Но эта церемония не завершила вереницу следовавших один за другим вечеров и балов, так как папе очень понравился Париж, и он хотел подольше оставаться в таком прекрасном городе! Это была такая восхитительная зима, поверь мне, Клотильда. Здесь требуется немало сил, большое нервное напряжение, чтобы пережить местную суровую зиму. Как я скучаю по таким прекрасным теплым денькам в своем "Колдовстве", где я каждое утро отправлялась верхом на плантации, а тихими, мирными вечерами прислушивалась к пению рабов в их невольничьем квартале. Как я хочу тебя увидеть, Клотильда, увидеть твою маленькую дочку Мелодию, а также тетушку Астрид и дядюшку Этьена. И Мими. Боже, как я без вас всех скучаю!"

Отложив в сторону перо, Анжела посыпала листок мелким песком. Письма из Луизианы приходили очень редко, так как теперь Франция снова вступила в войну, — на сей раз почти со всеми европейскими странами, так как большинство монархов, опасаясь далеко идущих амбиций Наполеона, вступили в военный союз с Англией. В последнем, полученном от Клотильды письме, было столько теплых слов о ее очаровательном ребенке, о ее милой детской красоте, что, прочитав его, Анжела вконец расстроилась.

Она не сообщила Клотильде, что в течение долгих месяцев, выезжая из дома, постоянно искала глазами Минетт. Когда она ехала в карете по главным улицам Парижа, то непременно внимательно изучала всех попадавшихся ей навстречу женщин: чья-то голова с копной спутавшихся волос под дырявой шалью привлекала к себе ее внимание, но, разглядев лицо, она замечала, что оно слишком старое, слишком изнеможденное, и никак не могло быть личиком Минетт. Или она принималась, вся трясясь от отвращения, разглядывать миловидную, отчаянно накрашенную юную красотку, но когда ее карета подъехала поближе, она видела, что у нее либо слишком широкий нос, либо слишком толстые губы, либо слишком худосочная шея, — нет, это никак не могла быть Минетт.

Взяв снова в руки перо, она приписала постскриптум: "Мы так и не нашли Минетт".

11

Даже если бы Филипп и захотел вернуться в Луизиану, он этого не смог бы сделать, — в это время Наполеон конфисковывал любое французское судно, направлявшееся через Ла-Манш в Англию. Страхи Филиппа оказались не напрасными, — перемирие Наполеона с Англией длилось чуть больше года. После того как он был признан императором почти всеми европейскими правительствами, за исключением Англии, Швеции и России, Наполеон предложил королю Георгу III заключить с ним мир, но предложение было презрительно отвергнуто. Впав в ярость, новый император выработал сложный план с целью отвлечения британского флота в район Вест-Индии, что, несомненно, сделало бы Англию уязвимой для нападения его Великой армии. Было безрассудно гнать суда из испанских портов, так как британские рейдеры[9] сразу же нападали на корабли союзника Франции. При сложившихся обстоятельствах не вызывало удивления, что несколько писем от дядюшки Этьена с вложенными в них банковскими чеками пересекли Атлантику. К счастью, благодаря тесным связям Филиппа с императорским двором, кредиты его не иссякали.

Когда бушевала война, вопрос о будущем поместий Филиппа волновал только его одного. Кроме того, Наполеона не было в Париже, за Великой армией последовала и чета де Ремюза, которой было поручено заботиться о Жозефине. Филиппу ничего не оставалось делать, лишь как ждать окончания войны.

Тем временем, как неоднократно Филипп напоминал Анжеле, они не могли сидеть дома сложа руки. Они очень скучали по супругам де Ремюза, этому единственному звену, связывавшему их с Тюильри, а отсутствие в городе Жозефины приглушило блеск у всей общественной жизни. Но жизнь в Париже все же была далека от скуки. Поток приглашений маркизу и молодой маркизе не прерывался. Высокая мода по-прежнему увлекала всех в опере, во Французском театре или в новых ресторанах Пале-Рояля, открытых после революции знаменитыми шеф-поварами для развлечения аристократов, многие из которых утратили свое положение после того, как их прежние работодатели сложили головы на плахе.

