— Какая странная фигурка?

— Да, отец делает фигурки неведомых существ, якобы населявших Землю в древние времена, когда жили эльфы, гномы и колдуны. У каждого своё хобби…

— А у тебя есть хобби?

— У меня?

— Да у тебя.

— Ну, как тебе сказать, наверно, я еще в том возрасте, когда оно, будем так говорить, еще не совсем сформировалось.

Маша рассмеялась и, обняв мужа, поцеловала.

— Ты у меня дипломат во всем. Как хобби может не вполне сформироваться? Либо оно есть, либо его нет.

— Наверно.

— Пойдем, а то подумают, что это мы тут застряли. Кстати, я хотела спросить, а кто такая эта Апполинария?

— Она живет у нас лет двадцать. Я помню её, еще, когда жива была мама. Она помогала ей по хозяйству, а после её смерти, занимается в доме всем. Готовит, убирает, ухаживает за отцом. Для нас она почти что родственница.

— И еще, слушай, а зачем в столовой стоит такой странный диван, да еще таких больших размеров?

Василис улыбнулся и ответил:

— Видишь ли, дорогая, в каждой стране есть свои особенности, традиции. Это не диван в привычном тебе понимании слова. Он называется курвать.

— Как, кровать?

— Не кровать, а курвать. Раньше на нем и спали и ели и детей рожали.

— Серьёзно?

— Представь себе.

— Подожди, а разве в Греции едят не за столом? Это, по-моему, на востоке сидят на полу и принимают пищу?

— Нет, на курвать ставят низкий столик и сидя вокруг него в семейном кругу едят. В принципе он как дань старины, хотя частенько используют и в наши дни, своего рода дань моде. И потом это весьма удобно. Я, правда, не большой поклонник, но помню в детстве, мы всегда использовали его по прямому назначению.

— Как интересно…

— Поживешь, многое чего узнаешь интересного.

— Надеюсь.

— Пойдем, осторожно, здесь одна ступенька, по-моему, шатается, надо будет починить, — и, поддерживая Машу сзади, они поднялись из подвала.


Первые несколько дней, Маша привыкала к своему новому дому. Ей всё было непривычно. Если с тестем, она достаточно быстро нашла общий язык. И не только в плане общения. Он говорил на нескольких языках и отлично изъяснялся по-английски, да и вообще, оказался интересным собеседником. Во многом он был похож на Машину мать. Без особой надобности не лез с разговорами, не «маячил» и не присматривался за невесткой. Вместе с тем, когда ей приходилось с ним разговаривать, это было безумно интересно. Он работал во многих странах, и многое видел и знал. Поэтому, его рассказы, напоминали ей историю жизни её детства, когда она вместе с родителями жила заграницей. Маша любила с ним разговаривать, особенно, когда сидя после обеда в столовой, он рассказывал ей интересные случаи из своей жизни или жизни своих детей. Таким образом, она многое узнала о Василисе, о его детских и юношеских годах, исподволь, выясняла его привычки, особенности характера.

Труднее было общаться с Апполинарией. Кроме греческого, она не знала никакого другого языка, и потому Маша объяснялась с ней жестами, и это явно выбивало её из колеи и тяготило. Поэтому, она решила, во что бы то ни стало выучиться греческому языку, и попросила мужа устроить её в какую-нибудь группу для начинающих.

Слуга, имя которого, она никак не могла запомнить, тоже говорил только по-гречески. Правда его она видела не так часто. Он занимался в основном делами по дому и в саду, вечно что-то ремонтируя, поливая или копая, так как объединял в своем лице одновременно и садовника и рабочего по дому.

Спустя две недели, когда они лежали в спальне, Василис, повернувшись к жене, произнес:

— Мари, как ты смотришь, если мы обвенчаемся и сыграем свадьбу?

— Обвенчаемся? — Маша отложила в сторону книгу, которую прихватила еще из Москвы.

— Да. Мы же оба с тобой православные, ни каких проблем нет.

— Да нет, просто я не очень, чтобы верующая.

— Так ведь и я тоже. Просто у нас это в порядке вещей. Обычай не обычай, одним словом, большинство так поступают.

— Ну, если так, тогда давай, — и она поцеловала мужа.

— Но ведь для этого надо платье, и потом гости и как быть с мамой, её ведь тоже надо пригласить?

