогда не одевался достаточно тепло, а выходил он весьма часто – в приют, в винную лавку, которой владел; а раз в неделю, в жару или в холод, непременно брал одного из сирот на особую прогулку. О боже, что за болезнь он подхватил, которая теперь его убивает? Он не выглядит изнуренным, но…

– Я люблю тебя, принцесса. Никогда не сомневайся в этом. Но мы с тобой не семья. И даже не родственники.

Она с облегчением вздохнула. Конечно, новость была обескураживающая, даже шокирующая. Но все оказалось не настолько плохо, как она себе вообразила. Может, она была первой сиротой, которую он приютил? Он помогал очень многим, и нет ничего удивительного в том, что все началось с его желания вырастить ее одну.

– Мне обязательно это знать? – спросила она.

– Это лишь малая часть того, что я собираюсь тебе сказать.

О боже, что-то еще?

– Почему бы нам сначала не пообедать? – поспешно предложила Алана.

Он бросил на нее понимающий взгляд.

– Успокойся и не делай поспешных выводов. Ты же у меня умница.

Она вспыхнула. Дядя всегда учил ее этому. Сначала факты. Интуиция лишь напоследок. А факты он ей предоставил. Просто она не захотела услышать!

Очевидно, он был погружен в свои собственные мысли, потому что заметил:

– На самом деле я решил уединиться, став фермером, еще до того, как мы приехали сюда.

Это признание было настолько неожиданным, что Алана потеряла дар речи. Но, может, он намеренно сбивает ее с толку, чтобы привести в чувство? Это сработало – в определенной степени. Но потом в ее мозгу что-то щелкнуло.

– Ты хочешь сказать, что Фармер – не твоя настоящая фамилия, верно?

– Да. Но когда мы приехали в этот многолюдный город, я понял, что лучший способ спрятаться – это остаться здесь, на виду у всех, так что я отбросил мысли о фермерстве. А вот фамилия Фармер подошла: она была солидной и не звучала на иностранный манер. Она прижилась, как и мы прижились в этом городе. – Он улыбнулся и добавил: – Я честно пытался заняться садоводством и несколько месяцев был вполне доволен такой безмятежной жизнью, а потом бросил.

– Слишком скучно по сравнению с тем, что ты привык делать?

Она подумала о военных действиях, в которых он участвовал на континенте. Алана читала о множестве войн, когда изучала историю Европы.

– Как проницательно с твоей стороны! Что ж, прекрасно. – Он немного помолчал, снова устремив взгляд в пол. – Когда-то я признался тебе, что убивал людей. Тогда ты была еще совсем маленькая. Возможно, ты не запомнила этого, а повторять мне не хотелось.

– Я помню. Зачем ты вообще рассказал мне об этом?

– Ты была прелестным ребенком. Такой милой, любознательной, что я привязался к тебе слишком сильно. То признание должно было послужить преградой, отложиться у тебя в мозгу и заставить побаиваться меня. Но это не сработало. Барьера между нами не получилось. Ты была очень доверчива, а я успел прикипеть к тебе душой. Я люблю тебя так, как если бы ты была моей родной дочерью, которой у меня никогда не было.

– Я испытываю то же самое, Паппи. Ты знаешь.

– Да, но сегодня все изменится.

Тревога вернулась к ней, сделавшись в сто раз сильней. Боже правый, что он может сказать ей такого, чтобы она перестала любить его? У нее не находилось слов, чтобы спросить напрямик, и мысли лихорадочно неслись по кругу, но она никак не могла взять в толк, что подразумевал дядя.

Он же не спешил с объяснениями. Лишь сделался еще более задумчивым.

– Знаешь, я не собирался растить тебя таким образом. Для твоей же безопасности я бы предпочел изоляцию, где ты бы научилась быть независимой от окружающих. Но в конечном итоге я не смог лишить тебя нормальной жизни. Ведь это могло оказаться ошибкой, с которой мне пришлось бы жить. Но и теперь крайне важно, чтобы ты никому не доверяла.

– Даже тебе?

– Полагаю, я единственное исключение. Я бы никогда не смог причинить тебе вреда, принцесса. Вот почему ты здесь.

– Что ты имеешь в виду?

Он на мгновение закрыл глаза. Она вспомнила, что он не собирался говорить с ней об этом, но его вынудили какие-то обстоятельства.

Он посмотрел на нее в упор:

– Я говорил тебе, что убивал людей. Я был…

– Ты сам только что сказал, что это ложь, – оборвала его она. – Что ты говорил это только для того, чтобы установить между нами дистанцию, хотя это не сработало.

– Нет. Я не сказал, что это ложь, ты просто поняла мои слова так, как тебе было удобно. Но правда заключается в том, Алана, что я убивал людей за деньги. Это было прибыльное занятие, и я преуспел в нем, поскольку не дорожил своей собственной жизнью. Я стал орудием убийства, направленным против других людей, и я никогда не проваливал полученное задание. Моя репутация была безупречной. Немногие наемные убийцы были так же безотказны, как я.

Сознание Аланы не воспринимало услышанное. Он говорит о ком-то другом! Уж не ушибся ли он головой и не повредился ли рассудком? Как можно позабыть свое настоящее прошлое?

– По какой бы причине ты ни старался убедить меня, что действительно занимался этим, это не может быть правдой!

– Почему же?

– Потому что ты добрый, заботливый человек. Ты взял на воспитание сироту. Ты дал другим сиротам шанс на нормальную жизнь, которой они не достигли бы без твоей помощи. Ты не убийца. То, что ты разбираешься в оружии, еще не делает тебя убийцей!

