Максим Анатольевич очень долго сопротивлялся и делал вид, что не понимает, о чем я спрашиваю. Но наконец-то смилостивился и дал адресок. Я купила маленький пакетик порошка, объяснив пацану после кодового вопроса «Есть че?», что мне нужно что-то безвредное, но расслабляющее. Сервис пацан этот предоставлял на высшем уровне, то есть еще и рекомендаций подкинул — якобы, если просто расслабиться, то с алкоголем и другими препаратами лучше не мешать. Оказалось, что граммовый пакетик стоит половину моей новой зарплаты — а это, поверьте, совсем немало.

Будем расслабляться, Антон, а потом, может быть, получится и поговорить по душам.

Пришла утром в квартиру Владимирова, приготовила завтрак. Оля была уже там — счастливая, как обычно. Может, она тоже у того пацана затаривается? А иначе ее вечно приподнятое настроение и не объяснишь. На обед и ужин меня попросили сварить что-нибудь попроще, что я и выполнила, заполнив несколько контейнеров в холодильнике жареными куриными ножками, котлетами, парой салатов и картофельным пюре. После обеда Антон ушел в свою комнату, а Ольга — к Руслану. Оказалось, что она действительно там может находиться сколько угодно времени без жертв с обеих сторон.

Я же прибралась на кухне, загрузила посудомоечную машину и решительно отправилась к новому уровню взаимопонимания. Ольга сама будет с ложечки кормить нашего гения — теперь есть чем. И даже эта утонченная дамочка способна справиться с микроволновкой, мое участие в этом не требуется.

Постучала тихо, он открыл через минуту, натягивая футболку. Наверное, намеревался отоспаться за предыдущие сутки, да не тут-то было.

— Чего еще?

Я подняла вверх две бутылки пива.

— Пытаюсь наладить отношения.

Он взглядом оценил презент и отступил, пропуская внутрь.

— Чего-то мало ты принесла, чтобы отношения наладить. Ладно, у меня тут где-то текила была.

В комнату его я раньше только заглядывала — просторная, как и все помещения в этой квартире, окна занавешены непроницаемыми шторами, и хоть на улице разгар дня, включен искусственный свет — приглушенный, но и не создающий ощущения полумрака.

Я сама открыла ему одну из бутылок, чтобы он случайно не заметил, что крышка была уже отвернутой, протянула. Антон отпил большим глотком, а только потом стукнул донышком по моей, чокаясь. Необходимо было выждать какое-то время до начала серьезного разговора, поэтому я просто расспрашивала о подробностях Русланова «творческого процесса». Он отвечал, хоть и был заметно уставшим. Это подкрепило мою уверенность, что я выбрала подходящий день для допроса.

Расслабилось как-то само собой, незаметно и довольно быстро, а дальше я плыла по течению. Антон даже приобнял меня немного, когда мы распевали: «Черный во-о-орон! Что ж ты вьё-о-ошься…».

— У Руслана точно звукоизоляция? — поинтересовалась я, вдруг вспомнив, что нас, наверное, слышно и в соседнем доме.

— Точно. Сам контролировал установку.

— А Оля что скажет? — я имела в виду наши пьяные посиделки в этой комнате вдвоем.

Мой собутыльник посмотрел на меня с иронией:

— А что она должна сказать? Ничего, — хмыкнул. — Она мне уже даже пару раз прямо заявила, что пора девушкой обзаводиться. На тебя намекая.

— Тебе разве нужна девушка? — изумилась я Ольгиной находчивости — ишь, кому этого придурка решила пристроить! Неужто наконец почувствовала во мне соперницу?

— Пфф! Нет, конечно!

Неладное я заподозрила, обнаружив себя танцующей на его постели. Плавно водя головой в такт несуществующей музыке, я вдруг начала понимать, что с бутылки пива меня так развезти не могло. Я ж пьяная в доску — с чего вдруг? Будто… А я точно отдала ему правильную бутылку?! Неужели случайно перепутала? Пригляделась к своей таре — этикетка немного надорвана снизу, эта — моя. Ничего не понимаю — что происходит?

Мои внутренние противоречия сам Антон и разрешил. Он сидел на полу, облокотившись на кресло, смотрел на меня, расслабленно улыбаясь, но вдруг взгляд его стал чуть более сконцентрированным:

— Поварешка, что ты мне подсыпала? У меня мысли друг за друга не прицепляются.

