— Пицца?

— Наверное. Давай посмотрим…

Болтовня с Полинкой отвлекает, но не слишком. Я открываю шкафчики, достаю посуду и расставляю на столе. Марьяна шумит в спальне, делая вид, что занята, а на самом деле, мы оба это понимаем, просто тянет резину. В такие моменты мне кажется, что я бьюсь в закрытые двери. И, то, что между нами вспыхнуло почти два года назад — мне просто приснилось. Но ведь это было… Было, чтоб его! Было даже после всего. А значит, Марьяна испытывает ко мне еще что-то. Что-то кроме обжигающей душу ненависти. Но… может быть, я слишком долго отсутствовал? Что за мудак ей писал? Какого черта вообще?! Утихнувшая, было, ярость вновь стягивает узлом кишки. Сжимаю в руках столешницу, гася желание здесь все разгромить.

Марьяна появляется на кухне спустя десять минут.

— Может, сварить тебе супчика? — спрашивает дочку, не глядя на меня, и садится на стул в нишу между столом и холодильником.

— Нет, — машет головой Полинка. Впивается острыми зубками в кусок пепперони и слизывает с губ томатный соус. Ну, еще бы. Я бы тоже ни за что не отказался от пиццы в пользу какой-то лапши. Так я думаю, но вслух ничего не говорю. Не хочу нервировать Марьяну. А вместо этого обхожу ее, намеренно задевая рукой, открываю холодильник и достаю две банки пива. Открываю с легким шипением, протягиваю Марьяне. Она медлит, но все же забирает жестянку из моих рук. Наши пальцы соприкасаются, и я замечаю, как, чуть приподнимая тонкие бесцветные волоски, выступают мурашки на ее коже. Она нервничает, хочет меня или… боится? Наверное, глупо делать вид, что я не заметил пришедшего сообщения. Но еще глупее выяснять отношения при дочке. Я уже в курсе, чем это дерьмо обычно заканчивается. Вместо этого говорю:

— Я хотел забрать Полинку на выходные. Ты как, не против?

Марьяна как раз делает глоток. Мой вопрос заставляет ее закашляться. Она отставляет банку и аккуратно стирает с губ пальцами пиво. А я бы многое отдал, чтобы его слизать. Веки тяжелеют, наливаются будто свинцом. Я хочу её… целовать, любить, трахать.

— Э-э-э… Только если не на эти выходные, — бормочет она и отводит взгляд в сторону.

— А что с ними не так?

— У мамы день рождения. Завтра мы планировали поехать к ней.

— Черт. Я совсем забыл, — веду рукой по макушке и морщусь, задевая шишку.

— Больно? — спрашивает меня и прежде, чем успевает все хорошенько обдумать, осторожно ощупывает гематому. Очевидно, она не зря выбрала свою профессию. Желание помогать людям у нее всегда выходит на первый план. Даже когда дело касается меня.

— Переживу, — в голос проникают хриплые, чувственные нотки. Марьяна так близко, что я едва сдерживаюсь от желания усадить ее себе на колени. Или на стол перед собой. Чтобы, наконец, попробовать основное блюдо.

— Где больно? — приводит меня в чувство голос дочери. Марьяна резко отнимает руку, и я невольно тянусь за ней, как полнейший кретин.

— Вот тут, — встряхиваю головой, возвращаясь в реальность, и показываю пальцем на место ушиба.

— Пацалуй, и все плойдет, — Полинка переводит выжидающий взгляд на мать. Я смеюсь. Марьяна вскидывает ресницы, и меня омывает волной холодной ярости, плещущейся на дне её глаз.

— Мои поцелуйчики лечат только тебя.

— Посиму?

— Потому что, — не находится с ответом Марьяна и, щелкнув Полинку по носу, вновь прячется за банкой Бада.

В дверь звонят. Марьяна вскакивает.

— Кого-то ждешь?

— Что? Нет… Нет, вообще-то.

Не знаю, зачем, но я встаю и иду за ней следом. Чего я боюсь? Увидеть того, кто в телефонной книге Марьяны записан как Димка? Интересно, она ему ответила? Или сделает это, когда помеха в виде меня исчезнет? Скулы сводит, я закрываю глаза и слышу противный, слишком высокий голос.

— Привет! Я уж думала, вас еще нет! Все звоню, и звоню… А, Балашов, привет!

— Привет, Настя.

— Не знала, что ты вернулся.

