Арина Ларина - Коктейль под названием «муж»

– Я хочу его вернуть, – в ужасе признавалась себе Маша. – Стыд-то какой! Я что, получается, готова простить? Но лучше уж пусть один раз будет стыдно, чем потом всю жизнь – больно. Или измена как хроническая болезнь – стыдно и больно будет всегда, независимо от результата?

Мужчину никогда нельзя звать, чтобы потом у него не было повода напомнить, мол, вернулся, потому что ты умоляла, пожалел детей, тещу, уступил и так далее. Нет! Он должен попроситься назад, он должен сам дозреть до мысли, что хочет вернуться. Если сам не дозревает, надо поспособствовать просветлению в мозгу. Как не всякий помидор дойдет до кондиции, если не создать ему комфортные условия, так и не всякий муж в состоянии осознать, что дома лучше. Или привычнее, что тоже немаловажно.

Алексей дозрел сам, а Маша, увы, упустила момент.

«А вдруг он передумает?»

Эта мысль мучительно пульсировала в мозгу всю дорогу. Она тыкала сознание крохотной иголочкой с занудностью прохудившегося кухонного крана, сочащегося ржавой водопроводной водой.

Все еще рефлексируя по поводу неудавшегося примирения, Маша ввалилась в квартиру. Хотелось принять горячую ванну, напиться глинтвейна и отключиться.

– Я увольняюсь.

Это было первое, что сказала Вероника, едва хозяйка вошла.

Маша сначала даже не поняла. Недоуменно вежливо улыбнувшись, словно услышала глупую шутку, она по инерции продолжала раздеваться.

– Я пока вещи соберу, чтобы не возвращаться, – дополнила сообщение нянька, и тут до Маши окончательно дошел весь ужас ее положения.

– Но как?!! Мне же надо на работу! Я, наоборот, хотела вас завтра попросить прийти пораньше! И как мне быть? Так же не делается! Вы должны хотя бы предупредить за две недели, а не ставить меня перед фактом!

Вероника лишь пожала плечами:

– Вы можете взять в агентстве другую няню. У них всегда есть сотрудницы для срочных вызовов. Это на то время, пока вы будете подбирать кандидатуру.

– Я не могу вас отпустить!

– Вы извините, Мария, но я же не спрашиваю у вас разрешения. Я просто сообщаю, что ухожу.

– Но почему? Чем я вас не устраиваю? Или вы боитесь, что я не смогу платить? Так я смогу! У меня будут деньги!

– Не кричите, пожалуйста. Я не от вас ухожу, а увольняюсь из фирмы.

– А почему именно сейчас? – чуть не плакала Маша. – Вы мне очень нужны.

– Так сложилось, – коротко ответила Вероника. Тон ее был настолько бесстрастным, настолько спокойным, что Маша поняла: уговаривать бесполезно. Надо же, а она хотела устроить судьбу этой дурнушки. Не успела. Жаль. Может быть, если бы успела, то все сейчас сложилось бы иначе.

– А как же я? – потерянно пробормотала Маша. Спрашивала она, скорее всего, себя. Но Вероника приняла это на свой счет.

– А у вас все будет хорошо, – неожиданно доброжелательно улыбнулась нянька, словно была ясновидящей, к которой Маша пришла на прием.

«Небось набралась приемчиков у своей гадалки», – неприязненно подумала Маша.

– Вам бы с мужем помириться. Он неплохой человек, – Вероника говорила, деловито собирая свои вещи в большую спортивную сумку. – Мужчины часто ошибаются. Это большие дети, их надо уметь прощать. Не ради них, а ради себя. И с отцом бы помириться.

– Я не ссорилась…

– Но и не особо общались, наверное? Не одобряете его, да? И маму свою не одобряете? Вы еще не знаете, какие бывают родители. И это к лучшему, что не знаете. Упаси Бог от такого опыта. Все рано или поздно платят за свои ошибки. Если, конечно, ошиблись. Не нам решать, наверное. Там, наверху, за нас все уже решено и предрешено. И каждому воздастся по делам его.

Выдав эту малопонятную тираду, Вероника, словно подведя итог выступлению, решительно застегнула «молнию» на сумке:

– Я за оплатой на следующей неделе зайду.

– Ага, – облегченно выдохнула Маша. Если бы нянька все же начала настаивать на немедленном расчете, то это был бы невероятный позор. Потому что расплатиться Маша не смогла бы. В противном случае у нее не осталось бы денег даже на дорогу до работы.

– Дед, мама завтра уезжает, – всхлипнула Маша в телефонную трубку. Неприятности последних дней придавили ее, словно цыпленка-табака. Она даже видела себя лежащей в позе курицы, готовой к праздничному ужину. Оголодавшие гости с энтузиазмом поочередно тычут в нее вилками. Еще немного, и тушку растащат по тарелкам. Сил бороться не было абсолютно.

