Школу я заканчивала уже в Москве. Как раз начиналась перестройка. Отец, несмотря на свою болезнь, очень внимательно следил за всеми происходящими в стране процессами и во многом поддерживал позицию Горбачева. А мне в это время некогда было задумываться над происходящим. Я входила в новую жизнь, взрослела, и все происходящее вокруг воспринимала, как естественный процесс отмирания чего-то старого и становления нового и светлого.

Как вы сами понимаете, моя жизнь во многом отличалась от жизни моих сверстников. Да это и понятно, столько лет прожить с родителями за границей. Мы жили на Кутузовском проспекте в четырехкомнатной квартире, отлично обставленной, и для нас многие из тех проблем и трудностей, которые окружали большинство людей, были неведомы. Все, что было нужно, мы покупали в «Березках», валютных магазинах, в которых были товары зарубежного производства. Мама даже продукты умудрялась иногда покупать там. Валютный продовольственный был как раз неподалеку от нас.

Одним словом, я оканчивала школу, и вопрос стоял так, или МГИМО или иняз. А мне к тому времени вообще было все равно куда поступать. Я жила и радовалась жизни. Во мне все бурлило. Вокруг меня стаями ходили мальчишки и, хотя я не вела богемный образ жизни, иными словами, не бегала на танцы или дискотеки, коих тогда не было в том понимании, как это выглядит сейчас и не любила шумные компании у кого-то из друзей в квартире, и все же. Какие-то вечера в школе, у друзей на днях рождении, всегда вызывали у меня чувство, что я, если и не в самом центре внимания, то, по крайней мере, рядом.

Поэтому, когда я получила аттестат, отец прямо спросил меня, куда я собираюсь поступать.

Я честно сказала ему, что не знаю.

Отец очень любил меня. Я была поздним ребенком в семье. Мама родила меня в тридцать пять, а отцу к тому времени было сорок четыре. Так что к моменту, когда я окончила школу, отец был уже на пенсии, но продолжал работать, несмотря на тяжелую болезнь. Правда, он перешел на должность консультанта или советника, не знаю точно, как это называется, но постоянно работал, сидя у себя в кабинете, и к нему то и дело приезжали домой люди, и он часами занимался с ними, решая какие-то вопросы.

Когда отец был не занят делами, я любила с ним беседовать. Мы разговаривали с ним на самые разные темы. Как сейчас помню, отец сидел в кресле за столом, я рядом на стуле у окна. Он смотрел на меня и о чем-то говорил, а я слушала его и думала совсем о другом. Глупая, детская наивность. Я думала так будет всегда, не понимая, что детство проходит, и приходит пора взросления, а вместе с ней взрослая жизнь, к которой я, по сути, была еще не готова. Я очнулась от грез, когда отец, подытоживая, сказал:

— Пойми, Маша, мы с мамой не вечны, рано или поздно ты станешь самостоятельно жить и образование — это залог твоей будущей жизни. То, что происходит сейчас в стране, это только начало. Трудно сказать, что будет дальше, но сейчас тебе надо не растерять те знания, которые ты имеешь, получить диплом и стать специалистом.

— Пап, но какой из меня дипломат, или преподаватель шведского или английского языка?

— Хорошо, но хоть что-то тебя влечет?

— Я не знаю.

— Плохо, возможно я что-то упустил в твоем воспитании, не знаю.

— Ничего ты не упустил, все нормально пап. Хочешь, я пойду и поступлю в твой МГИМО или еще куда-нибудь?

— Куда именно?

— В университет, например.

— И кем ты станешь?

— Я не знаю, например историком или филологом.

— Против университета я ничего не имею против.

Я поцеловала отца. Он обнял меня и тихо добавил, — тебе жить в этом мире, постарайся не разочароваться в нем.

Эти, странные на первый взгляд, слова я поняла много лет спустя, когда после смерти отца, а он умер спустя два года после того памятного разговора, прочитала его записи. В них он писал свои размышления, хотел написать книгу, но не успел. Многое из того, что я узнала об отце, было в этих записях. Он прожил, в общем-то, короткую жизнь, но успел много повидать и очень много сделать. И при этом он в конце жизни испытал чувство разочарования от многих сделанных им вещей. Читая рукопись, я поняла для себя, что отец был, как он сам написал, винтиком большого механизма, который развалился из-за того, что у основания всего механизма стояли за редким исключением, тупые, некомпетентные люди. Именно они виновны в том, что наша жизнь стала такой серой и нищенской. Идеи, которые были заложены в систему, были выхолощены и превратились в догму, которая рано или поздно привела к своему неизбежному концу.

