Мы расписываемся быстро и без лишнего пафоса. Не нужны слезоточивые речи о том, кто мы друг другу, какой это знаменательный день и что ждет нас впереди. Пустые слова, которые, как заученный стих, повторяет каждой паре брачующихся незнакомая женщина. Все, что мне нужно, что для меня важно, я вижу в его глазах. Знаю, что он не бросит из-за того, что я не смогу родить ему ребенка, что будет любить, если располнею, простит, если сделаю глупость, поддержит, если окажусь слабой. А я … Я давно целиком и полностью принадлежу ему. Надеюсь, он видит это в моем взгляде, в моих жестах и улыбке.

Нас поздравляет работница ЗАГСа. А выйдя на улицу, Сергей поднимает меня за талию, и я смеюсь, пока он кружит и кружит меня, заставляя мир вращаться сказочной каруселью.

В баре ближайшего ресторана мы все, кроме Жени, выпиваем по бокалу шампанского и прощаемся со свидетелями.

Вчетвером возвращаемся домой. Чемоданы я уже собрала, поэтому устраиваемся на кухне, открываем новую бутылку и налетаем на закуски, чтобы не опьянеть. Через час нам с Сергеем нужно ехать в аэропорт. Холодный бокал приятно успокаивает возбуждение, шампанское щекочет небо.

Куда вы летите?- интересуется Влад.

В Лондон. Там пять дней. Потом в Дублин на четыре дня и напоследок в Эдинбург.

Здорово.

Я когда узнала, чуть с ума не сошла от счастья!

А почему не на побережье? Лазурный берег, например?

Успеем еще, - откуда-то из глубины квартиры отзывается Сергей.

Мы уже отдыхали на море совсем недавно, - объясняю я. – Теперь хочется каких-то культурных ценностей.

Что мне делать, если Женя вдруг заболеет?

На холодильнике под магнитом-клубникой висит список экстренных номеров. Там и номер нашей учительницы, и детская поликлиника, и частный врач, который проконсультирует в любое время суток и приедет, как только сможет. Но, надеюсь, до этого не дойдет. Ребята, продержитесь уж как-нибудь эти двенадцать дней.

Все будет хорошо, это я так, на всякий случай. - Влад берет меня за руку и несильно сжимает. – Я рад за тебя.

А я рада тому, что ты рад. Не хотела причинять тебе боль.

Каждый человек заслуживает счастья. Просто не каждый в состоянии понять, где оно, какое настоящее, а какое только кажется счастьем.

Я надеюсь, ты тоже счастлив сейчас?

Да.

Я рада.

Я рад, что ты рада.

Мы улыбаемся друг другу, как хорошие друзья, чьи отношения уже проверены временем.

Ну, идите уже, а то опоздаете.

Я забегаю в спальню, чтобы переодеться. Сергей подходит сзади, обнимает за талию и шепчет в шею:

Не надо. Останься в этом платье. Оно так тебе идет.

Хорошо, - отвечаю я, откидывая голову назад и касаясь его лба затылком.

Моя жена, - он целует меня в ухо. Я смеюсь от щекотки, но мурашки уже бегут вниз по коже, к груди и животу.

Если мой муж слишком увлечется, то не видать нам медового месяца в туманном Альбионе. И я уже вызвала такси.

Тогда пойдемте, Ирина Вронская. Нас ждет новая, замечательная жизнь.


Сказать, что мой медовый месяц оправдал все мои ожидания – ничего не сказать. Я не хотела возвращаться в отель, не хотела ложиться спать, потому что мне не терпелось осмотреть как можно больше красивых мест. Я молчу о традиционных маршрутах для туристов: Биг-Бен, Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец, Пикадилли, Трафальгарская площадь. Я снялась рядом с полуисчезнувшей в стене тележкой на знаменитой платформе 9 и ¾ вокзала Кингс-Кросс, нашла Портобелло Роуд, где снимали фильм «Ноттинг Хилл», изводила Сергея долгими прогулками по Гайд-парку, представляя, что несколько веков назад по этим дорожкам ездили кареты и открытые коляски, а великосветские дамы и джентльмены приветствовали друг друга кивком головы.

Я уже молчу о всех тех ресторанах и бутиках, которые мы посетили. И ночью, когда Сергей целовал меня, пытаясь настроить на романтическую волну, я взахлеб делилась с ним своими впечатлениями. С трудом он вынуждал меня остановиться, когда опрокидывал навзничь и начинал делать вещи, от которых мое дыхание сбивалось.

