Да и я, в общем-то, не сильно отставала, потому что запретила себе зацикливаться на наблюдениях за ним. Вдруг стало легко осознать, что именно так все и должно быть — совсем как раньше: никаких обязательств, ожиданий, а значит, и напряжения. Отпустить его на волю означало отпустить на волю и саму себя.

Мы тут были вроде бы и вместе, но не настолько вместе, чтобы остальные нас посчитали влюбленной парой, к которой лучше не лезть. Я даже с парнем каким-то познакомилась, Сергеем, дала ему свой номер — очень приятный и вежливый, трезвый или почти трезвый, что его сильно выделяло на фоне прочих. Пара танцев с ним, однако, на Антона никакого впечатления не произвела — похоже, у него и в мыслях не было меня ограничивать, чего я, кажется, ждала на подсознательном уровне. Обидно немного. Особенно обидно стало, когда об него беззастенчиво начала тереться какая-то блондинка. Я в принципе не выношу блондинок, которые поплатиновее меня! Крашеная уродина! А у меня цвет волос натуральный. Ну… натуральный, покрашенный еще раз в натуральный… Не выдержала внутреннего давления и подтанцевала к напарнику, приобняла сзади за шею, притянув к себе, и сказала в ухо — просто иначе тут что-то расслышать было невозможно:

— Пошли выпьем?

Он тут же, легко развернувшись, подхватил меня за талию и направил к нашему столику. Я даже оборачиваться на блондинку не стала — пусть отекает в одиночестве, упустив из когтей добычу, которую уже мысленно пожирала.

Жарко. Я выпила полстакана минералки залпом, прежде чем смогла приступить к коктейлю. Антон просто развалился рядом, тоже уже измотанный. Но такие, как мы, врагу не сдаются — поэтому после короткой передышки мы продолжали жечь. Рядом со мной снова обозначился Сергей, мы даже как-то сблизились. В танце, конечно, потому что тут было сложно разговаривать о политической ситуации в стране. Если я правильно расслышала, то он только что предложил проводить меня. Или встретиться завтра? Или толкал ЛСД? Да какая, к чертям, разница? Я в ответ только рассмеялась — подойдет для любого из этих вопросов. Но на этот раз рядом со мной нарисовался Антон и сделал практически то же самое, что я раньше. Я уж было размечталась, что и он взревновал, но услышала только:

— Может, домой? Тут все равно скоро закрывается.

На самом деле, у меня тоже кончалось зажигание, поэтому кивнула. На прощание помахала разочарованному Сергею рукой — этот позвонит, я уверена. Даже несмотря на то, что я ушла с другим парнем, позвонит. Потому что я ему понравилась, а не попала в нужную кондицию алкогольного опьянения, как это часто бывает при таких знакомствах.

Мы решили пойти пешком — хоть и далеко, но нам обоим приятно было проветриться. Не холодно, хотя перед рассветом обычно температура снижается. Какое замечательное время суток — перед тем, как желтый карлик выходит на охоту. Антон сам взял меня за руку, а я не стала вредничать.

— Ты еще и на каблуках! — восхитился он. — Неужели не болят ноги?

— Я их вообще уже не чувствую! — я смеялась, хоть и очень устала.

— Такси? — он предложил, но я отрицательно покачала головой. — Учти, на себе я тебя не потащу!

— Не очень-то и хотелось! — хотя, если честно, то хотелось очень.

Мы подолгу молчали — у обоих не осталось сил даже на разговоры.

— Сегодня было весело, — решила, что нужно это сказать. Это вроде благодарности за отлично проведенное время.

Антон вдруг остановился и, поскольку так и держал мою руку, заставил меня повернуться к нему. Перехватил другой меня за затылок и поцеловал. Не слишком-то нежно. Возможно, совсем даже не нежно. А во мне голод, который только ждал своего момента, всколыхнулся мгновенно. Спонтанно обхватила его и прижалась ближе. Умереть можно, как не хочется от него отрываться! Но я себя заставила это сделать и даже улыбнулась:

— Ты же обещал не приставать.

— Так мы еще не дошли до дома, — он был очень недоволен моим поведением, даже поморщился. — Алина… Ну вот почему так, а? У тебя фобия какая-то или что? Ведь я ж тебе нравлюсь!

Самоуверенно. Я потащила его вперед — так говорить легче.

— Нравишься, наверное. Немного, — соврала я. Но не удержалась — никто бы на моем месте, с этой же внутренней бурей, не удержался: — А я тебе?

