– Прошу к столу, – гостеприимно махнул рукой Олег, видимо, решив не ссориться с хозяйским отпрыском.

– Мама, мне надо с тобой поговорить, – проигнорировала его приглашение Маша.

– Доченька, так у меня секретов от Олежека нет.

– Зато у меня есть секреты от Олежека!

– Конечно, – подлизался Олежек. – У девушки с такой роскошной фигурой уже могут быть секреты от взрослых.

– Мужчине в вашем возрасте уже пора перестать интересоваться фигурами чужих девушек, – огрызнулась Маша.

– Предлагаете подумать о душе и внуках? – неожиданно хмыкнул мамин кавалер. – А вы мне нравитесь.

– А вы мне нет.

– Так или иначе, но о внуках нам с Дианочкой думать еще рано, – Олег приобнял побагровевшую Диану Аркадьевну и высокомерно взглянул на Машу.

Мама умоляюще гримасничала, посылая болтливой дочери сигналы. Вероятно, она посчитала, что на первый раз с Олега Ленского достаточно информации о наличии у нее дочери. Внук в эту амурную историю никак не вписывался.

«Последняя соломинка, – вдруг подумала Маша. – Этот хлыщ – последняя соломинка, за которую маме удалось уцепиться. Да, она не блещет умом, она наивна и неприспособлена к жизни, но ведь красива! Тогда почему именно этот слащавый пижон, а не кто-то более достойный. Или с уходом мужа от женщины уходит и уверенность в себе?»

Маша внезапно осознала, что мама еще очень даже ничего, и если озаботиться этим вопросом, то вполне можно найти ей достойную пару, как ни дико это звучит. Раз отец не делает никаких попыток помириться, а мама уже откровенно приводит в дом постороннего мужика, то это означает только одно: начат новый этап в жизни обоих родителей. И если папа идет по проторенной дорожке, то мама пока что наугад ломится через заросли. Так почему бы ей не помочь?

Как в период тотального дефицита продуктов покупатели хватали с прилавка любую колбасу, не выбирая и не принюхиваясь, так женщины хватают любого мужичка, которого еще не успели прибрать к рукам другие. Нет, конечно, минимальная разборчивость присутствует. И мало кто подберет бесхозного бомжа, сладко спящего у подножия социальной лестницы. У каждой дамы в этой жизни – свой этаж. В пределах своего этажа и соседних она и рыщет. Поэтому и у полунищего интеллигента в пузырящихся на коленках штанах, и у мордатого работящего пьяницы, и у богатого мерзавца может оказаться жена, которой все вышеперечисленные категории не достойны. Просто так случилось, что женщина, вспомнив пословицу про журавля в небе, мертвой хваткой вцепилась в свою «синицу» и теперь пытается смириться с собственным выбором.

– Пойду я, – заторопилась Маша.

Мама удивленно округлила глаза, но удерживать не стала. Ленский с интересом разглядывал тыл нежданной гостьи, занятой переобуванием. Подавая куртку, он даже слегка прижал Машу к себе, отчего у той закружилась голова, пересохло в горле и дрогнули колени.

«Ах ты, гад!» – подумала она, представляя, как сейчас врежет маминому ухажеру. Но вместо этого молча вывернулась и сбежала по лестнице.

Глава 22

Вероника была недовольна. Раздражение волнами исходило от ее крупной фигуры и просто сбивало с ног еще на входе в квартиру.

– А что, Алексей вас не отпустил? – Маша растерянно и виновато затопталась на пороге.

– Нет, – односложно ответила нянька. – Он приехал, собрал вещи и снова уехал.

– Как это «собрал вещи»? – оторопела Маша. Она уже все поняла, но не осознала до конца. Это случилось. Как мерзко, гадко, трусливо! Без объяснений. Вот так оно и выглядит, мужское предательство.

– Он не сказал ничего? У него командировка? – Голос у Маши сел, и вопрос она по-цыплячьи пропищала срывающимся дискантом.

«Как стыдно! И еще эта лошадь тупая в курсе. Своих переживаний нет, так хоть чужую «мыльную оперу» посмотрит. Как он мог?!»

– Ничего не сказал. Кто я такая, чтобы мне докладывать?

– Действительно, – кивнула Маша, не заметив, как нянька оскорбленно поджала губы.

– Были бы вы дома, может, вам сказал бы. Мы, кстати, договаривались на рабочий день до шести вечера.

«Надо же, такая тихая была, а тут заговорила. Как люди чувствуют слабость ближнего! Стоит только зазеваться, и окружающие бросаются на тебя, как грифы на падаль. А она так хотела помочь этой нескладной дурище, приодеть, может, даже жениха по Интернету подыскать. Ну и что, что не собралась, не успела, но ведь планировала же сделать доброе дело!»

