— Простите.

— Что? — Маша только сейчас заметила, что идет, не замечая куда, и от этого чуть не налетела на встречного прохожего.

— Ой, это вы меня извините, задумалась, иду, и не замечаю никого вокруг.

— Нет-нет, всё нормально, — и они разминулись. Маша пошла дальше, пытаясь прогнать от себя назойливые мысли, но ей это никак не удавалось. Она дошла до Праги, спустилась в подземный переход, на минуту остановилась послушать, как играет на скрипке юная скрипачка, и, положив в футляр несколько монет, пошла дальше.


На работе её встретили с воодушевлением. Прошло почти полтора года, как она уволилась, но, оставив о себе хорошие воспоминания, ей были действительно рады. Маша купила по дороге большой торт, и сотрудницы отдела тут же поставили чайник. Вопросы сыпались один за другим и Маша, отвечая на них, на время забыла о своих переживаниях, связанных с недавней встречей. Она рассказывала о Греции, доме, жизни и многом о чем. Им было все интересно, ведь многие никогда не были за границей и знали о ней либо по кинофильмам, либо по книгам. Маша с увлечением рассказывала, особенно о тех достопримечательностях, которые она с мужем посетила.

Спустя два часа, она распрощалась и довольная тем, как её встретили, отправилась домой. Стоило ей выйти из музея, как вихрь мыслей, снова захлестнул её. Пройдя мимо главных ворот музея, она неожиданно вспомнила, как первый раз увидела Василиса с букетом цветов в руке. Мысли полетели вперед и выхватывали, как кадры кинохроники, воспоминания их супружеской жизни.

Впервые, Маша неожиданно для самой себя, стала оценивать их взаимоотношения. Какими они были?

Разными. Ровными, спокойными, без скандалов и упреков, образцовыми, как сказали бы несколько лет назад соседи по дому. Да и не удивительно. Маша сидела дома, занимаясь мелкой работой, так как основные обязанности по дому выполняли Апполинария и Григорис. Василис работал в министерстве, получал вполне приличную зарплату, и они ни в чем не нуждались. Поскольку Маша не привыкла до этого к расточительности, походы по магазинам не сопровождались бессмысленной тратой денег и покупками бесконечного количества нарядов. Наоборот, Василис порой упрекал её, что она совсем ничего себе не покупает из новой одежды и только под его давлением, она соглашалась купить себе новый наряд, да и то по причине выхода в свет или в гости.

С работы Василис приходил довольно поздно. Хотя он и заканчивал в районе семи вечера, но раньше девяти, он не возвращался. Задерживался на работе или проводил время с сотрудниками пару часов в каком-нибудь ресторане или кафе. Вначале Маша никак не могла привыкнуть к этому, но вскоре поняла, что это стиль жизни, и не только Василиса, а довольно большого числа семейных мужчин в Греции. Иногда она прохаживалась вечером по улице и видела, как в большинстве небольших ресторанов, столики которых были выставлены прямо на улице, сидели группы мужчин и о чем-то живо беседовали, обсуждая то ли рабочие, то ли семейные проблемы. И что удивительно, в их компании за редким исключением присутствовали женщины.

Сами отношения с Василисом тоже претерпели отношения. Нет, он по-прежнему был очень деликатный, внимательный, и заботливый муж, но, как показалось Маше, добившись того, чего он хотел, а именно, женившись на ней, он своего рода, успокоился. Да, именно успокоился, как выразилась бы она. В его взгляде, словах, исчез тот неуловимый шарм, который в свое время так пленил Машу, заставил сделать последний шаг, когда она готова была сказать, что между ними ничего не сложится, и вместо этого, вдруг изменила свое решение и согласилась выйти за него замуж. Любила ли она его? Сейчас, по прошествии полутора лет, она не могла твердо и уверенно ответить себе на этот вопрос. Скорее да, чем нет, но… Слишком много но, было в этом ответе, и чем больше вопросов задавала она себе, тем больше вырастало этих но.

