Пробежавшись по кругу, она вернулась к тому, с чего начала. Получалось, что выхода нет.


Алина была уверена, что Маша обиделась из-за Ленского. Но даже если принять за основу, что женская дружба надежнее и крепче мужской, все равно пожертвовать любимым мужчиной ради подруги никак не получалось. Да и зачем ей возвращать «использованного» кавалера? Любовь – чувство одноразовое. Чтобы доесть надкушенное посторонним яблоко, нужно быть крайне небрезгливым человеком. Хотя, с какой стороны на Ленского ни посмотри – сплошные «надкусы».

Все же жизнь – удивительно непредсказуемая штука. Нам дается то, что не нужно, а то, что нужно, достается другим. Зато когда другие готовы освободить для нас вожделенное «нечто», выясняется, что не так-то оно и было надо. Вот хотела Копейкина заполучить Толика, а он выбрал Алину. Зато когда обнаружилось, что к счастливой жизни с возлюбленным непременно прилагается чудовищная маменька и Шульгина нашла шефу замену, Копейкиной он тоже оказался не нужен: она наслаждалась обществом гениального Людвига.

Вздохнув, Аля занялась разбором бумаг. Толик на фоне достоинств Ленского терялся, как головастик в море. Алине даже было его немного жаль. Все в этом мире проходит. И любовь, и жалость, и уверенность.

– Аллоу, Толика будьте добры, – томно протянул в трубке чувственный женский голос.

– Кого? – опешила Аля.

– То-ли-ка! Анатолия Кузьмича Богатова! – отчеканила звонившая. Тембр был таким, что Алине немедленно представилась полуголая брюнетка на шелковых мятых простынях. Судя по тону собственницы, именно с Анатолием Кузьмичом они и мяли эти простыни.

У Алины от такой наглости даже дыхание сперло. Хотя… Свято место пусто не бывает. Но как же больно, когда оставленный тобою кавалер так быстро находит утешение в объятиях другой!

Эту трагедию нужно было как-то пережить. Переживать одной не хотелось, поэтому Аля позвонила Ленскому. Абонент оказался вне зоны действия сети, и Шульгина ограничилась нежной эсэмэской.

Лучше бы она ее не писала!

Ближе к концу дня ей позвонила Рита:

– Алька, я в депрессии. Написала картину, а от нее веет такой мрачной безысходностью, что мороз по коже. Сплошной черный и темно-фиолетовый. Называется «Обрыв жизни».

– Да уж, позитивчик, – неопределенно хихикнула Алина. В живописи она не разбиралась. Знала только одно: Гусева гений, это аксиома, и в своих суждениях надо исходить именно из этого факта.

– Все мужики – парнокопытные, – печально изрекла Рита. На заднем плане послышались возмущенные крики. Вероятно, «парнокопытные» коллеги возражали против такой классификации.

– Бывают исключения, – робко заметила Алина.

– А-а-а, – кровожадно взвыла Гусева. – Понимаю. Ты трудоустроилась. Так вот запомни – это все временно. И когда ты снова будешь не у дел, вспомни меня.

– Обязательно.

– Не дерзи.

– И не думала. Просто у меня на этот раз все более чем серьезно, – гордо заявила Шульгина.

– Где-то я слышала этот бородатый анекдот. Ладно, подруга, до связи. Я так понимаю, что сегодня ты при лошади. Скачи, скачи, не навернись только.

– А ты пешком? – съязвила Алина.

– Еще не знаю. Если какой-нибудь породистый жеребец не подвернется, то пешком. Мне не привыкать. Я слишком разборчива, чтобы быть пастухом при стаде.

– Какие у вас, девушки, беседы высокоинтеллектуальные, – встрял в разговор насмешливый мужской голос.

– Это кто там? – хихикнула Аля. – Породистый жеребец или так себе, лошадь Пржевальского?

– Вообще пони, – многозначительно и с нажимом провещала Рита.

– Ну-ну, а голос ничего так.

– На этом все и заканчивается. Уж можешь мне поверить.

– А ты проверяла? – заинтересовалась Алина.

– Я эксперт, мне и проверять не надо, все определяю на глаз.

Где-то фоном послышалось лошадиное ржание в исполнении все того же голоса и ехидный комментарий:

– А бабы в твоей классификации кобылы или клячи? Я просто интересуюсь, как называется породистый скакун женского пола? Скакалка?

Глава 28

Алексей подъехал к Машиному офису за полчаса до окончания рабочего дня. Мириться было противно и не хотелось именно самой процедуры, с оправданиями, извинениями. Да, он был виноват. Но мудрая женщина умеет прощать, с мудрыми проще, а Маша… Она ребенок, которого обидели, отобрали игрушку. Ну и что? Вернули же потом! А она брать не хочет, упиваясь жалостью к себе и смакуя страдания.