– Если не ошибаюсь, мы доплачивали вам за сверхурочные, – холодно бросила Маша. Ей уже не было стыдно за опоздание.

– Раньше доплачивали, – согласилась Вероника. – А теперь, я так понимаю, у вас могут возникнуть материальные затруднения?

«Ишь ты какая! – ахнула про себя Маша. – Похвальная дальновидность и предусмотрительность. Раньше была тихая, место ценила, шныряла, как мышь, а теперь голову подняла, как кобра. Пригрела на груди непонятно кого!»

Нельзя не признать, что определенная доля правды в словах няньки была. Совершенно не ясно, что теперь будет с деньгами. Если платить за ее услуги с Машиной зарплаты, то на жизнь не останется совсем. С отцом отношения испорчены Машиным позерством и гордыми заверениями, что все в порядке. Ей хотелось доказать, что она взрослая, что выбор сделала правильный, что разберется сама. Вот и доказала. Пересилить себя и попросить денег? Никогда! В крайнем случае можно попросить у деда, но старик въедливый, обязательно начнет разбираться, запросто может устроить скандал, и тогда все будут в курсе: Машу бросил муж. И начнутся обсуждения, сплетни, домыслы: он бросил? Или его бросили? А почему разошлись? Любовник? Любовница?

Злобно простонав от бессилия, Маша процедила:

– Вероника, пусть мои финансы вас не волнуют. Муж уехал, скорее всего, в командировку. В любом случае, вас это не касается.

– Зарплата в следующий понедельник, – равнодушно напомнила нянька.

– Не волнуйтесь, – с ужасающей любезностью процедила Маша, захлопывая дверь.

«Если и звонить, то сразу!» – подумала она, в поисках телефона лихорадочно вытряхивая из сумки всякое барахло.

Иногда каждый поступок следует досконально обдумать, чтобы потом не пожалеть о нем, а иногда человеку приходится сожалеть именно о том, что он начал взвешивать и обдумывать свои действия. Просто потому, что отважиться на всесторонне продуманное действие несоизмеримо сложнее, чем рискнуть на «авось».

Трубку Алексей не брал.

– Занят шибко, – мрачно подытожила Маша. Ее трясло от бешенства и жалости к себе. На сознание накатывала страшная чернота, которая, судя по ощущениям, и была часто упоминаемым в детективах «состоянием аффекта».

Спасла ситуацию Гусева. Ее звонок сыграл роль пощечины в начинающейся истерике.

– Чего молчишь? – требовательно рыкнула Рита.

– Гусева, я сейчас не могу, извини. У меня проблемы.

– Какие? – Судя по тону, подруга звонила именно за тем, чтобы нарваться на перечень чужих проблем. Когда жить тяжело и одиноко, чужие беды бодрят и поднимают настроение.

– Плохие и очень плохие.

– Это новости бывают плохими и очень плохими, а проблемы бывают решаемыми и решаемыми, но с трудом.

– Тогда у меня новости. Потому что проблемы мои неразрешимые, а, исходя из твоей классификации, таких не бывает в природе. Значит – это не проблемы, а новости.

– Ладно, давай новости.

– У мамы завелся ухажер, – Маша решила начать с наименее трагического факта своей биографии. Во всяком случае, обсуждение краха ее собственной семейной жизни пока откладывалось. Гусева была злой, острой на язык, но умной. Поэтому узнать ее мнение, с одной стороны, было страшно, поскольку скорее всего пришлось бы пересмотреть собственную позицию и решиться на какие-то кардинальные действия, а с другой – вдруг в ее ядовитых комментариях всплывет зерно истины, вдруг ей со стороны окажется виднее, что делать.

– Ужас какой, – озабоченно охнула Рита. – И что делать? Кошмар.

– Я думала, ты мне скажешь, – Маша была несколько озадачена столь убийственной реакцией. Неприятно, неловко, но чтобы «ужас» и «кошмар»?! – Ты же у нас специалист.

– Я? – обалдело уточнила Гусева. – Я не медик. А моя мама вряд ли сможет тебя проконсультировать, у нее специализация другая.

– Мама? Твоя?

– Маша, ты пьяная? Я могу только посочувствовать и предложить сводить Диану Аркадьевну к врачу. Симптомы-то какие?

– Почему сразу к врачу? – обиделась за маму Маша. – Симптом один: наглый, под два метра и руки распускает.

– Руки? Под два метра? – сипло ухнула Гусева. – Фильм ужасов. Маня, мне плохо. Я про такое только по телевизору видела. А где она могла его подцепить?

