— А вы… вы разве не сказали ничего Тимофею, что я того… ну, жду ребенка?

Федосья вздохнула и опустилась на стул.

— Тоня, как же так? То-то я смотрю, вы дружно молчите про ребенка, думала, до моего прихода обсудили. — Она с силой потерла себе лицо, встала и прошлась по комнате. — Разве не от него ты ждешь ребенка?

— Как вам только не стыдно?! Да я…

Но Федосья не дала мне договорить:

— Не кипятись. Ведь именно ты должна сообщить ему об этом, от тебя должен он узнать такую важную новость. Разве не интересы ребенка должны быть у тебя на первом месте?

Чай мы пили в молчании, но щеки у меня горели и уши тоже.

— В общем-то понятно, почему ты ему не сказала о ребенке, боялась, что он не согласится на развод, — задумчиво произнесла Федосья, собирая чашки со стола.

— И вовсе нет! — запальчиво возразила я. — Я думала, что вы ему сказали, и ждала, когда он спросит у меня, а он все не спрашивал.

— Ну да, я и забыла твои правила: все он для тебя, и ничего ты для него. Детский сад! Что ж, может, и не так уж плохо, что вы разбежались по углам. Ты женою пока быть не готова, у него тоже свои заморочки. Поживем — увидим.

Мне и самой не совсем ясно было, почему я так упорно молчала о ребенке. Дело в том, что не всегда я шарахалась от мужа, он мне нравился ночью, в постели, очень нравился, я просто млела от того, что он делал со мной. Каждый вечер я с замиранием сердца ждала, что вот сейчас он до меня дотронется, сейчас начнется волшебство.

Но волшебство, оно и есть волшебство, только что было, и уже нет его. Недели три проделывал Тимофей со мной все эти штуки, а потом вдруг перестал. Перестал, и все, ничего мне не объяснив. А в последние дни и вовсе перешел в гостиную. Наверное, от затаенной обиды на него я и не стала ничего ему говорить, этакая месть, очень глупая, конечно.


Вдруг я спохватилась, что больше двух недель не видала Симки, уж не родила ли она? Симка была дома, и сразу было видно, что еще не родила. Была она какая-то кислая, и мне не больно-то обрадовалась, но увидела бананы и просияла.

— Ой, Тонь, как ты угадала-то? Я прямо умираю по этим бананам!

— Ешь, вот шла к тебе, гадала, родила ты или нет еще.

— Не, мне два дня еще, — деловито сообщила Симка, впиваясь в банан.

— Неужели ты так точно знаешь? — изумилась я такому строгому подсчету.

— А то! Я день запомнила.

Я задумалась, но, сколько ни рылась в памяти, никакого точного дня, а вернее, ночи припомнить не смогла, потом сообразила, что дело не в подружкиных способностях. Ведь в отличие от меня Симка не каждую ночь со своим Леней миловалась, они же не женаты тогда были, когда встретятся, а когда и нет, вот она и запомнила.

— Счастлива ты теперь? — перебила мои мысли подруга и сморщилась.

— Ты о чем? — не сразу сообразила я.

— Вся деревня знает, что Тимоха выгнал тебя, — безмятежно сообщила мне Симка.

— Он, меня? Да ты что, чокнулась совсем, что ли? Я сама от него ушла, если хочешь знать!

— Знаю я, какой у тебя характер, потому и спрашиваю, как ты теперь живешь? — И она опять состроила жалобную физиономию.

— Нормально живу, — отрезала я, — вовсе и не тужу нисколько.

— Ох! Спина у меня так болит, зараза! — пожаловалась вдруг Симка, словно бы прислушиваясь к тому, что у нее творится внутри.

— Так, может, ты того… уже? — переполошилась я.

— Сиди, говорю же, два дня еще. — Она махнула ладошкой, скуксилась и принялась энергично растирать поясницу. — Неделю болит уже, мать говорит, так и должно быть, — почти похвасталась она.

Я успокоилась, мы еще немного поболтали, Симка прикончила все бананы и с сожалением облизала липкие пальцы.

— Погоди, фотку тебе покажу, я Леньку щелкнула, когда ездила к нему последний раз. Ты обсмеешься, рожа у него такая, умора просто. — Она с трудом приподнялась и, словно раскормленная утка, прошлепала на кухню, чтобы сполоснуть руки, потом принялась рыться на полках.

— Эй, постой, давай я посмотрю. Федосья говорит, что нельзя с большим животом ни тянуться, ни нагибаться, — мигом подскочила я к ней.

— Да уж больно много она в этих делах понимает, твоя Федосья! — подозрительно сощурилась Симка, оглядывая меня самым внимательным образом.