Процедуру примирения хотелось перешагнуть, как здоровенную лужу, перемахнуть одним прыжком. Самое опасное – не долететь до противоположного берега этой «лужи». Запросто можно приземлиться в самой середине, глупо перепачкавшись и забрызгав все вокруг. Виноватым быть стыдно и тяжело. Виноватый, но прощенный мужчина испытывает к простившей его женщине нечеловеческую благодарность. Сэкономленная энергия, рассчитанная на длительное и безуспешное примирение, бьет из него фонтаном. Именно в такие моменты они и дают самые сказочные обещания, которые им кажутся выполнимыми. Прощенный мужчина готов свернуть горы, сшибить с неба луну и поклясться в вечной верности. И он первое время сам будет искренне в это верить. Кстати, некоторым достаточно оступиться один раз, чтобы впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь. Лучше жить спокойно и без встрясок, чем еще раз пережить такой стресс. Алексей был уверен, что относится к последним.

Да, мужчина слаб, особенно когда женщина знает его уязвимое место и подло бьет именно туда. Сильному признаваться в слабости стыдно. Но как для того, чтобы поправиться, надо выпить горькую пилюлю, так и для того, чтобы наладить отношения с женой, надо пережить тяжелое объяснение.

Машу он любил. Сначала пылко, восхищенно, завороженно, потом начал привыкать, наслаждаясь просто тем, что она рядом, что у них есть сын, что жизнь бежит себе уютным ладным паровозиком по заранее проложенным рельсам. А потом произошел этот нелепый взрыв эмоций, когда чужая женщина показалась чудом, которое случается лишь раз в жизни, от которого невозможно отказаться, которого так долго ждал и ради которого он и жил все это время. Все оказалось миражем, он ошибся. Фатально, нелепо, как ребенок, объевшийся неожиданно доступным мороженым, а потом вынужденный лежать дома с ангиной. И вернуть бы все назад, а никак.

Мимолетная любовь, вспышка, оказалась самой большой глупостью в его жизни. Сначала она захотела, чтобы они жили вместе. Она говорила, что все ради него, что она жила для него, ждала его и вот – больше не смогла ждать. И он послушно снял квартиру, забыв обо всем на свете. А кто ж не мечтает, чтобы его так преданно, так страстно любили, желали, боготворили?! Он купился. Даже говоря себе, что просто пожалел невезучую девицу, Алексей врал. Она была нужна ему. Для самоутверждения. С ней он был самым потрясающим, самым независимым, самым мужественным. Даже его материальное положение, которое Маша лишь терпела, вечно чего-то требуя, подгоняя его вперед, словно быка на бойню, этой женщине казалось царским. Она умела слушать, уважать и любить. И именно тогда, когда Алексей, размечтавшись, бросил все, разрушил свою жизнь и решил начать все заново, она вдруг передумала. Это было так банально и неожиданно, как кирпич, упавший на голову в изумительно солнечный день, предназначенный для чего угодно, но только не для столь нелепой смерти. Она сказала, что долго думала и поняла: они не созданы друг для друга. Алексей что-то лепетал, жалко уговаривал ее, уже понимая, что и ему это уже не нужно в таком виде.

Потом наступило прозрение. Потерять эту женщину было не жаль. Страшно было потерять Машу. Алексей вдруг понял, что все это время воспринимал происходящее как параллельную реальность. Он так до конца и не верил, что Маши с сыном в его жизни больше не будет.

Он сидел и смотрел на двери офиса. На сиденье восхитительным ворохом лежала охапка белых роз. Она любила розы. А он любил ее.

Внезапно в позитивный настрой Алексея вторгся посторонний элемент. Словно таракан, завязший в сливках на свадебном торте, на ступенях возник мужик, с которым Маша приходила в ресторан. И этот мерзавец тоже был с розами. Правда, цветочки были помельче, и было их всего три штучки. Хотя это имело значение только в том случае, если бы они затеяли дуэль на букетах. Сейчас же все зависело от их Дульсинеи. Кого выберет, тот и победил. К перетягиванию каната Алексей готов не был. Ему и так-то было тяжело решиться на объяснение, а тут еще «помеха справа».

«Нанять, что ли, какого-нибудь бомжа, чтобы он его в грязи извалял? – вдруг подумал Алексей. – Или просто мимо проехать, обдав водой из лужи. Пусть бежит домой сушиться».

Не по-джентльменски, конечно, но тут уж не до воспитания, когда речь идет о дележке дамы. Никакой дуэли не хотелось, хотелось просто устранить соперника любой ценой. И был риск, что испачканный кавалер напросится к Маше домой стираться и сушиться. С ночевкой. Тогда уж лучше самому в лужу упасть.