Он шел молча, и только спустя несколько минут ответил задумчиво:

— Нравишься — это однозначно. Меня даже злость какая-то взяла, когда ты с тем парнем заигрывала, — у меня сердце пару раз эйфорично дернулось от этой фразы, но потом замерло и тихо заныло от счастья. — И я не думаю, что ты мне разонравишься через короткое время. Как-то даже страшно становится.

Он снова замолчал, поэтому пришлось переспросить:

— Почему страшно?

— Не хочу к тебе привязаться. Вообще ни от кого не хочу зависеть, и уж точно — влюбляться. У нас получится классный секс и уж точно нескучный отдых, но долго все равно не протянем — слишком похожи. И тебе, и мне нужен кто-то, кто бы сдерживал, а мы друг друга точно не сдерживаем. Не удивлюсь, если на следующей неделе мы начнем грабить банки!

Я рассмеялась от того, как он точно сформулировал мои мысли, но уточнила:

— То есть ты уверен, что секс у нас будет?

— Уверен, — он сказал это без иронии и даже посмотрел на меня. — Не сегодня. Возможно, даже не завтра…

— Ха! — единственное, что я смогла ответить. А потом добавила менее решительно: — Ха… ха.

К счастью, он не стал это комментировать, а заговорил о другом:

— Мне в тебе вообще все нравится, кроме одного, — я уж было подумала, что он снова о моем прекрасном носике, но он разочаровал: — Твое потребительское отношение к жизни. Все должны тебе помогать, будто сама не справишься…

Я возмущенно вскрикнула, перебивая этот поток сущей несправедливости. Он, не обращая на это внимания, продолжил:

— Если бы ты дура бездарная была — я б еще понял. Но у тебя же все есть, чтобы пробиться самой! И характер такой, чтоб пробиваться. Почему ты ждешь, когда тебя кто-то устроит на работу, кто-то проплатит твое жилье, возьмет замуж, чтобы содержать и тебя, и твою мать…

Тут я уже не выдержала:

— Сказал бедненький мальчик, семья которого владеет сетью супермаркетов!

Он просто плечами пожал:

— Отец владеет. И да, отец мне купил типографию на восемнадцатилетие. И я два года из минусов не вылезал, если хочешь знать. И таксовал по ночам, хоть и тоже в институте учился… И своими ножками оббегал буквально каждый офис в городе, чтоб хоть буклетик заказали.

Я чуть в обморок не упала от сочувствия, а сарказм так и пер наружу:

— Таксовал? А что, с голоду боялся умереть? Или от омаров на завтрак подустал?

Он оставался спокойным, даже улыбаться не перестал:

— Не боялся. Но за такой подарок, как целая, пусть и вообще не раскрученная типография, я должен был показать, что и сам на что-то способен. Только этим я мог сказать «спасибо» отцу.

— И все равно! — я не унималась. — У нас условия разные!

— Разные! — теперь он тоже немного вспылил, поддаваясь моему настроению. — И у меня для тебя новости: ты с голоду тоже бы не умерла! Пусть не шиковала, но на улице бы не осталась! Думаешь, ты единственная, кто и учится, и работает, и по съемным квартирам перебивается? У многих и похуже условия!

— Да ты просто не понимаешь! — мне наконец-то удалось вырвать свою ладонь из его. — У меня-то нет типографии, которую можно раскрутить! После института я буду вкалывать за копейки!

— Это уж от тебя зависит! Но к двадцати пяти вполне можно и работу хорошую найти, и квартиру взять в ипотеку! — он смотрел на меня, но я глядела только вперед. — Если силы тратить на дело, а не на бесполезные поиски благодетеля! Умерь амбиции, вкалывай — и со временем всего сама добьешься.

— Ну уж ты-то точно не благодетель! — сквозь зубы со злостью процедила я.

— Уж точно! Я понимаю еще — помочь на старте человеку, который со временем оправдает твои ожидания. Но сажать себе на шею бесполезное существо чисто из милосердия — это точно не про меня. Тебя бы я даже на работу не взял без испытательного срока! Я в свои двадцать зарабатывал меньше, чем тебе сейчас платит Руслан. У многих в твоем возрасте есть такая не слишком напряженная по времени, но доходная работенка? Тебе ни на чем везет — а ты все недовольна.

— Вот же козел…

— Паразитка!

— Заткнись и никогда больше со мной не заговаривай! — отрезала я, чтобы наш милый разговор не перерос в драку.

