Мэг Кэбот - Когда сверкнула молния

Меня заставляют это написать. Слово в слово. Это называется: «мои показания».

Все верно. Мои показания. О том, что случилось. С самого начала.

По телеку, обычно, когда дают показания, их кто-то записывает и стоит только дать сигнал, как тебе повторяют твои же слова. Ко всему прочему, тебе предлагают кофе с пончиками и все в этом духе. Мне же достались кусок бумаги и потекшая ручка. Даже колу не предложили.

Это ещё одно доказательство того, что все, что показывают по телеку — ложь.

Хотите мои показания? Ладно-ладно, держите:

Во всём виновата Рут.

Правда. Всё началось во время обеда в кафетерии, когда Джефф Дэй сказал Рут, что она настолько жирная, что её необходимо хоронить в кейсе для пианино, как и Элвиса. Это полная чушь, так как я знаю, что Элвис не был похоронен в кейсе для пианино. Без понятия, насколько жирным он был, когда умер, но уверена, что Присцилла Пресли могла себе позволить купить гроб для Короля, нежели кейс для пианино.

И, во-вторых, что ожидал Джефф Дэй, когда говорил такое кому-то, особенно моей лучшей подруге? В общем, я поступила так, как поступил бы на моем месте любой лучший друг — оттащила в сторону и врезала ему. Джефф Дэй заслуживал оплеуху, причем на ежедневной основе. Этот парень — мудак.

Но не думайте, что я сделала ему по-настоящему больно. Ну, ладно-ладно, он попятился назад и угодил в приправу. Велика важность. И не было там крови. Я даже не попала по лицу. Он увидел приближающийся кулак и в последний момент увернулся. Поэтому, вместо того, чтобы врезать по носу, куда целилась, я попала ему в шею. Очень сомневаюсь, что у него останется синяк.

Но кто знал, что в следующую секунду я почувствую большую мясистую лапу на плече, и тренер Олбрайт развернет меня к себе лицом. Оказывается, он был позади нас с Рут в кафетерии и покупал тарелку картофеля фри. Он видел только четверть всей истории. Ему не известна та часть, когда Джефф говорит Рут, что её следует похоронить в кейсе для пианино. О, нет. Он попал только на ту часть, где я ударяю по шее звезду футбольной команды.

— Пройдемте-ка, юная леди, — сказал тренер Олбрайт. Он повел меня из кафетерия вверх по лестнице, в кабинет куратора.

Мой школьный куратор, мистер Гудхарт, сидел за столом, поедая что-то из коричневого бумажного пакета. Прежде чем начнете ему сочувствовать, поймите, этот коричневый бумажный пакет был с золотой оправой. А запах картофеля фри можно учуять по всему коридору. За два года, что я посещаю его кабинет, мистер Гудхарт никогда не казался обеспокоенным количеством жиров в продуктах. Он говорил, что ему повезло с быстрым обменом вещёств.

Куратор поднял голову и улыбнулся, когда тренер Олбрайт сказал пугающим голосом:

— Гудхарт.

— Что, Френк, — сказал он, — и Джессика! Какой приятный сюрприз. Картошки?

Он протянул пакет с картошкой фри. Мистер Гудхарт заказывал себе очень большую порцию.

— Спасибо, — ответила я и взяла немного.

Тренер Олбрайт проигнорировал его и продолжил:

— Эта девчонка только что ударила мою звезду футбола в шею.

Мистер Гудхарт неодобрительно взглянул на меня:

— Джессика, это правда?

— Я хотела ударить по лицу, но он увернулся, — ответила я.

Он покачал головой:

— Джессика, мы уже обсуждали это.

— Знаю, — со вздохом ответила я. Мы уже беседовали с мистером Гудхартом по поводу управления гневом. — Но я ничего не могла поделать. Этот парень — мудак.

Не это замечание они хотели услышать. Мистер Гудхарт закатил глаза, а тренер, казалось, готов отбросить коньки прямо здесь, в кабинете куратора.

— Ладно, — быстро сказал мистер Гудхарт, думаю, так он хотел предупредить инфаркте тренера. — Ладно, так и быть. Заходи и присаживайся, Джессика. Спасибо, Френк. Я позабочусь об этом.

Но тренер Олбрайт продолжал стоять на месте, его лицо становилось все краснее и краснее, даже после того, как я присела на свое любимое оранжевое кресло у окна. Пальцы тренера, толстые как сосиски, были сжаты в кулаки, как у ребенка, который вот-вот устроит истерику, и в этом можно убедиться, лишь взглянув на пульсирующую вену на его лбу.

