Мэг Кэбот - Когда сверкнула молния

Розмари сказала:

— Ну, по крайней мере, ты можешь шутить об этом. Не знаю, смогла бы я.

— Прошлого не воротишь, — сказала я. В то время я действительно имела это в виду. — Итак, слушайте, те два ребенка со вчерашнего дня, и у меня есть ещё два, если вы готовы.

Розмари переписала информацию, которую я ей дала и сказала:

— Бог благословит тебя, дорогая. — И повесила трубку. Я тоже повесила трубку, и начала готовиться к занятиям.

Конечно, легче сказать, чем сделать. Возле нашего дома снова был зоопарк. Стало намного больше фургонов, чем прежде, некоторые с гигантскими спутниковыми антеннами сверху. Перед ними стояли журналисты, и, когда я включила телевизор, было своего рода нереально, потому что почти на каждом канале можно увидеть мой дом, и кто-то стоял рядом, говоря:

— Я стою перед необычным домом в Индиане, который объявлен историческим памятником в штате, но который стал международно известным потому, что является домом героини Джессики Мастриани. Её экстраординарные способности привели к обнаружению полдюжины пропавших детей ....

Полицейские тоже были там. К тому времени, как я спустилась вниз, мама уже выносила им вторую порцию кофе и бисквитов. Они уничтожали их почти так же быстро, как она выносила их.

И, конечно, в ту минуту, как я положила трубку, телефон начал звонить. Когда папа поднял трубку, и кто-то попросил позвать меня, но не назвал своего имени, он снова выдернул шнур. Это, другими словами, беспорядок. Никто из нас не понял, как всё ужасно, пока Дуглас не забрел на кухню с немного дикими глазами.

— Они за мной, — сказал он.

Я чуть не подавилась кукурузными хлопьями. Потому что, когда Дуглас когда-либо начинает говорить о «них» это значит, что у него снова тот «случай». Мой отец тоже знал, что что-то не так. Он поставил кофе и озабоченно уставился на Дугласа. Только мама не обращала внимания. Она нагрузила ещё бисквитов на тарелку. А затем сказала:

— Не будь смешным, Дуги. Они за Джессикой, не за тобой.

— Нет, — сказал Дуглас. Он покачал головой. — Это меня они хотят. Видите те тарелки? Те спутниковые антенны на вершинах фургонов? Они сканируют мои мысленные волны. Они используют спутниковые антенны для сканирования моих мысленных волн.

Я опустила ложку. Папа осторожно сказал:

— Дуг, ты вчера принимал лекарство?

— Разве ты не видишь? — Дуглас быстро, как вспышка, выхватил бисквит из рук мамы и бросил тарелку на пол. — Вы все слепые? Это меня они хотят! Меня!

Папа вскочил и обнял Дугласа. Я оттолкнула хлопья и сказала:

— Я лучше пойду. Может быть, если я уйду, они последуют за мной...

— Иди, — ответил папа.

И я пошла. Я встала, схватила флейту и рюкзак и направилась к двери.

Они последовали за мной. Или, я бы сказала, они последовали за Рут, которой удалось убедить полицейских пропустить её ко мне. Я запрыгнула на переднее сиденье, и мы поехали. Если бы я не была так обеспокоена Дугласом, я бы с удовольствием наблюдала, как все репортеры пытаются вскарабкаться в свои фургоны и последовать за нами. Но я беспокоилась. Дугласу становилось лучше. Что же произошло?

— Ну, — сказала Рут. — Ты должна признать, это огромная жертва.

— Ты о чем?

Рут протянула руку для регулировки зеркала заднего вида.

— Мм, — сказала она, многозначительно глядя в него, — об этом.

Я оглянулась. Нас сопровождали полицейские; куча полицейских мотоциклов ехали позади в попытке оградить от нас новостные микроавтобусы. Их было намного больше, чем я думала. И все они летели прямо на нас. Ни капельки не смешно, когда мы попытались выйти из машины.

— Может быть, их не пропустят на территорию школы, — сказала я в надежде.

— Ага, конечно. Фини будет стоять там с большим плакатом с надписью «Добро пожаловать». Ты издеваешься?

— Ну, может, если я скажу им... — сказала я.

Вот почему, как раз перед началом первого урока я обнаружила, что стою на школьной лестнице, и отвечаю на вопросы репортеров, за которыми всю свою жизнь наблюдала по телеку.

— Нет, — сказал я, в ответ на один вопрос, — это не больно, правда. Я просто чувствовала своего рода покалывание.