"У Вери", в этом одном из четырех самых изысканных ресторанов в городе и самом модном, всегда можно было застать в то или иное время кого-нибудь из важных персон. Кроме того, в столице процветало пользовавшееся большой популярностью "Кафе-де-Миль колонн"[10], со своим роскошным Тронным залом, с зелеными мраморными колоннами; с бронзовыми, отражавшимися в зеркальных панелях украшениями и этим необыкновенно шумным весельем. Всем этим тонким разгулом руководила статная белокурая жена владельца. Ее называли "королевой продавщиц прохладительных напитков", так как она обычно восседала в старинном кресле за батареями бутылок с серебряными и хрустальными кубками, а на голове у нее сияла диадема из драгоценных камней.

— Кто мог предположить, что Франция снова вступит в войну? — вопрошал Филипп, любуясь роскошью зала.

— И поразительно успешно проведет эту кампанию? — подхватил виконт Рулад.

В июне Наполеон присоединил к империи несколько итальянских государств, и это наделало такого переполоху в Австрии, что она тут же приняла решение присоединиться к Третьей коалиции союзников, направленной против Наполеона. Он тут же отказался от плана высадки в Англии и, поручив адмиралу Вильневу заняться поиском и уничтожением британских судов, направил свою Великую армию через всю территорию Франции. До Страсбурга его сопровождала Жозефина, где он передал ее заботам четы Ремюза, а сам стал готовиться к походу в Австрию.

— Почему он постоянно ведет войны? — раздраженно спросила Анжела. — Они с небольшой компанией друзей перебрались пообедать в "Фрер Провансо", еще один популярный ресторан, славившийся своим коронным блюдом "брандаль де морю" из восхитительно приготовленной под соусом трески.


Такое предложение сделал виконт Рулад, который сидел теперь слева от Анжелы.

— Чтобы подтвердить свой титул, — пояснил он с сардонической улыбкой. Ему мало быть только императором Франции, он хочет стать императором всей Европы.

— Мой дядюшка отзывался о нем, как о человеке с большими амбициями уже тогда, когда он после революции еще начал приобретать популярность, — сказала Анжела.

— Ваш дядюшка, должно быть, весьма проницательный человек, если он смог так рано об этом догадаться, находясь от него на столь значительном расстоянии.

— Может, именно это и позволяет ему быть проницательным, — улыбаясь, заметила мадам Сутард. — Наш император обладает неотразимым шармом.

— Известно ли вам, — пожал плечами Филипп, — что в Англии, где его все ненавидят, его называют "глупцом".

— Вы были воспитаны в Англии, не так ли? — лениво сказал виконт, но от Анжелы не ускользнули вспыхнувшие в его глазах злобные искорки.

— И во Франции. Мне было десять лет, когда мы с отцом бежали в Англию.

— Ну, и каково ваше мнение о "глупце"?

— Это — временщик, это именно тот сильный человек, лев, в котором нуждается Франция для восстановления порядка после десятилетия террора и разрухи. Я уже неоднократно высказывал на сей счет свое мнение.

— Но это именно тот человек, который может вернуть вам ваши поместья, но ведь он до сих пор этого не сделал, разве не так?

Глаза у Филиппа заблестели от внезапно охватившего его приступа гнева.

— Не хотите ли вы сказать, что я симпатизирую англичанам?

Виконт побледнел.

— Нет, нет, месье, что вы! — комично воскликнул он. — Если я оскорбил вас, то вздуйте меня, только ради Бога не вызывайте на дуэль. У меня непреодолимое отвращение к пистолетам!

Анжела поняла, что Рулад хотел вызвать у гостей смех. Это ему удалось. Рассмеялся и Филипп, но при этом проворчал:

— В таком случае вам следовало бы попридержать язык.

В карете по пути домой он сказал:

— Не принимай больше никаких приглашений, если там будет фигурировать имя этого виконта… С меня достаточно этого хлыща и фигляра!

Будучи раздраженным, он взял такой диктаторский тон, что Анжела сказала:

— Но он меня развлекает. Ты ведь часто отъезжаешь в "Сан-Суси", но меня с собой не берешь.

— Только потому, что замок непригоден для жилья, — огрызнулся он. Я требую, чтобы ты прекратила встречаться с этим Руладом.

— А я все же буду встречаться с тем, с кем захочу!

Филипп, все еще гневаясь на нее, вдруг привлек ее к себе, крепко обнял и стал целовать. Они были настолько этим увлечены, что кучеру пришлось несколько раз кашлянуть, прежде чем до них дошло, что карета уже давно остановилась перед их домом. Анжела поспешно стала оправлять платье.