— Нашла, о чем печалится. Было бы только желание. Твой муж как никак дипломат, все устроит, было бы только твое желание.

— Ты уверен?

— Конечно, — он нежно обнял её и поцеловал, — Значит решено?

— Решено.


Свадьбу, которая состоялась через два месяца, Маша запомнила отчетливо. Это был ни с чем не сравнимый праздник. Белоснежное платье, фата, огромное количество народа, волнение, что она не вспомнит слов батюшки, который по-гречески, спросит её, согласна ли она, взять в мужья Василиса, короны, которые держали над их головами и музыка. Все это было как в сказке, точнее, как во сне, который может присниться однажды под утро, и ты блаженно потянувшись и улыбнувшись, думаешь, неужели такое и впрямь возможно.

После венчания, они поехали в ресторан, куда собралось около двухсот с лишним приглашенных гостей, среди которых были: родственники, друзья и просто знакомые. Накануне свадьбы, Маша получила подробный инструктаж, как себя вести на свадьбе. Мама, которая за несколько дней до этого прилетела в Афины, как всегда была полностью подкована в этом вопросе и имела полное представление об особенностях греческой свадьбы. Выслушав мать, она несколько смутилась и на всякий случай поинтересовалась у мужа, права ли мать в некоторых вопросах, или её сведения своего рода устарели? Однако Василис, который в очередной раз высказал своё удивление и уважение к тёще, сказал, что она абсолютно права практически во всём.

— Ты хочешь сказать, что горько нам кричать не будут?

— Нет, мы вообще будем по большей части как статисты. Народ будет веселиться, а мы так, присутствовать и не более.

— Слушай, а насчет танца невесты, я что-то не очень поняла?

— Знаешь, я попрошу Апполинарию, и она тебя быстро научит. В нем, насколько я знаю, ничего сложного нет. Главное, не удивляйся, когда тебе будут в руки совать деньги. Это такая традиция. Кстати, эти деньги потом надо отдать музыкантам. Это тоже одна из традиций.

— Оригинально.

— Что делать. У всех народов свои особенности.

— Это точно, — Маша хотела сказать закидоны, но не смогла придумать синоним этого слова по-английски.

— Надо сказать, что цивилизация над греческой свадьбой не властна, — сказал Василис, — помню, точно такая же была у моего брата, родных и знакомых. И судя по всему, она была почти такой и сто лет назад. Разве что немного изменилась в плане одежды гостей, вот всё.


Всё так и оказалось, как говорил Василис. Они сидели за столом, а народ веселился, словно это была не свадьба, а какой-то праздник. Нет, конечно, звучали тосты за молодых, за родных и близких, но всё же это было не так, как на свадьбе у Зои. Маша была очаровательна. Она вышла на середину сцены, и как её учила Апполинария, стала исполнять танец невесты и потом, высоко подняв руки, к ней начали подходить и просовывать между пальцами доллары, и их было так много, что вскоре они стали падать к её ногам, а она продолжала кружить в танце, словно призывала гостей не скупиться. Она мельком видела счастливое лицо мужа, понимая, что она не просто не подвела его, а наоборот можно сказать «утерла нос» многим из собравшихся жен его друзей.

Уже позже, когда они лежали в спальне, Василис обнимая жену, сказал:

— Знаешь, даже отец прослезился и сказал, какую красивую я жену себе нашел в далекой России. Знал бы, давно меня туда послал.

— Так ведь тогда мы с тобой не встретились бы.

— Я так ему и ответил.


Мария Андреевна пробыла у молодых еще две недели. За это время, Маша показала ей город, к которому постепенно привыкала. Акрополь — символ греческой цивилизации, античные постройки: храм Эрехтейон, Театр Диониса. По настоянию свекра, они с мужем съездили и показали ей античные города Дельфы, Фивы и Элевсин. Он настоятельно рекомендовал так же съездить на Крит, но поездка не сложилась.

Вообще, Мария Андреевна была счастлива, что судьба дочери так благополучно устроилась. Она нашла взаимопонимание с новым родственником в лице Константинаса и сидя на веранде в саду, Маша наблюдала, как они подолгу беседуют о жизни за границей, вдали от дома. Дипломат и жена дипломата знали и могли о многом рассказать друг другу из своей жизни.