А я в это время училась на третьем курсе историко-архивного факультета МГУ и, поняв свои женские достоинства, вертела однокурсниками как мне вздумается. Золотая пора молодости совпала со временем зарождения первых кооперативов, уличных демонстраций, свободы, которая людям старшего поколения даже не снилась. Мы восприняли это вполне естественно, да иначе и быть не могло. Но вместе с тем, я не понимала тогда еще, какие трудности ждут меня впереди, в том числе и на бытовом уровне.

Когда отец умер, мы остались с мамой вдвоем. Она только что вышла на пенсию. Деньги, которые были заработаны за время пребывания за границей, начали быстро обесцениваться. Валютный счет использовать было можно, но крайне сложно, а вскоре он и вовсе оказался заблокированным. Единственным выходом, оставалось продавать из того, что у нас было нажито до начала перестройки, что собственно и выручало нас.

Я перешла на четвертый курс и зимой повстречала его, мою первую любовь. Как сейчас помню тот день, — Мария Викторовна прервала свой рассказ и задумалась. Я понимал, какие тонкие струны души затронула она у самой себя, и потому, не смел ничего спрашивать. Она умолкла, видимо вспоминая минувшие дни, а потом продолжила свой рассказ.


Пятнадцать лет назад.


Раздался телефонный звонок, и Мария Андреевна подняла трубку:

— Алло, квартира Зотовых. Что? Машу? Одну минуту.

— Маша, тебя к телефону.

— Мам, кто?

— Не знаю, по-моему, кто-то из твоих подруг.

— Алло. А Зой, это ты, привет. Представляешь, мама не узнала тебя по голосу. Что? Когда? Завтра? Буду. Во сколько? Половина восьмого? Нет, обязательно приду. А кто еще будет? Все, договорились. Пока.

— Кто звонил?

— Это Зоя. Завтра у Люды день рождения. Она приглашает всех к себе. Зоя спрашивает, пойду я или нет.

— Как ты можешь пойти, если тебя не приглашали?

— Да нет, мам, Зоя спрашивала, пойду я или нет, потому что Люда ей уже звонила и пригласила, а мне будет звонить, — в этот момент снова раздался звонок телефона. Маша подняла трубку и произнесла:

— Алло. Да. Привет. Конечно, буду. Спасибо за приглашение. Да, в половине восьмого. Ну, все, пока.

— Вот и приглашение.

— А Люда, это высокая блондиночка в очках, которая была у нас?

— Совершенно верно.

— Приветливая девочка. Она, кажется, с тобой в одной группе учится?

— Да, наша староста.

— Даже так.

— Надо же кому-то отдуваться, когда мы прогуливаем лекции.

— Маша, о чем ты говоришь?

— О Люде, конечно.

— Ты лучше подумай, что ты ей подаришь на день рождения.

— Это не проблема. Я знаю, на чем она помешана.

— И на чем же?

— Ни за что не поверишь. Она собирает собак.

— Каких еще собак?

— Всех подряд. Плюшевых, фарфоровых, деревянных, железных. Короче, любые фигурки, изображающие собак.

— Очень мило.

— Может быть, зато никакой проблемы в части подарка. Так, у нас есть какая-нибудь вещь в образе собаки?

— Надо подумать. По-моему, у тебя была игрушка в виде собачки на колесиках и у нее рот помню, открывался.

— Мам, ты гений, главное вспомнить, где она лежит.

После получасового рытья в огромной квартире деревянная собака была найдена. Это была игрушка, которую можно было возить за веревочку, и при этом она непрерывно открывала и закрывала рот. Внимательно осмотрев и не найдя в ней особо больших дефектов и придав ей слегка обновленный вид, Маша решила, что это вполне достойный подарок, который займет место в коллекции Люды.

— Ну, вот и отлично. К этому можно приложить цветы и коробку конфет.

— Цветы — да, но где ты возьмешь конфеты? Это не так просто.

— Ты думаешь?

— Уверена.

— Придумаем что-нибудь.

— Тебе виднее.


На следующий день, опоздав всего на несколько минут, Маша поднялась на третий этаж и нажала кнопку звонка Людиной квартиры. Именинница, нарядная и счастливая от подарков, полученных от друзей, открыла дверь.