— Да, — сказала я кому-то другому. — Я считаю, что правительство должно делать больше, чтобы найти этих детей.

— Нет, — ответила я на другой вопрос. — Я не знаю, где Элвис.

Мистер Фини, как и предсказывала Рут, считал, что всё нормально. Он был там с маленьким стадом журналистов. Он и мистер Гудхарт стояли по обе стороны от меня, когда я отвечала на вопросы журналистов. Мистер Гудхарт выглядел смущенным, но мистер Фини, можно было сказать, чувствовал себя прекрасно. Он продолжал говорить любому, кто хотел услышать, как школа Эрнеста Пайла выиграла в чемпионате штата по баскетболу в 1997 году. Как будто это кого-то заботило.

И затем, в середине этой хромой и немного импровизированной пресс-конференции что-то случилось. Кое-что произошло, что изменило всё, даже больше, чем случай Дугласа.

— Мисс Мастриани, — воскликнул кто-то в середине толпы журналистов, — вы чувствуете вину в связи с тем, что Шон Патрик О’Ханахан утверждает, что, когда его мать похитила его пять лет назад, это было для того, чтобы защитить его от жестокого отца?

Я зажмурилась. Это был ещё один прекрасный весенний денек, с температурой около двадцати градусов. Но вдруг я почувствовала холод.

— Что? — сказала я, сканируя толпу, пытаясь выяснить, кто говорил.

— И, что нахождение местоположения Шона, — продолжал голос, — поставило под угрозу не только жизнь мальчика, но и свободу его матери?

И тогда, вместо того, чтобы видеть море лиц перед собой, я видела только одно лицо. Я даже не могла сказать, действительно ли видела его, или это было только в моем воображении. Но я видела его, лицо Шона, такое же, как в тот день перед маленьким кирпичным домом в Паоли. Маленькое лицо, белое, как бумага с веснушками на носу. Его пальцы цеплялись за меня, дрожали, как листья на ветру.

— Не говори никому, — зашипел он на меня. — Никогда не говори никому, что видела меня, поняла?

Он просил меня не говорить. Он прижался ко мне и просил меня не говорить.

А я сказала. Потому что думала — я правда думала, что его держат против его воли люди, которых он смертельно боялся. Он, конечно, вел себя так, как будто боялся. И все потому, что он боялся. Меня.

Я действительно думала, что поступаю правильно. Но я не поступила правильно.

Журналисты по-прежнему выкрикивали мне вопросы. Я слышала их, но казалось, что они находились очень далеко.

— Джессика? — мистер Гудхарт посмотрел на меня сверху вниз. — Ты в порядке?

— Я не Шон Патрик О’Ханахан. — вот, что Шон сказал мне в тот день возле его дома. — Поэтому, ты можешь уйти, слышишь? Ты можешь просто уйти.

— И не возвращайся.

— Хорошо. — Мистер Гудхарт обнял меня и повел обратно в школу. — На сегодня хватит.

— Подождите, — сказала я. — Кто это сказал? Кто сказал насчет Шона?

Но, к сожалению, как только они увидели, что я ухожу, все репортеры начали выкрикивать вопросы, и я не могла понять, кто из них спросил меня о Шоне Патрике O'Ханахане.

— Это правда? — спросила я мистера Гудхарта, когда он провожал меня внутрь школы.

— Что?

— Правда ли, что сказал репортер? — Мои губы затряслись, словно я была у зубного врача и приняла новокаин. — О Шоне Патрике O'Ханахане, что он не был похищен?

— Не знаю, Джессика.

— Его маму могут посадить?

— Не знаю, Джессика. Но, если это так, то ты не виновата.

— Не виновата?

Он вел меня к классу. На этот раз я опоздала, и никто не сделал мне замечание.

— Откуда вы знаете, что это не моя вина?

— Ни один суд на земле, — сказал мистер Гудхарт, — не предоставит опеку над ребенком жестокому родителю. Мать, вероятно, просто запудрила мозги ребенку, говоря, что его отец издевался над ним.

— Но откуда вы знаете? — повторила я. — Откуда кто-нибудь может знать? Как я могу знать, что, рассказывая об этих детях органам власти, я делаю это в интересах детей? Имею в виду, может быть, некоторые из них не хотят быть найденными. Как я узнаю, в чем разница?

— Ты не можешь знать, — сказал мистер Гудхарт. К тому времени мы добрались до моего класса. — Джесс, ты не можешь знать. Ты просто должна предположить, что, если кто-то любит их достаточно, чтобы сообщать об их пропаже, этот человек заслуживает знать, где они. Тебе так не кажется?

