Принц прижал завернутую в бумагу раковину к груди.

– А барбусов не хотите? Вчера привезли, гляньте, какие красавцы! – толстяк ткнул пальцем в аквариум. В нем плавали полосатые рыбки с хвостами как мандариновая кожура.

– Спасибо, – попятился к выходу мальчик.

– На здоровье, – помахал рукой веселый торговец. – Захаживайте чаще, скоро мне обещали добыть египетскую шапку!

– Спасибо… У нас есть… шапки.

– Ай, молодой человек! – по магазинчику рассыпались бусы прыгучего смеха. – Египетская шапка – раковина семейства митрид!

* * *

Забытый плюшевый мишка таращил обиженные глазки в углу полки. В подводном свете зеленой лампы приобретение Принца покоилось на подушке песочного цвета, как на дне моря. Казалось, из оранжевого раструба вот-вот покажется мягкое тельце моллюска и поведет стебельчатыми усиками… у него же есть усики? То есть были. Жаль, что бедная улитка умерла… Хорошо, что хоть домик остался. Такой красивый. Хозяин Тритонис выточил на нем гладкие спирали, нарисовал узоры и отполировал до глазурного блеска…

Мама зашла пожелать спокойной ночи и присела на край дивана.

– Раковина не помешает тебе спать?

– Не помешает. А Русалочке уже сделали операцию?

Мамин рот грустно скривился.

– Конечно. Врачи же торопились. Поверь, девочке повезло, что ее увезли. Тетя, видимо, богата, у Русалочки будет все, что она захочет. Она еще маленькая, и быстро тебя забудет. И ты постарайся забыть, иначе надорвешь свое сердце.

Принц взволнованно приподнялся на локте:

– Если сердце надорвется, нужно будет делать операцию, и меня отвезут в институт?

– Нет, мой мальчик. Оно просто станет ныть, как больной зуб, всего лишь…

Разочарованный, он согласился:

– Это неприятно.

– Скоро Русалочка научится разговаривать на чужом языке, полюбит свою тетю, как маму, подружится с ребятами, и ничего не останется в ее памяти о детдоме.

– Даже меня?

– Даже тебя.

– Мне плохо так думать, – пожаловался Принц.

– А ты не думай. Пойдешь в новую школу, и у тебя появятся друзья.

– Она тоже пойдет в новую школу? Где-то там, далеко…

– Да. Кстати, завтра к нам придут гости, и ты познакомишься с их дочкой. Она ходит в школу с английским уклоном, ты будешь учиться с ней в одном классе. Это очень хорошая девочка, ее зовут Лиля. Лилия – как цветок. Красивое имя, правда?

– Красивое, – равнодушно кивнул он. – Спокойной ночи.

Мамина прохладная ладонь погладила его по щеке, подхватила с подушки раковину и положила на стол.

* * *

Лиля действительно оказалась очень красивой. Но у Принца была своя девочка… хотя уже нет. Не было. Лиля увидела раковину и заинтересовалась:

– В ней жил слизняк?

– Улитка.

– Когда мы ездили в Палангу, мы ели виноградных улиток.

– Зачем?!

– Они вкусные.

– Но ведь они… живые!

– Ты какой-то глупый, – фыркнула девочка. – Наверное, потому, что детдомовский.

– Я не детдомовский.

– Мама сказала, что недавно ты был детдомовский. Ничей. Тетя Марина взяла тебя из жалости, а дядя Эдик – из жалости к тете Марине…

Услышав двойной рев, обе мамы выскочили из-за стола как ошпаренные и понеслись в детскую. Оба папы пожали плечами, чокнулись рюмками и продолжили разговор.

– Он обозвал меня живодеркой! – плакала Лиля, стоя в углу за дверью. – И еще по-всякому, по-плохому!

Мальчик с натужным, багровым лицом катался по полу, колотил в него кулаками и, задыхаясь, хрипло кричал:

– Не хочу! Не хочу, блин, не хочу!

– Боже, какая дикость! У него что – эпилепсия? – холодно спросила Лилина мама.

– Он абсолютно здоров, – так же холодно ответила Мама. – Очевидно, ему сказали что-то… недоброе.

– Лиля, что ты ему сказала?

– Что мы ели улиток в Паланге-е-е…

– Не хочу! – крикнул в последний раз мальчик, забился под диван и затих.

Лилина мама, потянув дочку к двери, бросила Маме:

– Трудненько будет перевоспитать это быдло. Сочувствую.

– У этого быдла, по крайней мере, есть сердце.

Гости быстро ушли. Принцу было стыдно, он никогда еще не устраивал истерик, и у него разболелась голова. В открытую дверь летели из зала сигаретный дым, нервное бряканье посуды и громкие голоса. Затаив дыхание, Принц прислушался.