Часто ли она задавала себе этот вопрос? Не очень, но после того, как у неё произошел выкидыш, она нет-нет, а задумывалась о своей жизни и их взаимоотношениях. Почему? На это она ответить не могла. Видимо не всё так хорошо складывалось в их отношениях, как казалось со стороны. Иногда она корила себя, что слишком холодна с ним, ведет себя, словно фарфоровая кукла. То наоборот, винит его, что он целыми днями на работе или с друзьями, и пользуется ей только в постели, совершенно не понимая, что она не собирается всю жизнь провести в безделье остаток жизни. Она умная, грамотная, образованная женщина и ей хочется не просто сидеть дома, а быть среди людей, разговаривать с ними, обсуждать проблемы, решать какие-то вопросы, быть тем, кем являются большинство людей, полнокровным членом общества. Иногда и то и другое вызывало у неё хандру, и она говорила самой себе: — Ну, чего мне не хватает? Все есть. Живи и радуйся. Так нет, то угрызения совести проявляешь, то жалость к самой себе.

Она вышла из подземного перехода, прошла вдоль здания и в ожидании, когда зажжется зеленый сигнал светофора, стояла у перекрестка. Резко затормозившая машина, немного привела её в чувства, и она, перейдя дорогу, направилась к дому. Уже подходя к подъезду, она посмотрела на окна квартиры и подумала:

— Вот мой дом. Он всегда будет моим, и всегда будет ждать меня, чтобы не случилось. И чего я так разволновалась, сама не понимаю? — и, открыв дверь парадного, вошла в подъезд.


— Как прогулялась? — спросила её мать, когда Маша вошла в квартиру.

— Отлично. Была на работе. Меня так хорошо встретили. Я торт купила, посидели, попили чаю, поболтали. Я им рассказала, короче всё отлично.

— Ну и хорошо, ужинать будешь?

— Нет, попозже.

— Тогда я пошла, — и она вышла, прикрыв за собой дверь. Маша переоделась и легла на кровать. Спать не хотелось, а мысли, связанные с неожиданной встречей с Анатолием, снова заставили вспомнить прошлое. Она пыталась прогнать их прочь, даже взяла книгу, чтобы отвлечься, но через пять минут отложила её в сторону и погасила свет, в надежде, что заснет. Сон не шел. В памяти одна за другой вставали давно, казалось забытые сцены их встреч, редкие, но памятные минуты близости, когда они занимались любовью на кровати, на которой она сейчас лежала. Потом в памяти всплыла та последняя встреча, слезы и роза в руках. Все перемешалось в огромный комок воспоминаний.


Прошло два дня. В субботу после завтрака, Маша неожиданно собралась и, сказав матери, что пошла прогуляться по магазинам, направилась к метро.

Доехав до Парк Культуры, она вышла и, пройдя по Остоженке, повернула в переулок, где находилась парикмахерская, услугами которой она часто пользовалась, работая в музее. Вера была на месте и, подождав пока она освободится, Маша заняла место на кресле. Поболтав о том о сем, та сделала ей укладку, и нарядная и довольная своим внешним видом, Маша вышла на улицу и отправилась в сторону Арбата.

Щеки её горели, сердце стучало, но причиной тому был не морозный день, а то, что она шла навстречу с Анатолием.

Накануне, днем, она лежала на кровати и читала книгу. Перевернув страницу, она вдруг встала, взяла со стула сумочку и, порывшись, достала салфетку, на которой был записан телефон Анатолия. Подумав несколько секунд, она набрала номер и услышала в трубке знакомый голос:

— Алло, вас слушают.

— Привет, узнал?

— Конечно.

— Вот, решила позвонить.

— И правильно сделала.

— Ты чем завтра занят?

— Да ни чем, планов нет.

— Как, у тебя, и нет планов? Что-то не похоже?

— Почему. Работа, учеба.

— Учеба? Ты что продолжаешь учиться?

— Да поступил в академию внешней торговли. Повышаю квалификацию. Там факультет есть для выпускников МГИМО. Два с половиной года и второе образование.

— Молодец. Неудивительно, что у тебя на девушек время не хватает. А на меня хватит, или как?

— Обижаешь, на тебя всегда время найдется, вне зависимости занят я или нет.

— Надо же! Так значит, до завтра?

— Нет проблем, где и во сколько?

— Ну, — Маша подумала, сколько времени ей понадобиться, чтобы привести себя в порядок и сказала, — давай в двенадцать у кинотеатра Художественный.

— Хорошо, завтра в двенадцать у кинотеатра.

— Всё, пока.

— Пока, — и она в задумчивости положила трубку.


Посмотрев на часы, она поняла, что у неё полно времени, и она может не спешить и все же, она не замедлила шаг, а по-прежнему пошла быстрой походкой, словно опаздывала со страшной силой.

