Евгения Багмуцкая - Когда я увижу тебя

Пришла моя очередь извиняться:

– Извини, ты права. Давай договоримся так. Ты ответишь на мой вопрос, и мы больше никогда не вернемся к этой теме. Обещаю. По крайней мере не по моей инициативе.

– Хорошо. – Тяжело вздыхает: – Я написала это в день твоего отъезда. Я удовлетворила твое любопытство?

– Более чем.

С этого момента любой намек на близость, откровенные беседы и разговоры по душам исчез. Дверь захлопнулась, и мне казалось, что я даже слышал громкий стук. Но теперь я точно знал одно: она любила меня, когда уходила. Ей было так же больно, как и мне. Единственное, что по-прежнему оставалось непонятным: почему она все-таки ушла?

А репетиции шли своим чередом. С Леной было на удивление легко работать. Она воспринимала критику лучше, чем когда-то Кира. Мы писали хорошие, как мне казалось, песни, и я с удивлением для себя получал немалое удовольствие от процесса, порой забывая, что затеял все это исключительно для того, чтобы вернуть женщину, которую люблю. Дни пролетали как в тумане – я возвращался после репетиции домой и ложился спать. Мне даже не снились сны, так сильно выматывало то, что приходилось проводить с ней рядом несколько часов, не имея возможности даже взять ее за руку. Бывали и другие дни. Когда я злился. Когда она меня раздражала. Это можно было бы списать на обычный рабочий процесс, но я знал, в чем дело. Одно ее слово, одно прикосновение избавили бы меня от напряжения, от этого желания исправлять ее, указывать на ошибки.

Удивительно было то, что я влюблялся в нее заново. Я узнавал другую Лену – талантливую, дерзкую, сильную, самодостаточную. Даже в том, как она стала одеваться, появился вызов. Я в этом ничего не понимал, но ощущал, что передо мной одновременно и та самая девочка, с чьей собакой я гулял в детстве, и совершенно новый человек. Раньше она казалась мне обращенной вовне. Иногда я упрекал ее в том, что она растрачивает себя – на ненужные связи, занятия, слова, мысли. Теперь она была более собранной, сосредоточенной на себе. Казалось, она наконец заглянула внутрь и нашла в себе глубину. Которая, конечно, была в ней всегда. Она даже говорила короче, суше, проще. Но правда была в том, что, встреть я ее сейчас, такую обновленную, другую, я все равно бы в нее влюбился. Она была такая одна на миллион, и в чем это выражалось – я понятия не имел. Но воздух вокруг нее был плотным, и даже ветер дул по-другому в ее сторону.

Так прошли три месяца. Мы написали и разучили пятнадцать песен. И наконец были готовы выступать. Я восхищался тем, что она, как мне казалось, абсолютно не испытывала волнения, в отличие от меня. Я боялся подвести ее, боялся, что кто-то не увидит, какая она прекрасная и талантливая. Я переживал, что кому-то она может не понравиться, хотя совершенно не понимал, как это возможно. Я был необъективен, потому что был по уши влюблен в нее и в то, что она делала. И не видел в этом своей заслуги, был благодарен за то, что подпустила меня к тому, что создает. Что позволила писать музыку для нее, работать с ней, стать ее партнером, аккомпаниатором, менеджером и соратником. Это, конечно, никак не компенсировало тот факт, что я не был ее мужчиной, но значительно примиряло меня с таким несправедливым положением дел.

Мы арендовали маленький, камерный, человек на пятьдесят, клуб. Выйдя на сцену и подняв руку к лицу, заслонившись от яркого, бьющего в глаза света софитов, она по-прежнему казалась мне хрупкой и маленькой. Концерт должен был начаться только через час, но мы уже настроили аппаратуру. Лена сидела за пианино и разыгрывалась – часть песен она исполняла под собственный аккомпанемент. Вдруг она громко опустила крышку, спустилась со сцены, прошла мимо меня и вышла за дверь. Почуяв неладное, я выскочил следом. Она стояла на улице лицом к стене, сжимая по очереди кулаки и тяжело дыша. Было похоже, что у нее паническая атака. Я осторожно взял ее за плечи и позвал:

– Лена, тебе нехорошо?

Она продолжала шумно втягивать носом воздух.

– Ты чего? Разволновалась?

Она повернулась ко мне, и я увидел, как по ее лицу бегут слезы:

– Саша. Это же смешно, Саша. Ну что я о себе вообразила?

– Эй, – не могу сдержать улыбку, – эту Лену я знаю. Ты казалась такой самоуверенной в последнее время, что я решил, будто тебя подменили инопланетяне.