— Поздравляю, подруга, — и Маша протянула ей коробку конфет, цветы и пакет с собакой.

— В твою коллекцию.

— Правда?

— Клянусь.

Люда не выдержала и, сунув нос в пакет, увидела в нем деревянную собаку на колесиках, засияла от счастья, что в её коллекции прибавилась очередная собачка.

— Спасибо, такой у меня точно нет.

— Слава Богу. К следующему дню рождению напиши список, что есть, чтобы не продублировать твои «раритеты», — и подруги рассмеялись.

— Проходи, уже кое-кто пришел.

Маша прошла в комнату и сразу увидела знакомые лица. Зоя, Валера, Костя из параллельной группы, с которым Люда дружила, и Лена, двоюродная сестра Людмилы, которую Маша один раз видела. Поздоровавшись со всеми, она подошла к Зое.

— Давно пришла?

— Не очень.

— Не знаешь, кто еще из наших будет?

— По-моему, Ольга и кто-то еще.

— Понятно. А где Людкины предки?

— На кухне и в большой комнате, стол накрывают.

— Понятно, пойду, поздороваюсь.

Родители Люды суетились, накрывая праздничный стол. Несмотря на проблемы с продуктами в магазинах, Маша увидела, что они ко дню рождения дочери постарались на славу, раздобыв даже деликатесы. Поздоровавшись и перекинувшись парой фраз с Татьяной Матвеевной, которую она немного знала, поскольку не раз бывала у Людмилы дома, она вернулась в комнату, где в ожидании, когда гостей пригласят к столу, стояли и сидели, пришедшие. Пока Маша отсутствовала, гостей прибавилось. Пришла Ольга, розовощекая девочка, внешний вид которой, просто как нельзя больше подходил к облику архивиста или библиотекаря. Также пришел Николай, еще один двоюродный родственник Люды вместе с приятелем Анатолием. Маша вошла в комнату, её беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что гостей прибавилось. В этот момент он повернулся в её сторону, и их взгляды встретились.

Нет, стрела амура не пронзила в тот момент её сердце, но что-то неуловимое проскользнуло в этот миг, и, словно испугавшись, она отвела взгляд. Подошедшая к ней Люда зашептала ей на ухо:

— Слушай, пойдем, я тебя представлю.

— Потом, неудобно.

— Ты чего, пойдем, — и она, взяв Машу за руку, подвела её к молодым людям, стоящим как бы особняком от основной группы собравшихся.

— Знакомьтесь, Мария Зотова, моя подруга. Мы учимся в одной группе; самая красивая девушка во всем институте.

— Скажешь тоже.

— Говорю как на духу. А это мой двоюродный брат Николай и его друг.

Стоящий перед Машей молодой человек неожиданно протянул руку и, поздоровавшись, произнес, — Анатолий.

— Маша, — произнесла та, и пожала руку. Наэлектризованная рука одного из них, как это иногда бывает, разрядом пробежала в рукопожатии, и оба, почувствовав это, расцепили руки и одновременно рассмеялись к удивлению рядом стоящих Люды и Николая.

— Нет, нет, все в порядке, — произнес Анатолий и улыбнулся.

Вскоре гостей пригласили к столу и когда рассаживались, как-то так получилось, что Маша оказалась рядом с Анатолием.


Вскоре родители Люды незаметно вышли на кухню, а молодежь продолжала веселиться. Заиграла музыка, и веселье начало набирать обороты. Маша любила и умела танцевать, и потому партнеры сменялись один за другим, но все же Анатолий уже в который раз пригласил Машу на танец. К концу вечера, когда кто-то пил чай с тортом и конфетами, кто-то вел беседу или ел взятый из вазы апельсин, Маша сидела в кресле и вела беседу с Анатолием:

— Так значит, вы учитесь в МГИМО?

— Да, заканчиваю.

— И собираетесь стать дипломатом?

— Да, это очень интересная профессия. Я с детства о ней мечтаю. Страны, города, представляете себе?

— Очень даже. Мой папа был дипломатом. Мы много лет прожили за границей.

— А сейчас он работает в МИДе?

— Нет, он умер в прошлом году.

— Извините, не знал.

— Ничего. Мы с мамой потихоньку свыклись с мыслей, что его нет. Он до этого долго болел, рак. Пока наука бессильна в его лечении.