— Она ранила его шею, — сказал тренер Олбрайт. — Пареньку придется сегодня играть с больной шеей.

Мистер Гудхарт уставился на тренера Олбрайта. А затем осторожно, словно тренер был бомбой замедленного действия, сказал:

— Уверен, что его шея очень повреждена. Уверен, что полутораметровая юная леди могла причинить огромный вред двухметровому качку.

— Ну да, — сказал тренер. Даже тренер Олбрайт не застрахован от сарказма. — Он даже прикладывал лед к месту удара.

— Уверен, это очень травмоопасно для него, — ответил мистер Гудхарт. — И, пожалуйста, не беспокойся о Джессике, её ждет соответствующая кара.

По-видимому, тренер Олбрайт не знал, что такое «кара», потому что продолжил:

— Не хочу, чтобы она трогала моих парней! Держите её подальше от них!

Мистер Гудхарт оторвался от еды, встал и прошел к двери. Он пожал руку тренера и сказал:

— Я позабочусь об этом, Френк.

Затем он галантно пропустил тренера и закрыл за ним дверь.

— Фух, — с облегчением вздохнул мой куратор, когда мы остались одни, и сел обратно за стол, чтобы доесть свой бургер. — Итак, — пожевывая, начал мистер Гудхарт. Уголок его рта измазался кетчупом. — Что случилось с нашим решением не драться с людьми, которые больше нас?

Я глядела на кетчуп.

— Не я начала это, а Джефф.

— И что на этот раз? — Мистер Гудхарт предложил мне картошку фри. — Твой брат?

— Неа, — сказала я, взяв два кусочка и положив их в рот. — Рут.

— Рут? — мистер Гудхарт снова откусил от бургера. Теперь след кетчупа стал ещё больше. — Причём здесь Рут?

— Джефф сказал, что Рут настолько жирная, что её необходимо хоронить в кейсе для пианино, как и Элвиса

Мистер Гудхарт проглотил бургер и сказал:

— Но это же нелепо. Элвиса не хоронили в кейсе для пианино.

— Знаю, — пожав плечами, сказала я. — Теперь понимаете, почему у меня не было выбора?

— Ну, по правде говоря, Джесс, нет, я не понимаю. Проблема, как видишь, в том, что ты бьешь парней, и однажды они захотят дать сдачи. Затем ты сожалеешь о содеянном.

Я ответила:

— Меня не раз били в ответ, но я слишком быстрая для них.

— Да, — сказал мистер Гудхарт. На нём всё ещё был кетчуп. — Но однажды ты споткнешься или что-то в этом роде и получишь от кого-нибудь сдачи.

— Не думаю, — ответила я. — Увидите, позже я применю приемы кикбоксинга.

— Кикбоксинг, — повторил мистер Гудхарт.

— Ага, у меня есть видео-уроки.

— Видео-уроки, — снова повторил мистер Гудхарт. Его телефон зазвонил. Он сказал, — извини, Джессика, — и затем снял трубку.

Пока куратор разговаривал с женой, у которой, по-видимому, были проблемы с их малышом, Расселом, я посмотрела в окно. Не так уж и многое увидишь из окна мистера Гудхарта. В основном, вид открывается на парковку для учителей и небо. Мой город небольшой, поэтому всегда можно увидеть много неба. Сейчас оно было серым и пасмурным. Позади автомойки можно было заметить темно-серые тучи. Вероятно, в соседнем округе идет дождь. Нельзя с точностью сказать, обойдет ли он нас стороной. Но я подумала, что ливень неизбежен.

— Если он не хочет, есть, — сказал мистер Гудхарт в трубку, — не настаивай... Нет, я не говорил, что ты давишь на него. Я хотел сказать, может, он сейчас просто не голоден... Да, знаю, мы должны кормить его по расписанию, но...

Мойка пуста. Никого не волновала помывка машин, когда надвигался дождь. Но по-соседству располагается Макдональдс, где мистер Гудхарт достал свой бургер и картошку фри, и он переполнен. Как только преподаватели отпускают учеников на обед, все они толпятся в Макдональдсе и Пицце Хат, что через дорогу.

— Ладно, — сказал мистер Гудхарт, положив трубку. — Итак, на чём мы остановились, Джесс?

— Вы говорили, что мне нужно научиться себя контролировать, — ответила я.

Мистер Гудхарт закивал:

— Да, да, ты действительно должна, Джессика.

— Или однажды мне сделают больно.

— Замечательный аргумент.

— И что я должна досчитать до десяти, когда собираюсь что-то сделать в порыве злости.