Потрясла головой. Теперь я понимала еще меньше. Но остановить танец ни сил, ни желания не было, поэтому пыталась соображать так, не прерывая движений. Сообразила:

— Ё-ё-ёжики колючие, ты мне тоже что-то подсыпал!

Он отставил свою, уже пустую, бутылку в сторону и ответил честно:

— Похоже, взаимно.

Да, я явно не учла, с кем связалась. Но Антон-то это спланировать заранее не мог — а это означало две вещи: он сориентировался по ситуации, возможно, тоже с надеждой меня разговорить — наверное, подслушанный разговор с мамой все же натолкнул его на какие-то подозрения. И второе — у него в комнате, где-то прямо под рукой, хранилась наркота — и теперь даже непонятно, чья окажется посильнее.

— Вот же скоти-и-ина, — возмутилась я мелодично, подпевая несуществующей музыке.

— Я от тебя такого тоже не ожидал, — он шатко поднялся на ноги и направился к встроенному в шкаф бару. — Тогда продолжим, раз мы так синхронно начали? Время текилы.

— Разливай, — спорить я уж точно не собиралась, и без того музыку еле слышно.

Но он, схватив меня за руку, стащил на пол, после чего всучил стакан с прозрачной жидкостью. Оказалось, что сидеть — точно так же интересно, как и танцевать.

— За дружбу, — он чокнулся со мной и выпил в несколько глотков. Я пожала плечами и решила не отставать.

Сейчас самое время говорить о чем-то серьезном — он мне сейчас все на блюдечке с голубой каемочкой выложит! Но язык в сторону серьезного никак не поворачивался.

— А д… де твой кот? — я сильно старалась, чтоб слова произносились отчетливее.

— Так у родителей же. У Руслана аллергия, — он даже наклонялся ко мне, видимо, чтобы было лучше слышно невнятную речь.

— Поехали, привезем сюда кота. А Руслана отсюда выселим, — предложила я самый разумный выход в интересах живности.

— Поехали, — он снова встал, огляделся. — Где-то у меня заначка была…

Порыскал по полкам и достал косяк.

— Трубка мира! — обозначил Антон свои намерения.

Настроение было до такой степени замечательное, что зануду из себя строить просто не захотелось. Я приглашающее махнула на место рядом с собой. От первой затяжки чуть-чуть раскашлялась, но вторая пошла успешнее. До сих пор травку я курила только однажды, пару затяжек — и тогда сделала вывод, что меня не берет. Да и не вписывалось такое идиотское времяпрепровождение в мою рациональную жизнь. А тут как-то пошло-поехало. Наверное, потому что слово «рациональность» без запинки я бы в тот момент при всем желании произнести бы не смогла.

— Кстати, а что ты имеешь против моего носа? — с трудом вспомнила я о самом важном.

Он щелкнул меня легко по кончику обсуждаемого объекта.

— То, что ты суешь его, куда не следует. Ну и так… сплошное безобразие.

— Слушай, — меня почему-то разбирал смех каждый раз, когда я на него смотрела. Просто лицо у него очень смешное — два глаза и нос, растущий прямо между ними. Правда, у него красивый — не придраться, но смешной. — А почему ты солнце так не любишь?

Он, похоже, впал в философские раздумья:

— Это старая индейская легенда, мой друг. Ща расскажу… — дал мне время, чтобы подготовиться, и начал заунывным голосом: — Когда желтый карлик выходит на охоту…

— Кто? — прыснула я.

— Карлик. Желтый, — терпеливо пояснил Антон. — Так вот, когда желтый карлик…

Я уже закатывалась от смеха.

— Ты сейчас о своем члене?

Он подумал секунду, а потом завалился на бок, хохоча. Выпрямился, вытер слезу:

— Ты еще и дура ко всем своим недостаткам… Солнце — звезда класса «желтый карлик»! Желтый карлик — это Солнце, а Солнце — желтый карлик, ясно? — он все-таки дождался, пока я отсмеюсь. — Так вот, когда желтый карлик выходит на…

— Ты что-то имеешь против карликов? Или попросту расист? — перебила я, как только смогла произносить членораздельные звуки.

Он тоже смеялся, хоть и пытался выглядеть более серьезным, чем я.

— Я тебя о солнце спросила! Так что давай без карликов и их охоты!

Он безнадежно махнул на меня рукой:

— Почему меня все спрашивают, за что я солнце ненавижу? Не логичнее ли спрашивать остальных, за что они его любят?