Он досадливо поморщился.

– Воспользуйся разумом, который нам для этого и дан. Я был тем, кем я был. Теперь я не такой. Я бы рад все исправить, но прошлого не вернуть. Жаль, что никто не прикончил меня давным-давно, но я был слишком хорош в своем деле. Хотел бы я не помнить своей прежней жизни, но я ее помню.

Из ее горла вырвался рыдающий звук.

– Ты в самом деле убивал людей?

– Будет правильно, если ты возненавидишь меня с этой минуты, – произнес он с болью. – Этого я и ожидал.

– Я… я пытаюсь понять, как ты пошел на это. Помоги же мне!

Он вздохнул.

– Я не собирался посвящать тебя в подробности, но, возможно, тебе не помешает знать, как это все начиналось. Мое настоящее имя – Леонард Кастнер. Моя семья занималась виноделием. Мы выращивали виноград в плодородных горных долинах Лубинии. Семейство было большим, но многие родственники уже были старыми и умерли еще до того, как я вырос. А потом снежная лавина накрыла отца, и той же зимой смертельно заболела мать. Скорбь и отчаяние охватили нас, но мы с братом продолжали дело родителей, вернее, пытались. Ему было всего пять лет, так что помощи от него было мало. И природа снова ополчилась против нас. Мы потеряли весь годовой урожай винограда, а потом и свой дом, потому что не могли платить аренду дворянину, которому принадлежала земля. Он бы поверил на слово моему отцу, но не мне.

– То, что ты рассказываешь, ужасно, но…

Он подождал, пока она закончит мысль, однако она не смогла. Ей не хотелось осуждать его, но как же она могла не осуждать? Так что она откинулась на спинку своего кресла и попросила:

– Продолжай, пожалуйста.

Дядя кивнул, но по-прежнему хранил молчание. Не дыша, он снова уставился в пол, обуреваемый тягостными воспоминаниями, и страдания были столь явственно написаны на его лице, что у Аланы слезы выступили на глазах.

Она вскочила на ноги.

– Достаточно! Я приложу все силы, чтобы…

– Сядь, – проговорил он, не глядя на нее.

Она не подчинилась. Ее единственной мыслью было бежать, потому что она знала, к чему клонит дядя. Он собирался сообщить ей, что убил ее семью. Ему заплатили за это, и она заранее боялась того, о чем он ее попросит!

Жаль, что никто не прикончил меня давным-давно.

Так вот зачем он растил ее и учил обращаться с оружием.

Не для того ли, чтобы она могла отомстить за родителей и наконец разделаться с ним?

– Сядь, Алана, – уже спокойнее попросил Паппи. – Это только половина истории, и больше мы не будем о ней вспоминать. Ты помогла мне похоронить воспоминания. Ты прогнала мои кошмары. Ты вернула мне человечность. Так что ты имеешь право знать, от чего ты меня спасла.

Алана медленно опустилась в свое кресло снова, но только потому, что почувствовала слабость. К горлу подкатила тошнота… О боже! Она ведь намеревалась разрешить сегодня свою собственную проблему и не думала, что ей предстоит испытать такие потрясения, узнав вещи слишком ужасные, чтобы примириться с ними.

– Когда мы с братом потеряли дом, мы вынуждены были бороться за выживание. Мы перебрались в город, где было достаточно работы, но только никто не хотел меня нанимать, поскольку я был еще подростком. Нам пришлось добывать пропитание, подрабатывая где придется, пока меня не взял к себе подмастерьем один часовщик. Эта работа требовала внимания и точности. Она нравилась мне даже больше, чем выращивание винограда. Того, что я зарабатывал, нам вполне хватало на жизнь. Часовщик был добрым человеком; жил один с дочерью, девочкой чуть младше меня. В нее невозможно было не влюбиться. Через несколько лет она согласилась стать моей женой. Я был счастлив: моя жена – самая красивая женщина на свете, и она подарила мне сына. Они были для меня всем, они были смыслом моей жизни. А потом бессмысленный несчастный случай отнял их у меня вместе с братом.

– Мне очень жаль, – прошептала Алана.

Но Паппи, казалось, не слышал ее, полностью погруженный в свои воспоминания.

– Я был охвачен яростью… и, возможно, легким помешательством, вызванным мыслями о том, какой мучительной была их гибель. Они сгорели заживо, запертые в карете, налетевшей на один из тех уличных костров, которые разводят, чтобы растопить лед. Если бы карета, опрокинувшись, накрыла пламя полностью, она бы его погасила. Если бы фургон, врезавшийся в карету, не был перегружен, волы смогли бы оттащить его вовремя и не стали бы мешать спасению пассажиров. Это был несчастный случай, но кучер грузового фургона был пьян, так что столкновения было не избежать. Вот почему мой гнев не проходил, и вот почему я потом нашел того старого пропойцу и убил его. Но и это не убавило моей ярости и страдания. Пропало все, что составляло смысл моей жизни. Не зная, зачем жить дальше, я хотел умереть. Разыскав владельца компании, на которого работал пьяный возница, я убил и его тоже. Надеялся, что меня поймают, но этого не случилось. Не в состоянии видеть тестя, постоянно напоминающего мне о жене, я бросил работу в его мастерской. Я голодал и тратил все до последней монеты на выпивку, чтобы не вспоминать о том, что потерял. А потом до меня дошли слухи о человеке, который был готов платить за то, что я и так последнее время делал.