— Как видишь…

Не люблю эту бабу. Несмотря на то, что она лучшая подружка Марьяны. Или как раз поэтому. Не знаю, почему, но я уверен, что эта завистливая сука настраивает мою девочку против меня. И пока ей это с успехом удается. В конце концов — они дружат с пеленок, а я… зарвавшийся урод с непреодолимой тягой к насилию. Так, кажется, она меня однажды назвала? И знаете, мне нечего на это ответить. Я действительно поступил с Марьяной как последняя мразь. Вот только если бы я, с какого-то перепугу, вдруг переключил свое внимание с неё на Настю, вряд ли бы та вспомнила о том, какой я засранец. В этом я уверен на все сто. Таких баб я на своем веку повидал очень много.

Бросаю на Марьяну последний взгляд и возвращаюсь в кухню. Вечер, который я так хотел провести в кругу семьи, накрылся медным тазом. Настю теперь отсюда пинками не выгонишь. Она же считает, что пришла подружке на выручку. Как бы не так…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Доела? — спросил у дочки.

Она кивает, ловко выбирается из своего стульчика и поднимает ручки вверх, требуя взять ее на руки. Делаю вид, что мне тяжело. Пыхчу и тужусь, сокрушаясь о том, что еще немного — и не смогу поднять её вовсе. Полинка смеется, прикрывая ладошкой рот, и мы возвращаемся с ней в детскую. Вечер безнадежно испорчен… Но все равно я рад возможности побыть с дочкой. Я соскучился просто смертельно.

В тот день, когда Полина была зачата, мой другой, не рождённый ребенок, погиб. Может быть, это хоть как-то оправдывает то, что случилось? Иногда я об этом думаю, но гораздо чаще — заталкиваю готовые вырваться на свободу воспоминания обратно. Слишком больно это все. Слишком больно…

Знаете, у меня есть теория о том, что тяжелей всего в этой жизни приходится таким, как я, максималистам. У нас ведь все на разрыв. Эмоции, чувства, страхи… Ты весь — будто оголенный нерв. Если бьешься, то до победного, а если любишь — то погружаешься в это все с головой, ну, а уж если ненавидишь, то все — пиши пропало. И я любил… Сучку, которая совершенно того не стоила. Но это я сейчас понимаю, а тогда… Господи, каким я был придурком! Ничего ведь не замечал. Ни эгоизма, ни поверхностности, ни потребительского к себе отношения. Ники была моделью. Далеко не самой известной, но ужасно амбициозной. Наши отношения позволили ей попасть на первые полосы светской хроники, а вслед за этим — подписать долгожданные контракты с люксовыми брендами. Ну, знаете, Chanel и Balmain, Burberry и GUCCI. Эти контракты для нее были важнее меня, важнее всего… даже нашего с ней ребенка. А я ведь уже мечтал о нем, о большой семье, которой у меня никогда не было. Я так сильно хотел этого… Я будто горел, пылал изнутри. И когда эта тварь поставила меня перед фактом, что сделала аборт… не знаю, что со мной случилось. Наверное, я просто сошел с ума. До сих пор не понимаю, как ее не убил. Не помню, как вышел на ринг в тот день… Как вырубил рефери за какое-то идиотское замечание, как кинулся в драку, сорвав бой и заработав дисквалификацию. Я все… все похерил. То, к чему шел столько лет. А потом закрылся дома, ужрался, как свинья, и в пьяном кураже потребовал вызвать проституток. Вот за одну из них я Марьяну и принял. Абсолютно невменяемый и ни черта не соображающий. Я не понял даже того, что костюм врача скорой помощи — не бутафорский. А сопротивление бьющейся подо мной женщины — вовсе не часть игры. Я не понял даже этого…

— Папа! — Полинка дергает меня за рукав, возвращая в действительность. Трясу головой, как пес, сбрасывая с себя обрывки воспоминаний. Стираю со лба испарину. Полинка сидит на полу, смотрит на меня моими же глазами и, как мать, кусает пухлую розовую губку. Стараюсь действовать медленно, чтобы не напугать, протягивая руки и осторожно, едва касаясь, обнимаю дочь. Мое сердце истекает кровью любви к ней. Я задыхаюсь от нахлынувших эмоций. Иногда я представляю, что мог не уберечь и её… Вы же понимаете — меньше всего Марьяна хотела рожать от насильника. Чтобы удержать ее от аборта, мне пришлось… мне пришлось нарушить пару-тройку федеральных законов и, наверное, все имеющиеся законы человечности. Но я ни о чем не жалею.

Полинке быстро надоедают мои телячьи нежности, она вертится ужом и, когда по телевизору начинают показывать любимый мультик, окончательно теряет ко мне всякий интерес. Жаль, что не получилось ее забрать. У меня был целый план на эти выходные. Зоопарк, сладкая вата и все такое. Чтобы окончательно не пасть духом, убеждаю себя, что так даже лучше. Я все еще не в форме. Действие таблеток заканчивается, и боль становится слишком сильной. Не думаю, что до завтра это пройдет…

И вроде бы все логично, но настроение окончательно падает. Плетусь на кухню, где засела Марьяна с подружкой. Заметив меня, Марьяна вскидывает брови.