— Логичнее! — согласилась я. — Бережешь свою нежную рожу… кожу, Снеговичок?

— Ага, — он, вероятно, решил, что объяснить что-то сейчас мне все равно не получится, поэтому переключился: — Давай, потрогай, какая у меня кожа нежная.

И пододвинул ко мне свою щеку, которую я и погладила тыльной стороной ладони.

— Небритая у тебя рожа… кожа, — подвела итог экспертизе.

— Небритая, но нежная! — он поднял указательный палец вверх, обозначая значимость собственной мысли. — Пошли танцевать, поварешка.

И потащил меня снова на кровать. Танцевать у меня теперь не особо получалось, почему-то больше хотелось хихикать. Я запнулась о подушку и свалилась ему под ноги, кое-как перевернулась на спину. Чтобы встать, потребовались бы слишком грандиозные усилия, поэтому я продолжала валяться. Антон с осуждением осмотрел мое пассивное тельце, потом тоже опустился — сначала на колени, а потом просто навалился на меня. Уперся локтями по обе стороны от моего лица, наклонился и поцеловал.

Это не порыв был даже — а как само собой разумеющееся действие, продолжение настроения. Ничего особенного, просто раз уж мы оказались в такой позиции, то и плыть нам дальше по течению — а удобнее всего выходило теперь именно целоваться. Думать ни один из нас в этот момент не был способен, напрягаться — тем более, поэтому это был не порыв, а следование самой простой траектории полета.

Поцелуи его, правда, были прерывистыми: едва коснется моего языка — отстраняется, даже глаза открывает, смотрит на меня, а потом снова ныряет языком в мой рот. Очень приятно и даже немного волнующе — хотя слово «волнение» сейчас не очень подходило для описания моего состояния. Просто очень приятно, но начало раздражать его бесконечное прерывание контакта — словно дразнит, а мне было не до этого. Поэтому обхватила его затылок, чтобы не позволять больше отстраняться. У него, видимо, тоже сил на сопротивление не осталось, поэтому теперь он целовал непрерывно — скорее ласково, чем страстно, позволяя и моему языку самовольничать. Просто невероятно приятно, даже волнующе — хотя слово «волнение»… да-да.

Поскольку он всем весом лежал на мне, удобно устроившись между моих ног, то я через очень длительное время, сосредоточившись, ощутила его напряжение внизу даже через слои ткани. Осознание, что он возбужден, взбаламутило, выхватило из глубин разнеженности и плюхнуло на какую-то более шаткую поверхность. Захотелось потереться, податься бедрами вперед, чтобы тянущее чувство внизу усилилось. Обхватила его ногами и с легким стоном все же поерзала.

Он оторвался от моих губ, наклонился к уху:

— Алин, — я потом только удивлюсь, что он назвал меня по имени вместо уже привычной «поварешки». — Давай попробуем то же самое, но без одежды?

Это немного меня отрезвило.

— Не-не-не! На секс ты меня не разведешь, желтый карлик, — язык до сих пор заплетался.

— Звучит, как вызов, — он улыбался, теперь глядя мне в глаза, не позволяя снова его целовать. А мне только того и хотелось. Даже немного разозлилась, хотя в тот момент слово «злость»… ну, вы поняли. Пришлось говорить, хотя сейчас мой язык требовал совсем другого:

— Да мы обдолбанные! Как потом смотреть друг на друга будем?

Он все же соблаговолил ответить на мой призыв, снова поцеловав. Думаю, ему тоже только этого и хотелось. Но оторвался слишком быстро, не дав снова утонуть в ощущениях:

— Как раз потому что обдолбанные — и надо. Завтра все на это и спишем. Замечательная причина, чтобы потом это благополучно простить себе и забыть.

Звучало, как вариант. А целоваться хотелось до пузырчатого мельтешения перед глазами. Подумала. Ответила:

— Не вариант! К тому же… у меня никого раньше не было. И что-то я никак не вижу тебя в этой роли… даже такого замечательно-обдолбанного.

— Врешь… — он замер, посмотрел на меня как на прокаженную, даже нахмурился. — Серьезно? Никого? Это из-за твоего носа, да?

Я рассмеялась первой, он свалился на меня, трясясь всем телом. Приятно тяжелый, но сейчас не об этом.

— Антон, — взмолилась я. — Ну давай целоваться, пожалуйста!

Он мягко, одними губами, прикусил мне кожу на шее, щекотно. Снова приподнялся: