Мария Андреевна вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь, оставив Машу одну. Она достала из шкафа своё любимое платье, которое она одевала на выпускной вечер в институте, причесалась, чуть, чуть подвела губы и отложила в сторону косметичку. Потом снова подошла к зеркалу и посмотрела на себя.

— А что, очень даже ничего, — сказала она себе.

— Ты готова? — спросил внутренний голос, и добавил, с некоторой долей ехидства, — И жалеть не будешь?

— Готова, — ответила Маша и отвернувшись от зеркала, повторила, — готова.


Несмотря на то, что Маша пыталась успокоиться и собраться перед серьезным разговором, звонок в дверь, заставил её вздрогнуть и почувствовать учащение пульса.

Она открыла дверь. Василис, стоял на пороге с розой в руках.

Странно, подумала Маша, как символично, Анатолий тогда тоже принес только одну розу, правда тогда она была алая, а Василис принес белую. Впрочем, что за ерунда и суеверие.

— С приездом, — радушно произнесла она и, взяв протянутую Василисом розу, предложила пройти.

— Спасибо. Я действительно только из Аэропорта.

— Я думала, вы из посольства звонили.

— Еще успею там побывать. И вообще, я до понедельника считаюсь в командировке.

— Почти как у нас.

Он улыбнулся и ответил, — По-моему, это везде одинаково.

— Наверно. Что же мы стоим в коридоре, — опомнившись, сказала Маша, пойдемте.

— Как прикажете.

— Прошу, — и она провела Василиса в папин кабинет. Шторы были приспущены, и потому она включила люстру. Он дошел до письменного стола и повернулся. Маша продолжала стоять в дверях, всё еще держа розу в руке.

— Я знаю, что это выглядит по-мальчишески, и не совсем к лицу мне, тем более в таком возрасте и… И потом, в каждой стране есть свои традиции, условности и вполне возможно, что своим поведением, я вас даже обидел, нежели чем… Короче, вы вправе думать обо мне так, как я того заслуживаю, и будете, безусловно, правы. Но я хотел сказать, то есть, нет, хочу сказать, что все, что я говорил, было правдой и вы…, - он замолчал. Маша смотрела на его растерянное лицо, и вдруг увидела его совсем другим, каким никогда не видела до этого. От былой уверенности, вдруг не осталось и следа. Перед ней предстал будто бы другой человек. В нем словно на фотографии запечатлелись и переплелись все чувства разом, радость, боль, нежность, отчаяние, надежда. Она смотрела на него и понимала, что с ней что-то происходит. Слова, которые она приготовила ему сказать, таяли, превращаясь лишь в эхо ушедших мыслей, а на смену им летели совсем другие. Её другое я, кричало и звало её навстречу чувствам, которые словно бы парили в воздухе. Ей вдруг отчаянно захотелось броситься к нему, обнять, прижаться к его небритой щеке, и, повторяя только одно слово, люблю, нежно целовать его, но ноги не слушались её, и она боялась сделать шаг, который разделял её от этого человека, пока еще такого далекого.

Она почувствовала, как волна желания вдруг стала овладевать ей. С ней давно такого не было. С тех пор, как она последний раз лежала в постели с Анатолием, прошли почти два года и с тех пор, ни раза у неё не было близости с мужчиной. И вот это чувство снова вошло в неё и ей почему-то стало стыдно, она чувствовала, как покрылась румянцем, как горят её щеки, как струйкой стекает пот по спине и она в оцепенении продолжала стоять и смотреть на Василиса.

Он молча поднял глаза и посмотрел на неё и тихо произнес:

— Я люблю вас Маша и мне всё равно, что вы ответите мне сейчас, потому что…

— Если вы меня любите, то почему вам все равно, что я отвечу?

— Потому что вы не запретите мне продолжать вас любить.

Неожиданно он подошел к ней, нежно взял её руку в свои ладони и почти шепотом сказал:

— Прощайте Маша, — и поднял глаза. Их взгляды встретились, и в этот момент она прижалась к нему и, обвив руками шею, с нежностью и одновременно со всей страстью стала его целовать.

Роза своими шипами больно колола руку, но она не замечала этого. Ей было не до этого. Жар страсти возрастал в ней с каждой минутой, и она ничего не могла с собой поделать. Он обнимал её своими сильными мужскими руками и одновременно прижимал к себе. Словно боялся отпустить, боялся, что она вырвется от него, рассмеется и обернет все в шутку. И Маша чувствовала это, понимала и потому не сопротивлялась. Ей было приятно и хорошо.

Наконец он отпустил её, но продолжал держать за руку.

— Но вы так мне ничего не ответили?

Она улыбающимися от счастья глазами посмотрела в его карие глаза и ответила:

— Я согласно стать вашей женой, — и словно испугавшись этих слов, покраснела, и оробела.

Он прикоснулся губами к её руке, а она нежно провела рукой по его черным, как смоль волосам и прижалась к ним щекой.


Последующий месяц Маша помнит смутно. Всё было так быстротечно, скоропалительно и сумбурно, что порой она сама не понимала, что происходит, и что ждет её на следующий день.

Оформление загранпаспорта, повторный визит к Маше домой, и официальный разговор с её мамой об их намерении пожениться и возможности в скором времени уехать жить в Грецию. Потом неожиданный отзыв Василиса на два года на родину и решение в связи с этим оформить их брак на родине, увольнение с работы и так далее и тому подобное. Калейдоскоп событий, которые проскочили за столь короткий срок, был столь насыщен, что за всем этим, многое стерлось в памяти. Но главное, что осталось в ней за всей этой суматохой, было то, что все эти дни, Машу постоянно мучил вопрос, почему она так поступила? Почему, в последний момент, вопреки решению, которое она приняла, она в последний момент сама, не ведая того, поступила иначе и бросилась в объятья Василиса? Неужели любовь, которая всё это время дремавшая в ней к нему, проснулась и в последний момент, крикнула, — опомнись, что ты делаешь, посмотри, ведь он любит тебя, а ты его. Ты что, ослепла?

А кто-то другой, лица, которого не было видно, потому что он стоял спиной к ней, тихо нашептывал, — а как же я, или все забыто? Любовь, нежность, ласки?

И в ответ, Маша говорила, нет кричала, остервенело, словно пыталась оправдаться, — а ты предложил мне руку и сердце? Ты гладил меня и говорил, что люблю? Ты дал мне надежду?

Фигура горбилась, сутулилась и тихо отвечала: — А ты хотела этого? Ты ведь тоже молчала, ты ни разу не сказала мне, что любишь? Кто ты и кто я? Простой провинциал, изо всех сил рвущийся к месту под солнцем. Есть любовь, но есть и гордость.

— Ерунда, — отвечала она ему.

— Раз ерунда, значит, все стало на свои места, каждый получил то, что хотел. И не нужно себя упрекать. Ты все сделала правильно.

Иногда она просыпалась среди ночи, и шла на кухню за таблеткой от головной боли и снотворным. Она ложилась и, успокаивая себя, говорила, — я все правильно сделала, и пусть этот дурацкий сон больше никогда не снится мне. И мирно засыпала.


В начале ноября они уехали в Афины, предварительно официально зарегистрировав брак в одном из московских загсов. Всё было совсем не так, как она себе это когда-то рисовала в мечтах, а буднично и просто. Она сама настояла на этом, заявив, что если Василис хочет, он может устроить пышную свадьбу дома у себя на родине. Здесь в Москве, она даже не афишировала об этом среди своих друзей и знакомых. Знала только Зоя, которая была свидетельницей в загсе, из-за чего ей пришлось на неделю задержаться в Москве перед отъездом в Монголию к Леониду, который уехал туда двумя неделями раньше. Кстати сказать, Зоя сыграла свадьбу в отличие от Маши, по полной программе. И хотя играли дома, а не в кафе, собралось человек тридцать. Было весело, и Маша от души радовалась за неё, хотя и расстраивалась, что, возможно, не скоро увидит подругу. За пять лет учебы в Университете и потом, работая, они настолько сдружились, что доверяли друг другу свои девичьи секреты и потому расставание на неопределенно долгое время, было для обеих грустным и болезненным.

Больше всех радовалась за Машу, конечно же, мама. Мария Андреевна была счастлива, когда Василис попросил у неё руки дочери, и благословила обоих с легким сердцем. Единственно, что её огорчало, их внезапный отъезд в Грецию. Она оставалась одна и из ближайших родственников в Москве у неё была только сестра покойного мужа. Да и то, она часто болела, и к тому же плохо слышала, поэтому разговаривать с ней было весьма тяжело и сложно. Перспектива остаться одной в большой квартире, была не из приятных. Конечно, она знала, что наступит время, когда Маша рано или поздно выйдет замуж, станет жить самостоятельно, но она все равно останется рядом. А теперь им предстояло расстаться, надолго, возможно навсегда. Ей не хотелось об этом думать, потому что понимала, что так надо, что любовь и благополучие её дочери главнее её старческого эгоизма, и потому даже намеком не упомянула, что ей будет одиноко в Москве без неё. Впрочем, Маша и сама понимала это и не раз говорила матери, что будет ей звонить по возможности как можно чаще.


До её отъезда в Афины, оставалось три дня. Она сидела на кровати. Василис задерживался на работе, и она не знала чем заняться. Мать, которая за те две недели, что в их квартире поселился зять, уже привыкла и потому, постучала в дверь, прежде чем войти.

— Мам, входи.

Мария Андреевна вошла и, посмотрев на дочь, сказала:

— Ну что, чемоданное настроение?

— Вроде того.

— Вася, задерживается? — так они между собой называла Василиса.

— Да, позвонил, сказал, что приедет к девяти.

— Может, пойдем пока чайку попьём?

— Пойдем.

Она встала и отправилась вслед за матерью на кухню. Поставив на плиту чайник, они сели в ожидании, когда он закипит.

— И всё же я не понимаю, почему ты решила оставить свою фамилию?

— Моя мне больше нравится. И потом, мы уезжаем, переоформление кучи документов на новую фамилию потребует столько времени. Не бери в голову, мам.

— Я не беру. А ты с Васей посоветовалась по этому поводу?

— Он сказал, что это как я решу.

— Он ради тебя на все согласный.

— Да уж.

— Что это ты так вздыхаешь. Радоваться должна, что муж так к тебе относится.

— Вот я и радуюсь.

— Я вижу, как ты радуешься.

— Ой, мама, все нормально. Я вот только одного боюсь.

— Чего же ты боишься?

— Как меня там встретит его родня. У него ведь в Афинах родственников тьма. Скажут, ну привез заморскую диву, своих не хватает.

Мария Андреевна рассмеялась. Вот уж нашла, о чем горевать. Как встретят, так и встретят. Главное, что он тебя любит, а всё остальное ерунда.

— Возможно, но всё же.

— Все через это проходят. Мне тоже было страшно знакомиться с родителями твоего отца. В отличие от тебя, мне было куда сложнее.

— Это чем же?

— Покойная свекровь и свекор были людьми образованными, жили в Москве, а кто я? Студентка и Свердловска. Приехала в Москву на учебу и на тебе, за москвича ухватилась.

— Мам, тогда были другие времена.

— Какие бы времена не были, а нравы остаются. А ты, как никак из России, да еще из Москвы, окончила МГУ, папа был дипломатом.

— Ой, мам, ну при чем тут папа дипломатом.

— Извини, это я так к слову.

Маша налила чай и достала из холодильника коробку конфет.

— Мам что-нибудь еще достать к чаю?

— Нет, я ничего не буду.

Они молча пили чай, размышляя, каждая о своем. Маша посмотрела на мать, и ей так стало её жалко оставлять здесь одну, и она подумала: — как она будет здесь без меня? Надо забрать её к себе сразу, как только представится возможность.

— Мам, а ты приедешь к нам жить, когда мы обустроимся?

— Посмотрим, чего сейчас загадывать.

— Значит приедешь.

— Коли мне станет здесь совсем тоскливо, приеду.

Она взяла пустую чашку, помыла и поставила на полку.

— Я пойду к себе, почитаю. Если что, позовешь.

— Хорошо.

Маша, осталась на кухне одна. Подлив еще чаю и взяв конфету, она задумалась. Невольно вспомнилась их первая ночь с Василисом.


После загса они приехали к Василису. Он жил недалеко от посольства в одном из переулков Нового Арбата. Небольшая, но уютная и хорошо обставленная двухкомнатная квартира в современном доме, выглядела настоящей холостяцкой берлогой. Маша была здесь всего один раз, и то, всего несколько минут, когда они заскочили с Василисом за документами, которые он забыл дома. К приезду жены, квартира немного изменилась с того времени. В основном это коснулось того, что в ней сделали генеральную уборку и все расставили по своим местам. Она робко вошла в комнату и, положив сумочку, в которой лежал паспорт, с еще «не остывшим» штампом о регистрации брака, и повернулась к Василису. Он подошел к ней. Она провела по его щеке рукой и, привстав на цыпочки, поцеловала в губы.