Я обнял ее так, словно имел на это полное право. Сначала обнял, а потом понял, что сделал это. Испугался, что она меня оттолкнет, но она, наоборот, уткнулась лицом мне в грудь и начала всхлипывать.

– Давыдова, ну ты и рёва.

– Ну Саааша, – не унимается она.

– Послушай меня, – осмелев, я глажу ее по волосам, и она, похоже, не против того, чтобы я ее утешал, – если бы твои песни были плохими, если бы ты паршиво пела или писала чушь, поверь, я бы первый сказал тебе об этом.

– Неправда, ты бы меня пожалел.

– Да, – соглашаюсь я, – сначала я бы тебя пожалел. Потом бы мягко намекнул. А потом бы заставил все исправить. Неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе выступать с плохим материалом? Неужели я зря учился в «лучших университетах Европы»?

Ее плечи снова вздрогнули – но уже от смеха. Дыхание стало ровным. Я чувствовал его тепло на своей груди, ее пальцы прожигали мою кожу сквозь рубашку, и меньше всего мне сейчас хотелось отпускать ее, такую слабую и невыносимо сильную одновременно.

– Лена, я скажу тебе это один раз, а ты запомни. Больше я повторять не буду, потому что это непросто – признавать, что кто-то лучше тебя в миллион раз. Но это правда.

Я отстранил ее от себя, держа за плечи, чтобы она могла посмотреть мне в глаза, и продолжил:

– Лена. Ты очень талантливая. Мне стыдно, что столько лет я этого не замечал, но теперь я это вижу. И ты не имеешь права ничего не делать с этим. Не имеешь права складывать свои слова в стол и не делиться ими. Всегда найдутся те, кто скажет, что ты делаешь ерунду, но это неважно. Потому что, если есть хотя бы один человек, которому твое творчество необходимо как воздух, значит, это не зря. Я горжусь тем, что ты позволила мне присоединиться, стать причастным к твоему успеху. Но от этого он не становится моим. Сегодня – твой вечер, твоя минута славы, твой шанс заявить о себе. Я уверен, что у тебя все получится. Ведь у тебя как минимум есть поклонник. Это я. А меня, поверь, не так легко очаровать.

Она вытерла лицо тыльной стороной ладони, размазав тушь, и прошептала:

– Сашка… Ох, как же все-таки хорошо, что ты вернулся. Ты не представляешь, как я по тебе скучала.

И обняла меня. А я подумал, что впервые за три года ощутил себя счастливым. Бесконечно, безмерно счастливым.

Всю жизнь прожить, одно запомнив имя:

надеюсь, это стоило того.

Все прошло лучше, чем я мог представить. Тайком я наблюдал за зрителями. Видел, как задумчиво, напряженно вслушивается в каждую строчку крупный мужчина во втором ряду. Как кивает сокрушенно, словно соглашаясь с тем, что Лена поет или говорит, женщина в черном, сидящая на ступенях лестницы. Видел, как вытирают слезы девушки, переглядываясь и смущенно улыбаясь. Я видел, как гордится сестрой Кира и как восторженно аплодирует Соня. Я и сам любовался раскрасневшейся от волнения, но от этого еще более пылкой Леной. Я был рад за нее, ни на секунду не сомневался – то, что она делает, хорошо и талантливо. Полтора часа пролетели как одно мгновение. Завершив выступление, Лена поблагодарила всех за внимание, и к сцене хлынул поток зрителей. Кто-то нес ей цветы, кто-то пожимал руку, кто-то – знакомый ей – трогательно обнимал. И все это казалось так естественно, так просто. Мне тоже хотелось благодарить ее. За те моменты, когда она смотрела на меня и мне казалось, что она поет только для меня. За то, что она все переворачивала во мне собой, своим взглядом, голосом, своими словами – как прибой, накатывающий на песок. Волна за волной – она меняла меня, сама того не осознавая.

Вчетвером мы отправились праздновать успех в ближайший бар. Лена казалась одновременно взбудораженной и уставшей. Я молился, чтобы Кира с Соней оставили нас наконец вдвоем, как вдруг у Лены зазвонил телефон.

– Да, – смущенно прошептала она в трубку, – мы в «Some like it hot», приходи, конечно.

Через десять минут в бар зашел парень – высокий, широкоплечий, с густой аккуратно подстриженной бородой, которая вдруг отросла у всего мужского населения Харькова от 24 до 30. Я вспомнил, что видел его сегодня. Это он подарил Лене самый большой букет. Ревность ударила в голову, забарабанив в ушах.

