– Я все думала о том стихотворении Роберта Геррика, которое лейтенант дал Габриель. Он переписал для нее последние три строфы. Но, по-моему, важными могут оказаться как раз первые три. – Она пролистала страницы. – Вот послушай:

Велишь мне жить – я буду жить

Как протестант простой;

Велишь любить – из сердца нить

Соединит с тобой.

Любовь – то море, то причал,

То буря, то покой…

Любовь, которой мир не знал,

Я разделю с тобой.

Прикажешь сердцу не стучать –

Его прервётся бой…

Себастьян продекламировал последние строки по памяти вместе с женой – сплетаясь взглядами, гармонично соединяя свой тенор с ее контральто.

– Велишь в разлуке тосковать – всем сердцем я с тобой. Черт подери, – протянул он, допил бренди и с громким стуком поставил стакан. 


ГЛАВА 37

Арсено квартировал в мрачной, узкой улочке недалеко от церкви Святого Клемента. Этот некогда презентабельный район уже давно потихоньку сползал в нищету, хотя и не превратился пока в трущобы. Когда Себастьян остановился на тротуаре, окидывая  взглядом пыльные окна и обсыпавшийся фасад старого дома, от тени соседней арки отделилась далеко не первой молодости потрепанная женщина с изможденным, западающим в память лицом и зазывно присвистнула.

Отрицательно мотнув головой, виконт толкнул входную дверь.

В доме было жарко, в спертом воздухе стоял дух вареной капусты, сухой гнили и слабая, но неизбывная вонь неубранных нечистот. Девлин поднимался по истертым темным ступенькам на чердак, пытаясь представить в этом окружении деликатного и образованного французского лейтенанта. Из-за одной двери доносились хриплые, сердитые мужские крики и тихие женские всхлипывания, за другой не умолкал жалобный плач младенца. Кто-то терпеливо добывал из скрипки грустную мелодию, и ее сладостно-печальные звуки причудливо смешивались с ором спаривающихся в глухом переулке кошек.

На самом верху лестницы было всего две двери. Сквозь щели в них не пробивалось ни единого лучика света, но виконт все равно постучал в обе и подождал, прислушиваясь к малейшему намеку на движение.

Ничего.

По условиям освобождения лейтенанту уже полагалось находиться в своем жилище. Себастьян вернулся на ступени, какой-то миг помедлил, положив ладонь на покосившуюся стойку перил, а затем направился на Уайк-стрит,  в кофейню «Ангел».

В такую жару заведение оказалось полупустым. В тускло освещенном зале висел густой табачный дым и аромат жареного кофе. Бармен вопросительно поднял глаза на тихонько закрывшего за собой дверь виконта, тот покачал головой и медленно обвел взглядом пестрые группки мужчин, которые приглушенно переговаривались, угрюмо горбясь за столиками.

Арсено среди посетителей не оказалось. Однако в углу возле пустого очага светловолосый здоровяк Пеллетье играл в шахматы с сухопарым пехотным офицером в потертом синем мундире. При появлении Себастьяна гусарский капитан вскинул голову, блеснувши против свечей золотыми монетами на концах щегольских косичек. Поглаживая одной рукой роскошные усы, он наблюдал за продвижением Девлина через зал.

– Что, явились снова испортить мне игру? – буркнул Пеллетье, когда виконт остановился у столика.

– Лейтенант Арсено был здесь сегодня вечером?

Гусар поджал губы и повел плечом.

– Это означает, что вы его не видели? Или что не знаете, где он?

– Это означает, что сейчас его здесь нет.

– Не подскажете, где можно его найти?

– Non[31], –  презрительно осклабился Пеллетье.

– По моим сведениям, условия освобождения предписывают вам возвращаться на место проживания до восьми вечера.

– А мы живем здесь, – объяснил пехотный офицер, между тем как его компаньон молчал. – Снимаем комнаты наверху.

– Интересно, – глянул на шахматную доску Себастьян. – Чей ход?

– Мой, – ответил пехотинец, теребя двумя пальцами нижнюю губу и озадаченно хмуря лоб.

– Попробуйте королевой на эф семь, – посоветовал Девлин, отворачиваясь.

– Casse-toi[32], – злобно прошипел гусар, приподнимаясь со стула. 

– Не очень разумная мысль, – повернулся обратно виконт, положив руку на пистолет в своем кармане.

Сверкающие бешенством глаза Пеллетье на мгновение встретились с глазами Девлина, и здоровяк со стиснутыми зубами и ходившей ходуном грудью опустился на место. 

Девлин ощущал, как разъяренный взгляд гусара провожает его до самой двери.

Ночь сделалась странно безветренной, горячий воздух был томительно душным. Себастьян постоял на тротуаре, испытывая нараставшее ощущение бессилия. Где, черт возьми, Арсено? Для условно освобожденного офицера попасться на улице после наступления комендантского часа означало возвращение в тюрьму и отправку в те же адские бездны, где томились рядовые солдаты.

По улицам еле уловимо повеял бриз, неся с собой прохладу и обещание перемен. Себастьян почувствовал запах реки и прибывающего прилива с легкой соленой ноткой, напоминающей о дальних краях.

И понял, куда отправился французский лейтенант.


Стрэндский мост[33], возведение которого началось всего десять месяцев назад, вырастал на том месте, где некогда стоял самый величественный на Темзе Савойский дворец[34]. Но дни славы дворца давно минули, и здание превратили вначале в богадельню, а затем в тюрьму и казармы. Теперь от него остались только полуразрушенные развалины, которые тянулись от Стрэнда до берега реки. Засыпанный щебнем, заваленный грудами тесаного камня, штабелями кирпича и древесины пустырь доходил до самого места строительства. Спускаясь по темному склону, Девлин видел округлый каменный фундамент средневековой сторожевой башни и длинную кирпичную стену, пронизанную пустыми провалами оконных проемов. За руинами на фоне черного неба неясно вырисовывалась громада нового сооружения.



Его первые четыре огромные арки уже были завершены, хотя деревянная опалубка в их центрах по-прежнему оставалась неснятой, а подвесной мостик и строительные леса указывали на начало отделки, со временем должной превратиться в антаблементы, карниз и балюстраду. Проезжую часть моста планировалось поднять до уровня Стрэнда, но сейчас она лежала несколькими футами ниже. Неровное грунтовое покрытие тянулось в сторону противоположного берега и резко обрывалось над стремительным течением.