В этот момент я нашарила пропажу и тем отвлекла ее, мы стали рассматривать фотографию и хихикать над ней.

— Смешной, ведь правда же?

Я согласно кивнула, чувствуя странную боль в области сердца, наблюдая, с каким умилением смотрит подружка на конопатую физиономию своего муженька.

— А лапочка-то какой! — просюсюкала она и вдруг побледнела. — Ой, ой, мамочки! — И перевела взгляд вниз.

Я тоже посмотрела, не понимая, что ее так встревожило, и удивилась. Симкины ноги вдруг стали мокрыми, и даже на полу образовалась маленькая лужица.

— Воды отошли, — прошептала Симка и вдруг беззвучно заплакала, разевая рот, словно рыба в аквариуме.

Я продолжала стоять столбом, ничего не понимая, но, на наше счастье, вошла Татьяна Сергеевна и с одного взгляда все поняла.

— Началось! Так я и знала, с утра прямо чувствовала. — И она засновала по комнате, деловито собирая какие-то вещи и документы.


Родила Симка мальчика без малого четыре кило, и выписали ее как-то на удивление быстро, чуть ли не на пятый день. А я почему-то, дурочка, думала, что в роддоме долго лежат, недели две или три, ведь это очень трудное дело — рожать. Я пошла к ней первого июня, специально выбрав День защиты детей, да и младенчику исполнилось как раз две недели, уже не такой крохотуля. А как глянула на него, так даже испугалась, ведь совсем маленький, страх-то какой!

— Сим, неужели ты нисколько не боишься трогать его? Вон он какой слабенький, еще сломаешь ему что-нибудь ненароком.

— Какой же он слабенький? — разобиделась Симка. — Он крепыш у меня. Во, глянь какой! — И она повертела им в воздухе, вызвав у меня дрожь страха.

— Осторожнее, уронишь ведь!

— Сразу видно, что ни сестер, ни братьев младших тебе нянькать не пришлось. А я повозилась с братишкой, опыт имею. Во, гляди, как пеленать надо. — Она поменяла ребенку пеленки, до того споро и ловко все сделав, что я и моргнуть не успела.

— Здорово ты управляешься, завидно даже. А мне часа два показывать, наверное, надо, пока я смогу запомнить.

Симка польщенно заулыбалась:

— Тоже мне высшая математика, да и на что оно тебе? Пока ты рожать соберешься, Тема мой уже в школу пойдет.

Я опешила:

— То есть как Тема? Ты же собиралась его Ленечкой назвать?

— Леонид Леонидович как-то уж слишком, Артемом его назвала. — И она попробовала вложить в ручку сына подаренную мной погремушку. Ручонка сжалась, но тут же ослабела, игрушка выпала. — Рано, мал он еще, — вздохнула Симка.

Мы сели пить чай с пирогом, который я притащила, аппетит у подружки и после родов не изменился, она по-прежнему любила мучное и сладкое и уписывала пирог за обе щеки.

— Тему кормить уже скоро, бутылочку надо греть.

— Какую еще бутылочку, ты разве не сама кормишь? — И я бросила красноречивый взгляд на ее немаленькую грудь, которая стала еще пышнее.

Симка покраснела так сильно и так мучительно, что мне даже жалко ее сделалось.

— Понимаешь, молока у меня нет, ну просто ни капельки, такая беда, — объяснила она мне шепотом. Потом разогрела маленькую смешную бутылочку с яркой соской в специальном устройстве и взяла младенца на руки.

Мне очень хотелось тоже поучаствовать в этом процессе, и я робко попросила позволения покормить ребенка. Симка великодушно разрешила, ей нравилось быть как бы начальницей надо мной, велела мне вымыть руки и показала, как держать младенца, чтобы головка лежала удобно.

— Шейка у него еще слабенькая, только через пару месяцев окрепнет, — пояснила она снисходительным тоном.

Я слушала ее пояснения и смотрела ей в рот. Ребенок был таким малюсеньким, а ротик у него словно и не ротик вовсе, а бутон цветка, но он так решительно схватил соску и так громко зачмокал, что удивил и умилил меня. Я рассмеялась:

— Надо же какой забавный, я и не знала.

— Забавный, только эта забава на всю жизнь, — как-то глухо сказала Симка, глядя в сторону. — Ты с этим делом не торопись.

Бутылочка заскользила у меня в руке, но я удержала ее.

— Опоздала ты, Симка, с предупреждением своим, скоро и я рожу.

— Как же это? Ничего же не видно у тебя.