– Куда уезжает? – не понял Михаил Яковлевич. – И по какому поводу всхлипы? Ты в толпе провожающих?

– К жениху.

– К жениху?! Надеюсь, на Колыму к золотодобытчикам или в юрту к чукчам. Среди них, я слышал, попадаются миллионеры.

– В Германию.

– К жениху? В Германию? Это кто ж так попал? Это кому ж посочувствовать-то?

– Мне, дед. Мне надо посочувствовать.

– Молодая, здоровая. Чего тебе сочувствовать? Тебе завидовать надо. Не жалоби меня. Ты лучше объясни, как так получилось, что твоя мать, эта старая макака, из бабки вдруг переквалифицировалась в невесты? Тоже мне, девица на выданье!

– Тебе напомнить как? – не удержалась от ехидства Маша. – Твой сын, который мой отец и тоже, между прочим, дед по совместительству, в одночасье став женихом, автоматически сделал нашу маменьку невестой. Раз у него там своя невеста, так почему бы у мамы не появиться жениху?

– Ишь ты, – хмыкнул дед. – Тут такое дело. Отца женихом я еще могу представить, а вот Динку… Тьфу! Срамота. В таком-то возрасте.

– Дедуль, ну если в твоем возрасте можно кататься на роликах и обхаживать юных библиотекарш, то почему бы маме не выйти замуж еще раз?

– Тоже верно. Логика есть, но что-то в ней есть неправильное. Извращенное. Вроде все правильно излагаешь, но выглядит твоя правда, как новогодние елки на главной магистрали города в разгар лета.

– Это от мужского шовинизма, – утешила старика Маша. – Тебе не понять, потому что ты изначально недооценивал маму.

– Недооценивал? – гоготнул дед. – Да я ее терпеть не мог. Хотя не могу не признать. Прыти такой от нее не ожидал. Ладно, будем ездить к ней в гости. Я в войну до Берлина не дошел, так хоть доеду. Гансу ейному в глаза загляну. Тоже, небось, ветеран? Кто ж на эту кошелку старую позарится. Только какой-нибудь пенсионер-бюргер, которому сиделка нужна.

– Он не Ганс, он Лев Борисович.

– О, наши люди, – оживился дед. – Тем более надо съездить.

– Погоди, мама еще не уехала и замуж не вышла.

– Может, позвонить мужику, предупредить? – забеспокоился дед. – Вдруг там человек хороший, а мы ему такую заразу подсуропим!

– Дед, ты бесподобен в своей последовательности и непримиримости, – вздохнула Маша. – В общем, ты мне очень нужен завтра с утра. И вообще, могу я тебя ангажировать на пару дней для сидения с внуком? Мне больше некого попросить. Не папу же. Он работает.

– А вот ты сейчас какого папу имела в виду?

– Да, в принципе, обоих. Ну, так как, дедуль? Мне без тебя никак.

– Маняша, ты меня так уговариваешь, как будто это не мой родной правнук. Конечно, приеду. Только можно я с девушкой? А то одному с таким маленьким страшновато, женская рука нужна. Да и не так скучно будет.

– Дед, хоть всех девушек привози! Ты меня спас! Только тут такой момент: мне в четыре утра надо выехать. У мамы рейс в семь, то есть регистрация с пяти утра.

– Ох ты, прямо как на утреннюю дойку. Да я и не сплю почти по ночам, так что приеду к четырем. Нет проблем, внучка. Ну, надо же, Динка кого-то захомутала. Все ж таки неудобно перед человеком. Люди, когда квартиру покупают, соседей опрашивают, в ЖЭК ходят, а тут такая неосмотрительность и в таком серьезном вопросе. Поговорил бы хоть с родней. Мы б ему рассказали!

– Спокойной ночи, дедуль, – рассмеялась Маша. Дед был в своем репертуаре.

Рита Гусева понуро брела по вечернему проспекту. Домой не хотелось категорически. Ей было тошно, горько и гадко. Некоторое время назад ее очередной роман закончился ничем. Мужчина мечты оказался вовсе не таким, как хотелось бы, а к компромиссам Рита готова не была. Либо все, либо ничего! В результате, как обычно, получилось то самое «ничего». Быть одной оказалось на сей раз совершенно невыносимо, реабилитация затянулась, никакой положительной динамики не наблюдалось вовсе. Становилось только хуже. Да еще эта слякотная, холодная осень!

Она набирала и набирала Машин номер. Хотелось хоть с кем-то поговорить, и даже не с кем-то, а с родственной душой. У Князевой были сейчас примерно те же проблемы. Рыбак рыбака видит издалека и всегда поймет.