В Дублине я прошлась по Темп-Бар, побывала почти во всех злачных заведениях на этой улице, включая и одноименный паб, попробовала настоящий Гиннесс и дважды опьянела так, что рискнула вместе со всеми петь песню U2, которые, кстати, являлись владельцами отеля неподалеку, а также попыталась повторить те невероятно быстрые и четкие движения ног танцоров, при которых их тела остаются почти неподвижными. Слава Богу, у Сергея хватило сил дотащить меня домой и вытерпеть мое похмелье на следующий день. Сгорая от стыда, я чуть позже просила у него прощения за свое поведение, и он милостиво мне его дал … прямо в постели.

В Эдинбурге я уже выдохлась и не была расположена к активному ночному отдыху. Мы бродили по улицам, заходили в музеи или выставочные залы, если те попадались нам на пути, подолгу сидели вечерами в ресторане. Возвращаясь к себе, мы держались за руки, а иногда вели себя, как пара зеленых подростков – он прижимал меня к стене дома в каком-нибудь проулке и целовал так, что подкашивались ноги.

Когда пришло время уезжать, я расстроилась. Но он заверил меня, что покажет еще много прекрасных мест. У нас есть годы, десятилетия, чтобы увидеть мир вместе.

Мы вернулись, Влад уехал, и жизнь пошла своим чередом. Женя почти освоилась в школе, рассказывала о своих друзьях, о недругах, о том, что ей интересно учить, а к чему она равнодушна. Я договорилась на работе, что буду использовать свой перерыв, чтобы отлучаться и забирать дочку из школы. Несколько часов с ней сидела няня, которая помогала разбираться с домашними заданиями. И к тому моменту, как мы с Сергеем возвращались домой, Женя уже хвасталась своими успехами.

Наира уехала из больницы. Сказала, что ей стало легче, а видеть каждый день умирающих она не желала – ей хватало и собственного отражения в зеркале. Она держалась так, как, наверное, не смог бы и мужчина. Фыркала, если я предлагала помощь, смеялась, когда я переживала о том, как она переносит лечение. Мы обе знали, что я говорила не о медикаментах и их последствиях, а о болях, которые, наверняка уже начались, потому что она как-то оговорилась о визите медсестры. Скорее всего, ей кололи морфий. Хотя мое предположение она назвала чушью.

О Сергее она больше не спрашивала. Слушала, когда я рассказывала о нем сама, но не заговаривала первой.

Мой муж – как же я люблю его так называть – стал моей пристанью, крепостью, Эдемом, самым сладким грехом, моей душой. Мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Эта гармония меня иногда пугала. Но я бы не сказала, что счастье было абсолютно безоблачным.

Женя… Она с Сергеем держалась немного отстраненно. И он не знал, что сделать, чтобы сократить дистанцию. Они могли вместе сидеть перед телевизором, но никогда не разговаривали при этом. Посредником всегда выступала я. Она не целовала его, когда уходила или приходила. Не обращалась за помощью даже в мелочах. И там, где девочке требовалось объяснение мужчины, отца, она старалась получить комментарии от меня. Например, как действует фокус с шариком, который потереть о волосы. Я толком так и не смогла объяснить ей что-то об электричестве, о трении. А вот Сергей смог бы. И когда я предложила обратиться к нему, она лишь отрицательно помотала головой, и, замкнувшись в себе, ушла в комнату.

Сергей не знал, как показать свое хорошее отношение к ней, и поэтому в ее глазах выглядел более суровым и холодным, чем в действительности.

Однажды, когда мы все вместе гуляли на детской площадке, я разговорилась с какой-то молодой мамочкой о внешкольных кружках, танцах и английском. Она как раз рассказывала о репетиторе, когда Женя вскрикнула на верхней площадке горки. Кто-то толкнул ее, она не удержала равновесие и упала бы, если б не Сергей. Он преодолел несколько метром в одно мгновение и подхватил ее на руки. Она даже испугаться не успела.

Какой у тебя быстрый папа, - восхищенно поглядывая на Сергея, сказала молодая мамаша.

Он мне не папа, - ответила Женя. Не со зла, а просто констатируя факт.

У меня внутри все обмерло, Сергей застыл, Женя, не понимая, как жестоко и грубо это прозвучало, вывернулась из его рук и спрыгнула на землю.