Он подошел к ней, обнял и поцеловал – так, как имеет право целовать девушку мужчина, с которым она спит или, возможно, планирует. Второй раз за три года мне вдруг захотелось закурить или напиться.

– Алекс, – протягивает мне руку.

– Саша, – представляюсь я, не сумев сдержать сарказма, – боюсь, мы тезки.

Пожимает плечами. Чтобы не допустить продолжения разговора, встаю:

– Я к бару. Кому-нибудь что-то взять?

Лена растерянно помотала головой. Кира молча указал на еще полный бокал. Алекс запустил руку в бороду, обдумывая предложение:

– Виски, если несложно.

– Несложно, – отвечаю я чересчур резко, надеясь, что никто этого не заметил.

Я шел к бару и думал только об одном: «Черт, неужели она с ним? Неужели близость, к которой, как мне казалось, мы наконец пришли, была возможностью лишь дружбы, но не любви? Неужели я опять ошибся и принял ее теплое расположение ко мне за что-то большее? Неужели так будет всегда: она обнимает другого, а я жду рядом, мечтая о том, чтобы прикоснуться к ней? Что, если те полгода, когда она была со мной, были лишь подарком мне, маленьким одолжением, пробным шагом – и он оказался неудачным? Неужели на ней свет клином сошелся, на этой Лене? Что я в ней нашел, в конце концов?»

И тут же ответил себе то, что ответил ей на кухне, когда она впервые разрешила ее поцеловать: «Все, я нашел в ней все».

Я заказал два виски. Один выпил сразу у барной стойки, второй отнес к столу, поставил перед Алексом и попрощался. Лена попыталась меня остановить, но я сослался на усталость, соврал что-то про срочную работу, сухо пожал руки Кире и тому, кто с такой легкостью занял мое место, и вышел на улицу. В голову ударил свежий воздух. Несколько минут я так и стоял у дверей бара – не в надежде, что Лена выйдет вслед за мной, а потому, что хотелось не двигаться, дышать, глядя в небо и думая, что делать дальше. Впрочем, о чем было думать. Я не был готов отступать – ни тогда, ни сейчас. Я получил оплеуху, но жаждал подставить другую щеку и снова ждать. Беcконечно надеяться, что она сможет снова полюбить меня. Я был уверен в том, что она – мой человек, моя женщина, она создана для меня, и от этой ничем не подтвержденной уверенности никак не мог избавиться. И плевать мне было на всех, с кем она была и могла быть. «Я переживу их всех, – говорил я себе. – Я никуда не денусь. Больше – не денусь. Не уйду. Как бы она меня не прогоняла. Мы – друг для друга. Я точно знаю».

И когда я был готов идти дальше – в свою квартиру, соседний бар, в любое место на свете, куда поведет меня растревоженное ревностью и любовью сердце, позади меня скрипнула дверь. Я обернулся в надежде увидеть Лену, но это был ее бородатый бойфренд. Я поспешил кивнуть ему, мол, да-да, ухожу, но он заговорил со мной, достав сигареты и протянув мне пачку:

– Покурим?

– Я бросил.

– Тогда составь мне компанию.

Странное предложение в форме приказа от едва знакомого мне парня, но я почему-то остался. Возможно, я почувствовал, что ему есть, что мне сказать. И я не ошибся. Он прикурил, сделал глубокую затяжку, выдохнул и заговорил:

– Я был сегодня на концерте. Вы прекрасно сработались.

Я пожал плечами. Это как раз казалось мне естественным. Я и не сомневался, что у нас получится.

– Наверное, потому что вы давно друг друга знаете.

Похоже, ему не нужен был собеседник. Ему было важно мне что-то сообщить, и он решил не упускать момент. Поэтому я не стал утруждать себя даже короткими «угу» и «спасибо».

– Я знаю, что вы встречались. Она мне все рассказала. А еще сказала, что все в прошлом, но я в это слабо верю. – Он пристально посмотрел на меня, даже, кажется, приблизился.

– У нас что-то вроде разговора по душам? – зло усмехнулся я.

– Называй, как хочешь. Но ты ушел, а мою девушку будто подменили. Настроение испортилось, говорить не хочет. Сам посуди, как я должен реагировать?

– Я не знал, что вы встречаетесь, – честно ответил я.

– Но теперь знаешь. Надеюсь, это тебе о чем-то говорит?

– Честно? Ни о чем.

Он затушил сигарету, засунул руки в карманы, выпрямился, подняв подбородок, и снова посмотрел на меня своим, как он, наверное, думал, брутальным взглядом. От которого такой лузер, как я, видимо, должен был растеряться, расплакаться и убежать. Но я еле сдерживал улыбку.