– Думаю, в ресторане.

– Вот. Я всегда говорила, что мужики и паразиты – понятия тождественные, – нравоучительно процедила Рита. – Глисты вообще бывают по шесть метров, так что твоей маме еще повезло. Кстати, а эти «ухожоры» как передаются? Как вирус или как блохи?

– Они передаются из рук в руки, как переходящее красное знамя, – мрачно просветила подругу Маша. – Твое чувство юмора сегодня, похоже, агонизирует. Ничего смешного в этом нет. Я тебя не сильно удивлю, если скажу, что посторонний мужик в постели моей матери для меня как дыра на вечернем платье или как кусок соленого огурца в десерте из взбитых сливок?

Гусева сначала хрюкнула, потом загоготала, тут же сконфуженно подавившись своим весельем:

– Маня, ты не поверишь, но я решила, что «ухожор» – это который уши жрет, нечто вроде уховертки. Извини, но твоей маме столько лет, что мысль про мужика мне просто не пришла в голову. Ей же под пятьдесят! В таком возрасте – кавалеры?

– Ты не поверишь, но кавалеры бывают в любом возрасте. Ведь случилась же у моего папы любовь на старости лет. Так почему бы в маму тоже кому-нибудь не влюбиться?

– Такое ощущение, что мы спорим про одно и то же: «Этот лист белый», «Нет, он белый!».

Рита помолчала, потом нехотя выдавила:

– Вообще это личное дело твоей мамы: ухажеры, блохи и даже старческий маразм. Если попросит помочь, то помоги, а так – не суйся.

– Где-то я это уже слышала, – буркнула Маша.

– Наверное, до меня ты общалась еще с каким-нибудь умным человеком, – предположила Рита.

Гусева была права. Лезть в чужую жизнь нельзя. Тем более, что мама еще вполне адекватна и сама разберется, с кем ей спать, а с кем нет. Но влезть очень хотелось. Хотя бы потому, что Олег Ленский ей не понравился. Или, наоборот, слишком понравился?

От этой мысли Маша покраснела и смущенно пробормотала:

– Да, ты, наверное, права. Пусть они сами как-нибудь.

– Вот именно, – подтвердила Гусева. – Давай вторую новость.

– Да нет никакой второй…

– Маня, я разговаривала с Алькой.

Маша в ответ промолчала. «Разговаривала с Алькой» – это означало, что Шульгина выложила не только все подробности, но и добавила массу отсебятины, сдобрив рассказ своим отношением к злоключениям подруги.

– Ну, – поторопила Рита. – Не держи в себе. Стошни негатив на ближнего. Это самый верный способ облегчить страдания.

– Как с тобой тяжело-то, Гусева. Тебе бы мужиком родиться.

– Или патологоанатомом, – поддакнула Рита. – Здоровый цинизм облегчает жизнь. Надо закалять организм, чтобы мелочь, вроде ухода мужика, не казалась вселенской катастрофой. Чего ты из себя корчишь страдалицу? Жилплощадь есть. Деньги есть.

– А еще есть ребенок, – напомнила Маша.

– Это плюс, а не минус, – заметила Рита. – Наличие сына говорит о твоей женской полноценности. Или ты считаешь Никиту своим персональным дефектом?

– Дура. Это моя гордость.

– Именно. Только мужикам это объяснить будет сложно. У них в корне иное представление о том, чем может гордиться женщина.

Потеряв ход мыслей подруги, Маша переспросила:

– Я не поняла, это хорошо или плохо?

– Что?

– Что я с ребенком.

– Кому как. Вот если бы с ребенком осталась я, то это был бы безусловно полный капут. Просто-таки финиш.

– А в чем разница?

– О, Маня, разница колоссальная. С тех пор, как в нашей стране перестали строить социализм, между некоторыми слоями населения образовалась бездонная пропасть. Не обойти, не перепрыгнуть. Представь: я с младенцем в коммуналке, в одной комнате с мамой, там же сохнут пеленки на веревках, так как соседи не позволят занимать для этих целей ванную… Во, слышишь, уже орут! Успокойтесь, баба Тоня! Как радио в шесть утра включать на полную громкость или на ремонт подъезда деньги сдавать, так вы глухая, а тут я по телефону разговариваю, и, между прочим, не с вами – и нате! Приползла живот мне щупать. Не про моего младенчика речь. А если бы даже и про моего, так я вас забыла спросить! – завопила Гусева куда-то в сторону от трубки.

На заднем плане слышались невнятные старушечьи взвизги довольно агрессивной тональности и полный сарказма голос Риты.

– Все, я вернулась, – запыхавшись, выдохнула Гусева через несколько минут.