У подруги было хронически занято. Вздохнув, Рита набрала номер Алины, которая если в данный момент и не в состоянии понять, то хотя бы в состоянии утешить.

Шульгина ревела в голос. Судя по тому, что трубку Аля не повесила, поговорить ей хотелось, но разобрать смысл не представлялось возможным. Она заикалась, бормотала абсолютную белиберду и без предупреждения переходила на вой, от которого закладывало уши.

Ясно было одно – Алина тоже потерпела фиаско на любовном фронте. Мелочь, а приятно. Плакать в хоре легче. Появляется даже некоторый намек на объективность, открывается второе дыхание и находятся силы поучить ближнего уму-разуму.

– Все ж таки мужики – наша главная беда. Без них жить было бы гораздо проще, – изрекла Гусева, в одностороннем порядке закруглив неконструктивный разговор, который и на разговор-то похож не был. – Они хуже алкоголизма, курения и наркотиков. Потому что от «мужезависимости» даже не лечат. Самое страшное, когда проблемой никто не занимается глобально и кардинально. А все потому, что у руля эти самые мужики и стоят. М-да. Безвыходное положение. Не в то время я родилась. И не на той планете. Спокойной ночи, Алька. Звякни мне завтра, когда дикция восстановится.

Все было ужасно. Нет, даже не ужасно – это была катастрофа. Алину колотило настолько сильно, что лязгали зубы. Любовь оборвалась так внезапно, так фатально, что она даже опомниться не успела. Ее словно вышвырнули в одно мгновение из уютного теплого дома на мороз, воткнув головой в сугроб для ускорения перехода от разморенной расслабленности к почти трупному окоченению.

Конечно, она понимала, что удержать Ленского будет сложно, но таких неожиданностей даже не предполагала.

Они уже поужинали в ресторане и ехали к Олегу, когда Алина вдруг вспомнила про утреннюю эсэмэску.

– А ты получал мое послание? – она нежно провела ноготком по его шее.

Ленский дернулся, хихикнул и почесался:

– Рыбка, я боюсь щекотки. Ничего я не получал. Но ты мне можешь все сказать своими словами.

– Обязательно. Я тебе даже изображу в лицах, – сострила Аля.

У него кончились сигареты. Уже потом впавшая в депрессию Шульгина поняла, что это был знак свыше. Олег притормозил у киоска и, поцеловав любимую, вывалился из салона со словами «Я за куревом». У киоска топталась девица, тоже что-то покупавшая. Олег вытягивал шею, разглядывая плохо освещенную витрину. От нечего делать Алина взяла его трубку из подставки и начала искать свое сообщение. Сначала она даже не поняла, что это такое, а потом осознание потери обрушилось на нее лавиной, в одно мгновение погребя под ледяными глыбами правды. Эсэмэсок у Ленского обнаружилось много. Все они были примерно одинакового содержания, зато адресатки были разными. Сегодняшним днем было датировано 4 записи. Последняя гласила, что «рыжая королевна ждет завтра своего короля как обычно». От этого «как обычно» сердце сжалось в сухую изюмину и почти остановилось. В предыдущем сообщении подробно описывались восторги некой Ланы по поводу прошлой ночи, которую Ленский, по сведениям Алины, провел на неком закрытом совещании, затянувшемся из-за несговорчивости японских партнеров.

Зато теперь она знала, как зовут партнеров.

Оставшуюся запись Аля даже читать не стала. Она так и застыла с мобильным в руке. Ладонь вспотела и неприятно липла к пластмассе.

– О, Штирлица, кажется, сдали, – понимающе хмыкнул вернувшийся Олег. – Рыбка, на будущее – никогда не ходи в разведку. Гарантированно разведаешь нечто такое, к чему не готова и что совершенно для тебя не предназначено.

– Ты меня обманул.

– Нет. Я всего лишь берегу психику своих женщин. Мужчина полигамен. Разве ты об этом никогда не слышала? А вот дамы, увы, невозможные собственницы. Они не умеют делиться партнерами. Это ошибка. Когда дети в песочнице не могут поделить ведерко, они начинают драться. А если бы они сообразили договориться пользоваться этим ведром по очереди, то спокойно играли бы дальше.

Алина немедленно вспомнила лагерь, куда ее в детстве отправляли на одну смену. Туалет был далеко, корпус на ночь запирали, и девочки по очереди пользовались старым вонючим ведром. Наверное, Ленский имел в виду не это, но ассоциации вызывал именно такие.

Молча отбросив трубку, словно паука, девушка выскочила из машины. Как всегда, ей казалось, что вместе с любовью кончена и жизнь. И, как всегда, Алина была уверена, что на этот-то раз все так и есть, не фикция, не преувеличение, а самое что ни на есть фиаско. Ведь эта любовь не такая, как те, предыдущие.