Позже, когда они занялись любовью, их страсть была густо замешена на гневе. Хотя Анжела и получила физическое удовлетворение, она все еще испытывала острую тоску по тем сладостным, ненасытным дням их медового месяца в "Колдовстве". После приезда в Париж они спали врозь, и ее это очень расстраивало. И хотя Анжела чувствовала, что в этом случае была неправа, ведь она тоже недолюбливала молодого виконта точно так же, как и Филипп, она даже и не подумала перед ним извиниться.

Однажды вскоре после их ссоры вечером Анжела, решив надеть элегантное ожерелье из бриллиантов и сапфиров, — то самое, которое Филипп подарил ей на свадьбу, — открыла атласную коробочку, но там его не обнаружила.

В это время в комнату вошел Филипп. Он сразу увидел пустую коробочку в ее руках, и по выражению ого глаз она сразу же поняла, что ему было известно о пропаже.

— Ты продал его?! — воскликнула Анжела. Она вся побледнела. — Как ты посмел продать мое ожерелье, даже не спросив у меня разрешения?

— Ваше ожерелье, мадам? — спросил Филипп ледяным тоном, который всегда выводил ее из себя.

— Да, я знала, что окажусь в таком положении, когда выходила за тебя замуж! — воскликнула она. — Что, по-твоему, я должна испытывать, после того как ты, даже не спросив меня, продаешь мои драгоценности. Ведь и у меня нет никаких средств, чтобы воспрепятствовать тебе!

Она быстро подошла к своей шкатулке с драгоценностями и открыла ее. В этот момент его глаза заблестели от гнева.

— Успокойтесь, мадам, ваши драгоценности в полной сохранности. Что же касается ожерелья де ля Эглизов, то оно вскоре снова появится у вас на шее. Не впервые оно выручает меня из затруднительного положения.

Она, не веря своим ушам, подняла на него глаза.

— Ты его заложил?

— Кажется, уже в одиннадцатый раз. Право, даже потерял счет. — Он вздохнул. — Оно мне принадлежит только при жизни, а после моей смерти перейдет к моему наследнику.

Эта идея, которую он никогда раньше не высказывал, больно ранила ее. Она стала рассматривать свои гранаты, бриллианты и аквамарины, — все, что ей досталось от отца, хотя часть фамильных драгоценностей он потратил на постройку поместья.

— Я хотел поправить свои дела за игорным столом, — сказал он упавшим голосом, — но мне не повезло.

— Филипп, я… прости меня. Если бы только ты мне сказал…

Обняв Анжелу, он ее поцеловал.

— Деньги, полученные под залог, помогут нам продержаться на плаву до твоего очередного банковского чека.

Она склонила голову на его плечо, пытаясь скрыть тревогу на лице. К ее глубокому раскаянию за свою выходку примешивалось еще озлобление на закон, который принудил ее, совсем еще молодую женщину, сначала поклясться никогда не выходить замуж. Когда же она решила соединить себя брачными узами с Филиппом, то заставила его подписать унизительный документ, который сделал его целиком зависимым от ее воли. Это состояние угнетало их обоих…

Филипп не рассчитывал, что ему придется жить за ее счет после приезда во Францию. Он ожидал, что к этому времени получит арендную плату за свои земли. "В каком унизительном положении он оказался!" — размышляла она, дав себе твердое обещание больше никогда не подвергать сомнениям его поступки. Она крепче прижалась к нему. Он, застонав, начал снимать с нее лифчик.

— Пардон! — прерывисто дыша, сказала мадемуазель Оре. Она, вернувшись из гардеробной, стояла в дверях с нарядом для Анжелы.

— Ступайте вниз и задержите для нас карету! — резко приказал Филипп.

Мадемуазель, на щеках которой вспыхнул румянец, повиновалась. Филипп прижал свои губы к устам Анжелы. Через несколько мгновений они окончательно освободились от одежды. Филипп откинул одеяло на кровати.

Анжела лежала, глядя вверх, на длинный, прекрасный, сужающийся к бедрам торс Филиппа, который спустился на нее, весь дрожа от ее нетерпеливого желания поскорее принять его в свое лоно. Женщина, испытывающая любовь, не подчиняется никаким сдерживающим ее порыв законам. Сама любовь, с ее всепоглощающим желанием, сделала ее своей рабыней. Оказавшись перед выбором любви или свободы, какая из женщин не избрала бы то, что избрала она? Разве это не касается и мужчин, если только он по-настоящему любит женщину? Сделав глубокий, сладострастный вздох, она протянула руки, обхватила ладонями ягодицы Филиппа и принялась помогать ему глубже вгонять свое естество в свое тело.