Подойдя к переходу, она снова взглянула на часы. Время было без пятнадцати, но она решила, что подождет его у кинотеатра, и спустилась в переход, а когда поднялась, то сразу увидела его. Он стоял, держа в руках цветы.

— Как мило, — подумала она, и, подойдя, стараясь как можно спокойным голосом, произнесла:

— Привет, давно ждешь?

— Привет. Да нет, минут пять. Куда пойдем?

— Тут выставка интересная на этой неделе открылась. Хотелось посмотреть. Зойки нет, а одной вроде не хочется. Вот решила, дай, думаю, тебя возьму в провожатые, ты как, не против?

— Конечно нет. Я за этой работой и учебой, совсем, можно сказать, от жизни мирской отвык. Никуда не хожу, нигде не бываю. В отпуск к родным обещал съездить, и то не получилось. Экзамены сдавал, а потом срочно на работу отозвали.

— Короче, карьеру строишь?

— Карьеру не карьеру, но работаю. Пытаюсь чего-то добиться. Зря что ли столько сил и времени было потрачено, чтобы останавливаться на достигнутом.

— Это правильно, молодец, — она подхватила его под руку, и они зашагали вверх по Воздвиженки.

— Слушай, а это ты как всерьез или ради смеха сказала насчет карьеры?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, таким тоном, молодец, дескать?

— Ой, ну что ты, конечно в шутку. Ты, действительно, молодец, что так серьезно относишься к работе. Посмотришь, многие уходят в бизнес, торговцами стали, на иномарки пересели, а ты не поддался на это и веришь в удачу. Хотя зарплата наверно не слишком большая?

— Да насчет зарплаты лучше не вспоминать.

— Вот видишь, зарплата не бог весь какая, а ты веришь, что в перспективе можно рассчитывать на лучшее. Так с чего мне смеяться, наоборот, я действительно рада, что ты серьезно относишься к тому, к чему стремишься, не ищешь легких путей, хотя и мог бы. Не так ли?

— Наверно.

Проходя мимо одного из кафе, она неожиданно посмотрела на витрину и, замедлив шаг, сказала: — помнишь?

— Что?

— Э, забыл. Мы же здесь с тобой твой день рождения вдвоем отмечали.

— Точно, Ты меня тогда еще эклером кормила, а я упирался и чуть со стула не упал.

Он рассмеялся так заразительно, что Маша не удержалась и последовала его примеру. Потом вспомнила и добавила:

— Я испугалась, что ты и впрямь упадешь, и эклер выпал из моих рук прямо тебе на брюки.

— Было дело.

— Помнишь, я потом их еще дома застирывала, а ты…

— А я сказал, как же я домой без штанов пойду, если твоя мама домой вернется?

Они стояли посреди улицы. Мимо них в обоих направлениях шли прохожие, но они не обращали на них внимание. Они стояли и молча смотрели друг на друга. Два человека, любившие когда-то и не видевшие друг друга почти три года. Сколько прошло времени, может секунда, минута или час, но по прошествии какого-то времени, она вдруг произнесла:

— А ты помнишь, как мы любили тогда друг друга?

— Помню. Разве можно забыть такое.

— Давай зайдем, посидим в кафе, как тогда?

— А как же выставка?

— Успеем, она до четырех работает, я узнавала.

Они зашли в кафе. Народу было много, но всё же им удалось отыскать свободный столик, и они удобно расположились возле колонны.

— Ты что будешь? — спросил он Машу.

— Кофе, эклер, нет, пожалуй, два эклера.

— Подожди, я сейчас возьму и принесу, — он встал и отошел от столика. Пока он ходил за едой, она рассматривала публику. Преимущественно молодые пары, чуть старше семнадцати и компании по пять- шесть человек, увешанные плеерами и наушниками, шумно обсуждающие какие-то свои проблемы.

Анатолий подошел к столу с подносом в руках и осторожно поставил перед ней чашку с кофе и тарелку с пирожными.

— Забыла тебе сказать, чтобы ты взял кофе без сахара.

— Я так и сделал. Ты же всегда такое любила.

Маша улыбнулась и подумала, — Прошло столько времени, а он все помнит.

Она откусила пирожное и сделала глоток кофе.

— Как живется? — спросил он.

— Да вроде ничего. Сижу дома, жду мужа с работы. Изучаю греческий, уже говорю и даже немного пишу.

— Молодец. Я мне язык тяжело дается. Сейчас усиленно учу французский. Тяжко, но надо.