Нет, и это проблема. Я так не думала. Я не думала вообще ни о чем. Как только я поняла, что мои сны правдивы, что Шон Патрик O'Ханахан действительно был жив и здоров и жил в этом маленьком кирпичном доме в Паоли, я действовала не думая. И теперь из-за этого маленького мальчика я оказалась в более сложном положении, чем когда-либо. О да, Бог же коснулся меня перстнем, точно. Вопрос в том, каким?

Но не всё так плохо. Хорошее в этом то, что я больше не остаюсь после уроков. Впечатляет, не так ли? Девушка получает экстрасенсорные способности — девушке прощают наказание. Просто так. Интересно, что почувствует тренер Олбрайт, если узнает. По сути, я избежала наказания из-за того, что ударила его звезду футбола. Это как пинок под зад, да?

В разгар осуждения себя из-за ситуации с Шоном Патриком O'Ханаханом меня пощадила мысль, что будет с мисс Клеммингс и рядом «У». Как она будет усмирять Хэнка и Грега без моей помощи? А как же Роб? Будет ли он скучать по мне? Заметит ли он моё отсутствие?

Я получила свой ответ после обеда. Мы с Рут шли к своим шкафчикам, как вдруг она сильно толкнула меня. Я схватилась за бок и подумала: «Что ты хочешь сделать, устроить мне спленэктомию[19]? Да что с тобой такое?»

Она показала пальцем. Я посмотрела в том же направлении. И всё поняла.

Роб Уилкинс стоял около моего шкафчика.

Рут поспешно ретировалась. Я расправила плечи и продолжила идти. Не случилось ничего необычного, чтобы нервничать. Мы были просто друзьями, он очень ясно дал понять это.

— Привет, — поздоровался он, когда я подошла.

— Привет, — ответила я. Я нырнула головой, открывая замок. Двадцать один — возраст, который я хотела бы. Шестнадцать — сколько мне сейчас. Тридцать пять — возраст, когда я буду достаточно взрослой для того, чтобы Роб Уилкинс мог встречаться со мной.

— Итак, — сказал он. — Ты когда-нибудь собиралась мне сказать?

Я достала книгу по геометрии.

— Вообще-то, — ответила я, — я никому не собиралась говорить.

— Это я понял. А мальчик?

— Какой мальчик? — Но я знала. Знала.

— Мальчик в Паоли. Он — первый?

— Ага, — сказала я. Я почувствовала, что начинаю плакать. Правда. Я никогда не плачу. Ну, за исключением того случая, в кабинете у мистера Гудхарта из-за агентов ФБР.

— Ты могла бы сказать мне, — сказал он.

— Могла бы. — Я достала тетрадь. — Но ты бы поверил?

— Ага, — ответил он. — Поверил.

Думаю, он говорил правду. Или, может быть, я просто хотела так думать. Он выглядел таким... Я не знаю. Милым, я думаю. Стоявший здесь, прислонившись к шкафчику рядом с моим. У него не было ни одной книги, только вездесущий детектив в мягкой обложке в заднем кармане джинсов, тех джинсов, которые были потерты из-за постоянного ношения на коленях и других, более интересных, местах. На нем надета футболка с длинными рукавами, темно-зеленая, но он закатал рукава, так что его руки, загорелые от поездок на мотоцикле такие...

Видите, насколько я жалкая?

Я захлопнула дверь шкафчика.

— Ну, — сказала я, — мне пора.

— Джесс, — крикнул он мне вслед, когда я повернулась, чтобы уйти.

Я оглянулась.

«Я передумал». Вот что я надеялась, что он скажет. «Я передумал. Хочешь сходить на выпускной со мной?»

На самом деле он сказал:

— Я слышал. О мальчике. Шоне.

Он выглядел смущенным, так как не привык к такого рода разговорам посреди школьного коридора под неестественным свечением флуоресцентных ламп. Но все же он решился.

— Ты не виновата, Джесс. То, как он вел себя в тот день, возле дома ... Ну, я подумал, что с ним происходит что-то странное. Ты не могла знать. Вот и всё. — Он кивнул, как будто был удовлетворен своими словами. — Ты поступила правильно.

Покачав головой, я чувствовала покалывание слез. Черт возьми, я стояла там, пока мимо меня проходило около тысячи человек, и старалась не плакать перед этим парнем, в которого полностью влюбилась. Может ли быть что-либо более унизительное?

— Нет, — сказала я. — Ты не прав.

И затем я повернулась и пошла прочь. И на этот раз он не попытался остановить меня.