Мистер Гудхарт снова закивал, только более восторженно:

— Да, и это верно.

— И, кроме того, если я хочу хоть чего-то достичь, мне нужно понять, что неистовство ничего не решает.

Мистер Гудхарт скрестил руки:

— Точно! Ты поняла это, Джессика. Ты, наконец-то, поняла.

Я встала, чтобы уйти. После двухлетнего посещения кабинета мистера Гудхарта я прекрасно знала, как надо вести себя с ним. А ещё надо не забывать, сколько времени я провожу у его кабинета, читая брошюры, пока жду, когда он примет меня. Я полностью исключила карьеру в вооруженных силах.

— Ну, — сказала я, — думаю, что всё поняла, мистер Гудхарт. Огромное спасибо. В следующий раз постараюсь вести себя лучше.

Я была уже у двери, когда он остановил меня.

— И вот что, Джесс, — дружелюбно сказал он. Я посмотрела на него через плечо. — В наказание тебе ещё неделю придется оставаться после уроков, — сказал он, жуя картошку. — Плюс к тем семи, которые у тебя уже есть.

Я улыбнулась ему:

— Мистер Гудхарт?

— Да, Джессика?

— У вас на губах кетчуп.

Ладно, это было не самое лучшее прощание. Но, погодите, он не сказал, что позвонит родителям. Если бы он так сказал, то с моих губ посыпалась бы прекрасная речь о сожалении. Но он не произнес это. Так зачем мне ещё одна неделя наказания?

И, черт побери, у меня настолько много недель наказания, что я полностью отказалась от нормальной жизни. На самом деле жаль, что задержание после уроков не может считаться внеклассной деятельностью. Иначе я бы была неплохим кандидатом для многих колледжей уже сейчас.

Наказание не такое уж и ужасное, если быть честной. Просто остаешься после занятий на час. Можешь сделать домашку, если хочешь, или прочитать журнал. Только нельзя разговаривать. По-моему, хуже всего в этом то, что можно опоздать на школьный автобус, но кто хочет ездить на автобусе домой с первокурсниками и другими аутсайдерами? С тех пор, как Рут получила водительские права, она ищет любой повод, чтобы водить машину, так что у меня на каждый вечер есть свой личный водитель. Мои родители даже не догадываются об этом. Я сказала им, что вступила в оркестр.

Хорошо, что у них есть более важные дела, чем просить меня сыграть им, или интересоваться, почему я не вступила в хоровой кружок.

Во всяком случае, когда Рут заехала, чтобы забрать меня после отбывания наказания в тот день — день, когда все это началось; когда я ударила Джеффа Дэя в шею — она ​​была вся такая воодушевленная, так что я в основном попала в неприятности из-за неё.

— Боже мой, Джесс, — сказала она, когда мы встретились в четыре часа за пределами зрительного зала. В школе Эрнест Пайл так много провинившихся, что нас посадили в зрительный зал. Тут проходят занятия у театрального кружка, которые начинаются каждый день в три. Они должны быть нам благодарны, потому что нуждались в сильных парнях с последнего ряда, чтобы что-нибудь таскать.

Положительная сторона всего этого: теперь я наизусть знаю пьесу «Наш город». Отрицательная — кому, черт возьми, надо знать наизусть пьесу «Наш город»?

— Боже мой, Джесс, — тараторила Рут, — ты бы видела это со стороны. Джефф был по локти в приправе. После твоего удара, имею в виду. Вся его рубашка перепачкалась майонезом. Ты была на высоте. Ты была не обязана, но сделала это, и это по-настоящему круто.

— Ага, — сказала я. Я так проголодалась. Шутка в том, что во время задержания после уроков можно сделать всю домашку, но всё же это неприятно. Как и школа в целом. — Неважно. Поехали.

Но, когда мы пришли на стоянку, маленького красного кабриолета Рут, который она купила на деньги с бат-мицвы[1], не было. Вначале я ничего не хотела говорить, так как Рут любит эту машину, и не хотела быть той, кто огорчит её, сказав, что её угнали. Но после того, как мы стояли там, в течение нескольких секунд с её разговорами о том, какая же я прекрасная, и наблюдая, как остальные задержанные садятся в свои машины или на мотоциклы (большинство наказанных были Гритами. Я одна городская), я выдаю:

— И, Рут. Где твоя машина?

Рут ответила:

— Я поехала домой после школы, а затем Скип привез и оставил меня здесь.

Скип — брат-близнец Рут. Он купил Транс Эм на свои деньги с бар-мицвы.