Мамочка неловко замялась и под предлогом перепачкавшегося сына отошла от нас.

Я знала, каково сейчас Сереже. Он будто получил пощечину за хорошее дело. Сама того не желая, своей детской непосредственностью и честностью Женя ранила его очень глубоко.

Она не хотела, - начинаю я.

Я понимаю, - ровно отвечает он, лицо непроницаемое.

Она просто не знала, как это будет выглядеть.

Я все понимаю, Ира.

На самом деле, она уже привыкла к тебе, возможно, даже полюбила, просто не может этого показать. Как и ты.

Тогда почему же тебе и той дамочке стало так неловко, если все хорошо?

Я хотела сказать, что мне было обидно за него, но вовремя спохватилась. Сергей не терпит жалости к себе.

На обратном пути Женя притихла, явно осознав, что что-то случилось. Но так и не смогла понять, что. Но глядя на то, как она неловко спотыкалась о кочки, как виновато поглядывала на Сергея и вопросительно на меня, я едва сдерживала слезы. Подходя к подъезду, я быстро вытерла глаза, желая сделать это незаметно, но от Сережи ничего не скроешь. Он взял меня под локоть, плотно сжав губы, и попросил Женю не заходить в темный подъезд первой.

Я хотела еще раз поговорить с ним ночью, все обсудить, но он закрыл мой рот своим. После жарких любовных баталий я отключилась. А на следующий день он уехал на пару суток в командировку.


Не знаю, зачем еду к ней. Понятия не имею, с чего вдруг взял, что она поможет мне в том вопросе, в котором сама когда-то оказалась полным профаном. Но я люблю Иру, ради нее пойду на все. Видеть, что она несчастна из-за меня, из-за того, что я никак не найду подход к Жене, невыносимо.

Я гоню машину слишком быстро. Но каждая секунда ожидания давит мне на психику.

Сама по себе встреча с Наирой тяжелое испытание. А разговор, да еще и на такую тему, дастся мне нелегко. Я предвижу это.

У меня есть номер ее телефона. Ира дала на всякий случай. Я не предупредил, что приеду. Может, она уже дома? Или уехала, что, впрочем, маловероятно.

Когда останавливаюсь на заправке, чтобы купить минералки, набираю ее.

Алло? – голос властный и спокойный.

Это я.

Сережа?

Да.

Где ты? Что-то случилось? – появившееся волнение в ее голосе раздражает.

Я хочу заехать к тебе, -едва сдерживаюсь, чтобы не скривиться.

Когда?

Часа через три, наверное.

Ты знаешь мой адрес?

Ты не в больнице?

Нет.

Не знаю. Говори.

После того, как нажимаю на отбой, ввожу в записную книгу название улицы и номер дома.

Может быть, все это ошибка? Я поддался глупому импульсу? Просить совета по поводу детей у женщины, которая с треском провалилась в роли матери! Но мне не к кому больше обратится. А она каким-то образом смогла несколько лет ухаживать за смертельно больным ребенком, которого даже назвала своим сыном.

Меня мучает интерес. Полюбила ли она его сразу? Что в нем вызвало этот поток чувств? Чего не было во мне?

Почему-то возникает давно забытое желание закурить, сделать глубокую затяжку. Я же бросил, черт его дери!

Легко ли заставить себя любить чужое дитя? Чтоб не вздрагивать, когда к тебе неловко обращаются, чтоб обнимать, но не через силу, а по желанию сердца. Как научиться чувствовать трепет, такой же, какой вызывает у меня мама девочки?

В город я въехал уже под вечер. Без труда нашел пятиэтажную сталинку, ввел номер квартиры на домофоне и стал ждать.

Она открыла сразу же. В широких светлых брюках, ставших явно слишком большими, в красной шелковой блузе и белом платке с яркими красными цветами и бахромой.

Я редко видел женщин ее возраста, которые так же стильно одевались. Думаю, сегодня она постаралась специально для меня.

Проходи, - она жестом приглашает меня в зал. Евроремонт, кожаный диван, мебель из темного дерева.

У вас с отцом похожие вкусы.

Разве что в выборе интерьера, - фыркает она. – Как он?

Лучше, чем ты.

Это еще как посмотреть. В прошлый раз он показался мне дряхлой развалиной. Постарел, сильно сдал.

Крепкий старик.

Так что случилось? Зачем примчался, сломя голову?