Мне показалось, что он усмехнулся, но не стал продолжать спор. До дома добрались в ожесточенном молчании.

Спать мне пришлось в его объятиях — как-то так получилось. К тому же мое раздражение куда-то успело испариться. Он даже раздеваться не стал, а я натянула на себя самую монашескую пижаму из тех, что имелись в наличии. Бронтозавр улегся нам в ноги и даже урчал какое-то время, а потом громко захрапел — я до сих пор и не знала, что коты так умеют!

Я не шевелилась, хоть сон никак не приходил. Волнами поднималось и опускалось неуместное волнение, доходящее временами до ясно осознаваемого возбуждения. Я действительно хочу его, тут никаких сомнений, так почему бы не сделать это? Ответ один — потом я вообще не смогу от него оторваться. Хотя вот так лежать и слушать его дыхание — тоже не лучший способ излечиться от этой напасти. Влюбленность — чувство, лишающее силы воли! Я даже оттолкнуть его не могу — и в данный момент, и в более глобальном смысле. Даже пошевелиться не могу… Чтоб не разбудить, чтобы так и лежать вечность и слушать его дыхание. Я все же чмокнула его в подбородок, чего хотела с самого начала вечера. И еще разок. И еще.

Его губы растянулись в улыбке, хотя глаз он так и не открыл. Черт, все-таки разбудила, хоть и старалась действовать аккуратно.

— Ты чего не спишь?

Я не ответила — нечего было отвечать.

— Алин, я пообещал же. Не провоцируй — не порть мне карму, — закончил он тем же шепотом, а потом убрал руку и отвернулся.

И снова уснул, судя по ровному дыханию. Он спит спокойно, потому что у него внутри порядок. Антон не тратит силы попусту, не тратит попусту деньги или время — он только инвестирует. Он так спокоен, потому что теперь точно знает, что свое получит обратно — меня получит, надо только терпеливо подождать. А я еще и такие неопровержимые доказательства ему даю, по-шпионски тайком целуя в подбородок. Стыдно-то как…

Разбудил нас оглушительный звон домофона, который бил по барабанным перепонкам, создавая ощущение нахождения в колоколе. Я застонала от головной боли.

— Кого там еще принесло? — Антон тоже не был счастлив, но нехотя перелез через меня и поплелся к двери.

— Это Оля, — он, даже толком не открыв глаз, отпер входную дверь и снова завалился на диван.

Меня же эта новость мигом разбудила. Я вскочила и метнулась вверх по лестнице, успев прихватить с собой хоть какую-то одежду. Спустилась через пару минут, приведя в себя в некоторый порядок.

— Привет, — поздоровалась, пытаясь не особо заморачиваться тем, что Ольга подумает, застав нас в такой ситуации. Она, наверное, в любом случае придумала себе уже все, что можно или нельзя, и тем не менее, я не собиралась давать ей дополнительную пищу для размышлений. Невыносимо сложно, когда в вопросе, в котором ты и сам не успел разобраться, начинают разбираться другие.

Но она, кажется, и не удивилась. Или, насколько можно было судить по ее виду, ей было вообще не до того. Ольга выглядела слишком взволнованной, что не вписывалось в ее привычный образ.

— Мы с Русланом расстаемся! — заявила она громко и уверенно.

Это даже Антона заставило оторвать голову от подушки. Он посмотрел на меня и выдал неуместное:

— У нас пиво есть? Башка трещит…

Пива у нас не было, но разговаривать сейчас требовалось не с Антоном:

— Оль, ты чего?

Она уселась на край дивана и всхлипнула. Насколько я знала, они даже ни разу в жизни не ругались, а тут… расстаются?

— Что за бред ты несешь, Оля? — наконец-то поинтересовался и ее брат.

Девушка заметным усилием собралась с духом и начала объяснять, судорожно перебирая в руках ручку своей сумки:

— Расстаемся! Я, конечно, люблю его, но и терпеть это не в силах!

Мы с Антоном только озадаченно переглянулись. Чего она там терпела? У них же тошнотворно-идеальные отношения! Она не плакала, но была на грани этого. Я села рядом, чтобы приобнять ее — хоть я ни черта и не понимала, но стало невыносимо жалко, а если заплачет она, то мы тут все обрыдаемся.

— Я уже давно подозревала, что у нас нарастают непримиримые противоречия, — она старалась говорить отчетливо, хоть дыхание у нее и сбивалось. — Но это не то, что можно принять и простить, понимаете?