– Не хочу отдавать его в школу с английским уклоном, – прозвенел голос Мамы.

– Ну вот! То один орал: «Не хочу, блин», то вторая теперь «не хочу», а ведь я еле договорился, – голос Эдуарда Анатольевича был сердитым.

– Пойдет в обычную.

– Как хочешь… Ребенок проблемный.

– Я счастлива, что больше не увижу Абрамовых.

– Увы, не могу разделить твоего счастья. Мальчик испортил мне деловое соглашение.

– Найдешь другого партнера.

– Ты не понимаешь: у Абрамова связи…

Мама и Эдуард Анатольевич ссорились. Из-за него, из-за Принца. Лучше бы они не брали его из детдома. Может, тогда ему удалось бы тайком проникнуть в самолет, или уговорить кого-нибудь из летчиков взять с собой в кабину. Большинство людей на свете добрые… Доброта – это что? Это когда жалость?..

Эдуард Анатольевич начал говорить о каком-то дяденьке по имени Бизнес, который хромает, и что производство нездорово от убытков. «Многие чем-то больны», – подумал мальчик и помолился, чтобы все выздоровели.

Ему снилась река. В кружеве тальниковых зарослей, не переставая, подмигивало солнце. Весла отталкивались от журчащих волн, пена таяла в тенях, как иней на рассветных окнах. Там, где на бурые доски попадала вода, проступал темный рисунок смоленого дерева. На горизонте у излучины курчавился дымок рыбацкого костра. А на корме лодки было пусто.

* * *

Мама боролась со словом «блин». Принц так привык к нему в детдоме, что произносил «блин» почти в каждом предложении.

– Давай сделаем так: если ты хотя бы один день прекратишь печь «блины», в воскресенье мы с тобой пойдем в цирк, – предложила Мама.

Теперь, как только с языка Принца готовилось сорваться запретное слово, он вспоминал о цирке и вместо «блин» стал говорить «цирк».

– Смотри, какую лодку я нарисовал! Для реки места не хватило, за лист вытекла, цирк.

Мама не очень довольна была новым мусорным словом, но обещание сдержала. По дороге к цирку она спросила:

– Что у тебя под курткой?

Замок молнии еле застегнулся, куртка впереди оттопыривалась, как раздутый живот. Чтобы раковина не выпала, пришлось подвязать пакет с ней к шее.

– Рог Тритона, – честно сказал Принц. Он же дал себе зарок не врать Маме.

Она, к счастью, замолчала, и ни врать, ни сознаваться ни в чем не пришлось.

Над ареной висела упругая сетка, а наверху под тревожную музыку летали воздушные гимнасты. Принц волновался, что они упадут, но они ни разу не упали и реяли в мерцающем свете прожекторов, будто золотые жар-птицы с человеческими головами. Потом один акробат спрыгнул с трапеции под куполом и, пока остальные с блеском комет сигали в пружинистую сетку, скакал на ней, кувыркаясь высоко в воздухе.

Когда сетка исчезла, на манеж выехал малоустойчивый агрегат – огромное колесо, управляемое человеком в трико стального цвета, сидящим на крохотном сиденье. Он катился по кругу вначале просто так, для разгона, и вдруг встал на сиденье в полный рост. Как металлическая статуя – притом что колесо продолжало катиться! С двух сторон из-за кулис выбежали клоуны и кинули удивительному человеку серебряные бутылки. Принц насчитал десять штук! Ловкач все поймал на лету и одну за другой подбросил вверх. Не успели зрители опомниться, как над его головой зеркальным отражением воспарило второе – бутылочное – колесо! Принц склонил голову набок: если так смотреть, получалось, что по арене сам по себе едет двухколесный велосипед. Человек превратился в стальную перекладину, руки его – в спицы, он соединял собой два сверкающих колеса! Это было подлинное изобретение техники и жонглерства рук без всякого мошенничества!

Клоуны в моряцких бескозырках и штанах с клешами шагали-бегали на ходулях, делая вид, что ничего не умеют. В том, как белый и рыжий понарошку сталкивались друг с другом и дрались, Принц, кроме сноровки, чувствовал напряжение. Бескозырка с париком свалились у рыжего, обнажив сияющую лысину. Пользуясь замешательством противника, белый боднул его, и прямо на глазах публики лоб клоуна украсила голубая шишка. Она была размером с кулак! Бывший рыжий заголосил, закачался на ходулях и внезапно вылил на белого фонтаны слез! Тот отшатнулся, широкие штаны от неожиданности свалились, публика взорвалась хохотом…

Мама с Принцем тоже засмеялись, но, если честно, Принц смеялся из вежливости. Он, конечно, понимал, что клоуны придуриваются, а все равно было их жалко. В День города он заметил усталые морщины под слоем грима и пудры у лысого.