Решительно взяв розы, он пошел на Ленского.

Тот, ни о чем не подозревая, шуршал букетом и вышагивал в почетном карауле, разглядывая выходящих из заведения сотрудниц.


Маша торопилась домой, чтобы не платить няньке лишние деньги за задержку. Встречаться с Алиной ей не хотелось. Но Шульгина, которую ждал любимый, тоже неслась, как скорый поезд, в результате вышли они вместе, резиново улыбнувшись друг дружке. Маша не могла простить лжи, а Аля продолжала думать, что подруга злится из-за Ленского. Особенно был неприятен тот факт, что оба яблока раздора торчали прямо у выхода, словно сговорившись.


Машу в глубине холла Алексей заметил сразу, злобно подобравшись, поскольку Ленский тоже оживился и приосанился.

«Сейчас как дам в морду!» – яростно подумал Алексей, двинувшись в сторону соперника.

Тот маневр заметил и беспокойно начал стрелять глазами, поскольку личность мужика, пытавшегося прожечь на нем взглядом дыру, была Ленскому незнакома. А сам мужик, крупный и лобастый, вызывал смутные опасения, тем более что Олег ему явно чем-то не приглянулся.

– Ну и? – нехорошо спросил Алексей, помахивая букетом то ли как нунчаками, то ли как банным веником.

Ленский попятился, умоляюще глядя сквозь стекло на охранника. Но тот был слишком занят кроссвордом и на окружающих не реагировал.

Драки не случилось. Вернее, Алексей не успел начать трепать букет о соперника. Алина, вышедшая первой, подхватила Ленского под руку и поспешно поволокла вдаль, словно мышь, торопящаяся утащить сыр в нору, пока его не реквизировали.

Алексей был так потрясен столь неожиданным поворотом событий, что едва не упустил жену. Маша стремительно пронеслась мимо, сделав вид, что не заметила ни крупногабаритной фигуры супруга, ни ошеломительно-роскошного букета. Так они и шли: впереди она, а следом Алексей, глупо семенящий и пытающийся подстроиться к ее темпу. При этом он старательно огибал многочисленные лужи и путался в оправданиях.

– Тебе чего надо? – внезапно затормозила Маша. – Ты что, думаешь – погулял, купил цветы, вернулся обратно? А что? Тебя оттуда выгнали? Или нагулялся? Собственно, меня это уже не касается.

Она вытянула руку, ловя такси. Как назло, машина подошла сразу.

Алексей стоял и смотрел на замызганную октябрьской грязью «Волгу», увозившую его счастье.

– Все бабы дуры, – заискивающе дохнул кто-то рядом, обдав свежим запахом дешевого алкоголя. Он обернулся: на тротуаре покачивался интеллигент крайне заморенного вида в съехавшей на ухо шерстяной шапочке.

– Моя с тещей сговорилась, двери не открыли. Говорят, я сыну подаю дурной пример. Ха! – Он горестно мотнул башкой, от чего по тощему корпусу пошла вибрация, приведшая к оседанию организма на асфальт. – А я им зарплату нес. Бабы-дуры. Сами виноваты.

Тут собеседник выбросил в пространство руку с кукишем, едва не попав в Алексея.

Народ брезгливо обходил обоих. Начинался дождь, смешанный со снежной крупой.

В ярости воткнув букет в ближайшую урну, Алексей пошагал к машине.

– Э, мужик, я цветы возьму, раз тебе не надо? – обрадованно пискнул интеллигент. – Клавке подарю, а то она меня всю жизнь упрекает, что цветов нормальных ни разу не дарил! Вот и будет ей «раз», чтоб не пилила.

Не глядя махнув рукой, Алексей свернул за угол.


Маша вышла из такси буквально через квартал. Она жалела и двести рублей, потраченные на бегство, и упущенный шанс помириться. Конечно, мириться было бы неправильно. Но если делать только то, что правильно, то жизнь станет похожа на диету язвенника.

Если бы кто-нибудь спросил у нее, почему нельзя простить мужа, то Маша назвала бы массу причин. Во-первых, простить – это значит дать повод думать, что и в следующий раз все пройдет по той же схеме: оступился, повинился, прощен, допущен к телу. Прощение – это пожизненная индульгенция на грядущие грехи. Во-вторых, это унижение достоинства женщины. Получается, что она готова примириться с фактом измены. Пообижалась – и хватит. Это все были вполне объективные доводы, которые Маша с удовольствием озвучила бы в качестве советов для любой женщины. Но проблема заключалась в том, что объективно отнестись к своей субъективной беде никак не получалось. Более того, Маша вполне допускала, что ей без мужа гораздо хуже, чем ему без нее.