— Видно не видно, а в конце ноября мне родить уже.

— Ф-фу, напугала, это еще не так скоро. Слушай, подруга, а что ты тогда с Тимохой разошлась, если с пузом?

— Так уж вышло, Сим, — тихо ответила я и неожиданно горько разревелась.

Симка утешать не стала, поглядела на меня, посопела тяжело, да и сама заревела.

— Ты-то чего ревешь?

— А ты что?

— Мне-то есть с чего, одна ведь ребенка буду растить, без мужа.

— А я нет? Тоже одна. Ленька мой сама знаешь где, когда-то еще вернется.

И мы ревели с ней долго и сладко, сопя и сморкаясь, никто нам не мешал, а наевшийся ребенок безмятежно спал, сначала хмурил белесые, рыжеватые бровки, потом личико его разгладилось и появилась улыбка.

— Симка, глянь, он улыбается!

— Рано ему еще, говорили, в три месяца только. И вправду улыбается! Ну надо же, сокровище ты мое! — Слезы, только что сыпавшиеся по ее круглым щекам, еще не просохли, а она уже вовсю смеялась, счастливая успехами своего крохотного сына.

Обратной дорогой я размышляла: Симка, конечно, права, что ребенок — это забота на всю жизнь, и вовсе не права, что это обуза. Вот будет у меня ребенок, и я буду так же радоваться его успехам. Но странная, черная тоска, заползшая мне в сердце еще в доме у Симки, не отпускала, продолжала грызть, словно я что-то забыла или потеряла. Возле дома я столкнулась с Федосьей, погруженной в свои, но тоже совсем не радостные мысли. На мой вопрос, откуда это она, Федосья показала рукой:

— Тиму проведать ходила, посмотрела, как он там управляется.

— Где он управляется? — не поняла я ее. — Ведь дом совсем в другой стороне находится.

Федосья сухим тоном объяснила мне, что если идти вон по той тропке, то километра через два упрешься в его ферму.


Весь июнь, который на диво выдался без дождей, я усиленно гуляла в свободное время, дел у меня почти не было. Не успевала я за что-либо взяться, как ураганом налетала Федосья и силком гнала меня на улицу. Пока гуляла, о чем только не думала, и вот додумалась до того, что не просто так Федосья мне про тропочку к ферме сказала, надеется, что стану я гулять в ту сторону, дойду до фермы, встречу Тимофея и непременно с ним помирюсь. Самое смешное заключалось в том, что я на самом деле гуляла по этой тропке, она безлюдная, вьется далеко и тенистая.

Додумалась спросить у Федосьи, где же она деньги берет. В ответ она засмеялась весело и сказала, что получает пенсию.

— А разве вы ее получаете? А как же стаж? Вы же в конторе совсем мало работали.

— В конторе мало, это правда. Но я в городе работала, так что со стажем у меня все в порядке, не волнуйся.

Я покраснела и, не удержавшись, пробормотала, что бабы по деревне болтали, будто муж у нее был богатый и она при нем не работала.

— Муж тут совсем ни при чем, — разъяснила она спокойно. — А работать я начала рано, вот года и набежали. Я без дела сидеть не люблю. А ты наших баб поменьше слушай, они тебе еще и не то наплетут. Им кажется, что в городе чуть ли не одни миллионеры живут и не работают, непонятно только, как миллионы наживают.


После обеда я рискнула выйти прогуляться и как-то незаметно отшагала по тропинке с километр. Возвращаться не хотелось, но и вперед было боязно идти, а ну как Тимофей меня откуда-нибудь увидит и подумает, что я из-за него пришла? Вдруг мимо меня пропылила ярко-красная машина. Я решила еще немножко, ну совсем чуть-чуть пройти вперед, а к самой ферме ни за что не подходить.

Людей видно не было, но какие-то звуки витали в воздухе, и любопытство погнало меня вперед. Прошла я мимо небольшого загона, где щипали траву три небольшие лошадки с необычными гривами, может быть, пони? Стали видны настежь открытые ворота конюшни, но и возле них никого не было. Повертев головой, я увидела, что небольшая кучка людей толпится возле какой-то изгороди. Первым я узнала Мишку Хорька. Он сидел на верхней перекладине изгороди и куда-то пристально таращился. Мои робкие шаги он услышал, кивнул мне и отвернулся вновь. Рядом с ним стояла женщина в белом платье. Чем-то сильно возбужденная, она топталась в траве, пачкая свои изящные босоножки и даже не замечая этого. Спутник женщины выронил пиджак, уцепившись двумя руками за жердину, и так сопел, словно воздушный шар надувал носом.