В последний перед отъездом день, Мария Андреевна, собрав вещи, вышла на лужайку перед домом и, увидев дочь, сидящую на скамейке, подошла к ней и села рядом.

— Ну, вот, я всё собрала. Подарков, целый чемодан и куда их мне девать?

— Расставишь дома, и будешь вспоминать о нас, — сказала Маша, обнимая и прижимаясь к матери.

— Одним словом, я думаю, что всё сложится хорошо. Вася тебя любит, свекор тоже, так что живите дружно. Звони чаще.

— Мам, а всё же почему ты не хочешь переехать жить к нам? Здесь такой чудесный климат? Дом большой, тебе будет не скучно с нами и отцу Василиса будет не так одиноко. Я наблюдала, как ты с ним беседовала, по-моему, вы с ним поладили бы, да и тем для разговоров нашлось полно, ведь и ты, и он столько стран и городов повидали на своем веку?

— Посмотрим. Обживись, а там видно будет. Я не готова вот так всё бросить и уехать из Москвы на чужбину. Я и так провела за границей не мало и знаю, что такое тоска по дому. А на старости лет, тем более, не так просто снова уезжать из родного дома. Даже к мужу на кладбище лишний раз не сходишь.

— Ну, хорошо, мы еще вернемся к этой теме позже, правда, мама?

— Конечно, моя дорогая.


Они проводили Марию Андреевну на следующий день. Поднявшийся в небо самолет оборвал для Маши последнюю ниточку, связывающую её с родным домом. Она повернулась к мужу, который стоял рядом, и осторожно прижавшись к нему, сказала несколько слов по-гречески.

— Ты уже начинаешь осваивать понемногу?

— Как видишь. Сложно, но вот увидишь, через год, я буду говорить гораздо лучше, чем ты по-русски.

— В этом я нисколько не сомневаюсь. Выучить русский, мне кажется, я никогда не смогу, хотя очень хочу.

— Правда?

— Конечно, мне очень хочется говорить тебе слова нежности по-русски без акцента, чтобы ты не смеялась, ну или хотя бы не улыбалась, от моего произношения.

— Не правда, я никогда не смеялась.

— Знаю, поэтому и не говорю.

— А ты попробуй, может мне понравится, — и она, поцеловав его, добавила, — пойдем, я что-то так проголодалась. И они направились на стоянку, где их ждала машина, на которой они приехали в аэропорт.


И снова год спустя.


Год, который пролетел после свадьбы, был как один сплошной праздник. Маша не работала, но у неё постоянно находились какие-то дела. То ей надо было заняться делами по дому, проследить за тем, что делает Апполинария, много времени отнимала учеба в школе греческого языка, который она настойчиво изучала и к концу года могла бегло разговаривать и даже писать, с ошибками, но всё же. Впрочем, способность к языкам у неё была врожденная, и потому ей не приходилось прилагать сверх усилий для этого. Главное, это желание и усидчивость, как сама не раз говорила Маша по этому поводу, на вопрос мужа, не трудно ли ей изучать язык. Телефонные разговоры с мамой были практически ежедневными, и ей было даже порой неудобно, что она столько денег переводит на это. Однако Василис на это заявил, что она может и должна разговаривать столько, сколько потребуется и что забота о деньках, это его забота, а не её.

В конце лета, неожиданно тяжело заболел свекор, и Маше пришлось на время прекратить занятия, так как она помогала Апполинарии по уходу за больным Константинасом. Ему становилось всё хуже и через три месяца, он скончался. Уже, будучи при смерти, он посмотрел на рядом сидящую Машу, попытался сжать её ладонь руки, но сил не было. Он жестом попросил её приблизиться и почти шепотом сказал:

— Жаль, что не увижу внуков. Будьте счастливы, и пусть мир будет в вашем доме.

Он скончался ровно через три дня, и Маша так и не сказала мужу об этих последних словах свекра. Маша была уже на третьем месяце беременности и Василис, несмотря на горе, которое его постигло, всеми силами старался оградить жену от всего, что могло повредить их будущему ребенку. Однако одно несчастье, не стало последним. Вскоре после смерти свекра, у Маши начался сильный токсикоз, и её положили в больницу, а еще через две недели у неё произошел выкидыш. Для неё это было полной трагедией. Василис как мог, утешал жену, но по прошествии некоторого времени, она решила навестить мать и съездить на пару недель в Москву.