— Я уже поеду.

Ей не удается скрыть облегчения, хотя она очень старается. Почему-то злюсь. Уж не ждут ли они еще кого-то? Закрываю глаза и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

— Окей. Заберешь Полинку на следующие выходные?

Ага. Как же. Думает, я оставлю ее в покое на целую неделю? Как бы ни так.

— Я позвоню, — неопределенно пожимаю плечами. Марьяна щурится — явный признак того, что она раздражена. Ну, так никто ведь и не говорил, что будет легко, так, детка? Поддаюсь какому-то порыву, стремительно наклоняюсь, обхватываю большим и указательным пальцем ее подбородок и целую. С ее губ срывается вздох изумления, я пью его ртом, замирая ненадолго в таком положении.

— Какого черта ты себе позволяешь?! — вопит совсем рядом Настя. Не обращаю на нее никакого внимания, облизываю губы и смотрю только на Марьяну. Она шокирована. Её зрачки расширены, а грудная клетка вздымается ненормально часто. Марьяна может отпираться сколько угодно, но тело её выдает. С Димкой так же?

Не думай об этом! Просто не думай…

Медленно разжимаю пальцы и отступаю на шаг. Она не отводит взгляда, как обычно. Напротив, смотрит на меня, как кролик на удава.

— Пойдем, закроешь дверь.

Марьяна встает. Настя вскакивает за ней следом. Это даже смешно. Неужели Марьяна этого не понимает? Хмурюсь, выхожу в коридор, возвращаюсь в детскую, чтобы попрощаться с дочкой. В этот раз Полинка отпускает меня без слез. Я целую ее, вдыхаю знакомый запах и иду обуваться.

Когда Полинка родилась, я купил себе квартиру неподалеку. Дорога домой занимает каких-то десять минут, но за это время действие таблеток окончательно сходит на нет. Самый тяжелый — это второй-третий день после драки. С трудом поднимаюсь к себе, сбрасываю одежду, шипя от боли, и становлюсь под прохладный душ. Легче не становится. Пузырек обезболивающего стоит на полочке возле раковины. Я прохожу мимо, хромаю в спальню, укладываюсь в постель и, как чертов мазохист, позволяю своим воспоминаниям всплыть на поверхность. Добивая…

Она сидит, забившись в угол, как раненый зверь. И глаза у нее такие же… раненые, наполненные болью и диким страхом. Мне, наверное… кажется? Трясу головой. Протягиваю ей руку, чтобы помочь подняться, но она лишь сжимается в комок, словно боится, что я её ударю. Ни черта не понимаю. Шлюхи так себя не ведут. Что за игры?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Ты кто? — вопрос на миллион.

— В-врач. В-врач скорой помощи… Пожалуйста, можно я пойду, а?

Мысли путаются. Голова трещит, как будто в нее вбивают гвозди. Взгляд опускается ниже. Она голая по пояс, но бесформенные серые брюки все еще болтаются на одной ноге.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Ее начинает трясти. Она обхватывает себя за плечи и, стуча зубами, бормочет:

— Я приехала на вызов…

Голос ломается, она прячет лицо в ладонях и начинает… не плакать, нет. Скулить. И я понимаю, что прямо сейчас произошло что-то страшное. Непоправимое. Бью себя по лицу. Встаю, пошатываясь. Только сейчас замечаю на своих ногах странные кровавые разводы. Крови совсем чуть-чуть. И это явно не моя кровь. Опускаюсь перед ней на колени, пытаюсь развести бедра, чтобы убедиться, что все в порядке… Но она снова плачет и умоляет ее не трогать. Больше не трогать… И пошатывающие стены моего прежнего мира начинают рушиться мне на голову.

Глава 4

Марьяна

— Это что сейчас было?!

— Что именно?

Мой голос звучит равнодушно. Этот день был слишком тяжелым. На эмоции просто нет сил.

— Он тебя поцеловал! С каких пор ему это позволено?

Мне хочется спросить у Насти, с каких пор я обязана ей об этом отчитываться, но я глотаю готовый сорваться вопрос. Знаю, что Настя хочет мне добра. Знаю… и люблю ее за это. Но порой ее становится слишком много в моей жизни. Она меня словно душит. Вот, как сейчас…

— А что мне нужно было сделать, Насть? Плюнуть отцу моего ребенка в лицо?