Музыка постоянно менялась – то шелково обволакивала, то с тревогой барабанила по голове, то плакала невидимой жалобной скрипкой… и вдруг зазвучали игрушечные голоса. Свет погас, вышли поющие дети со свечами. Что-то в этих детях насторожило Принца, какое-то притворство в них, в их кукольных дискантах, как на неправильно пущенной пластинке, хотя песня не была быстрой. Ожившие куклы закружились в медленном танце, свечи заискрились бенгальскими огнями, и снова вспыхнул свет… Принц опустил глаза.

– Испугался? – догадалась Мама. – Это не дети. Лилипуты…

Разглядывая дома книгу «Гулливер среди лилипутов», он видел их на картинках – обычных, ничем не отличающихся от людей в жизни, только маленьких. А здесь пели, плясали и старательно веселились дети с лицами несчастливых старичков…

Нетерпение Принца нарастало. Давеча фокусник улыбался ему с афиши в фойе. Ни с чьими нельзя было спутать парящие чайкой брови и усы-бабочку. Мальчик забеспокоился: не заболел ли артист? Спросил у Мамы, есть ли в программке его выступление. Мама сказала: «Есть», и тут наконец объявили долгожданный номер. По телу Принца волной пробежали щекотно-колкие иголочки. Он внимательно следил за движениями эксцентрика, пытаясь определить в фокусах степень волшебства. Озаренный призрачным светом сиреневых ламп, чародей в новом чешуйчатом костюме казался морским королем. К прежним манипуляциям с цилиндром и гирляндой добавились разные хитрости с игральными картами. Под конец из звездной пирамидки с пушечным выстрелом вырвались и осыпали первые ряды зрителей клубы конфетти.

– Мне надо выйти, – шепнул Принц Маме.

– В туалет? Потерпи, до антракта осталось несколько минут.

– Я не могу ждать, фокусник может уйти домой, – признался он, страдая от правды.

Мама взяла его за руку. Под возмущенное ворчание они выбрались из ряда.

– Что с тобой? Представление же еще не кончилось…

– Идем.

Дрожа от волнения всем телом, Принц потащил Маму за руку по лестнице на второй этаж. Они поспешили по коридору, сопровождаемые удивленными взорами девушек кордебалета в пушистых пачках, снова спустились на первый.

– Идем… идем…

Принц остановился у проема двустворчатой двери. Пахло рыбой. Мужчина в светлой рубашке выглянул из полутьмы распахнутой клетки, где в ожидании выхода к зрителям лежало большое животное, черное и лоснящееся, как вываленный из бочки гудрон. Мама дернулась, Принц крепче сжал ее ладонь:

– Это котик или лев… морской, не бойся, он, может быть, не кусается.

– Сюда нельзя, – подал голос дрессировщик.

– Скажите, пожалуйста, а фокусник…

– За углом направо, – махнул мужчина рукой.

* * *

Стоя у трюмо, фокусник отлепил усы и протирал лицо минеральной водой, когда кто-то постучал в дверь. Бросив ватный тампон в керамическую пиалу, он с досадой подумал, что в закулисную сторону парада-алле опять пролезли настырные поклонники. Но все же крикнул: «Войдите!»

Как и предполагалось, порог переступили незнакомая женщина и мальчик лет семи. Впрочем, в другом порядке: ребенок вошел первым и уставился на хозяина гримерной во все глаза.

– Вы – фокусник? – звенящий от напряжения голос мальчика перекрыл смущенное приветствие женщины.

– Не узнал без усов? – усмехнулся артист, зевнул и, вынув изо рта наручные часы, постучал пальцем по стеклу циферблата. – Три минуты, не больше. Садитесь, вон табуреты… Итак, слушаю.

– У меня тоже нет времени разбираться, добрый вы волшебник, или злой, – заторопился мальчик, – но я думаю, вы – хороший, ну, мне так кажется. Я потерял Русалочку… То есть ее зовут по-другому, это я ее так зову, а имя и фамилия у ней другие, Мама напишет вам на бумажке, чтобы вы получше запомнили, я пока плохо пишу… Она хотела забрать из детдома нас обоих, но у Русалочки больное сердце, и тетя, цирк, увезла ее в чужую страну, цирк, чтобы врачи сделали ей там операцию…

– При чем тут цирк?

– Ой, разве я сказал «цирк»? – смешался мальчик. – Это вместо «блин»… У меня мысли немножко разбежались.

Передохнув, он продолжил. Непонятно щурясь, фокусник слушал сумбурный рассказ детского горя. Женщина умоляюще смотрела на него. Губы ее беззвучно шевелились.