— Нет, — мягко возразила она, думая о том, что говорила ей мать. — Я приехала сюда затем, чтобы изменить положение вещей, во всяком случае, в этом я вижу свой долг. Начинается все вот так, как вышло у нас с тобой сегодня, и долгое время так продолжается, но в конце концов люди перестают обращать на это внимание. Темнокожие девушки ходят в кино с белыми парнями, разъезжают с ними в автомобилях, гуляют по улицам, заходят в закусочные — там, где им захочется. Вот это есть в Нью-Йорке, почему так не может быть здесь? Кто-то может коситься, но в любом случае они не могут выкинуть нас вон. И единственный путь к этому — начать с малого, вот как сегодня.

Парень посмотрел на нее, как если бы сомневался, не подставили ли его в этой игре. Но нет, было не похоже, чтобы Шарон Блейк была способна на такое. Том уже слышал про ее отца, и это произвело на него неизгладимое впечатление. То, что она сказала, заставило его восхищаться ею еще сильнее. Он был немного смущен, но знал, что в словах Шарон заключается правда.

— Мне жаль, что нам не удалось войти туда. Может, попытаемся снова на будущей неделе?

Она рассмеялась.

— Я вовсе не имела в виду, что мы должны все изменить в одночасье. — Тем не менее ей понравился его пыл. Он правильно воспринял ее мысль, и, возможно, Мириам Блейк не так уж не права. Может быть, надо служить какой-то идее, в конце-то концов.

— А почему бы и нет? Рано или поздно этому наглецу надоест выгонять нас. Черт с ним, мы можем пойти в кафе или в ресторан…

Возможности были безграничны, и Шарон весело смеялась. Он помог ей выйти из машины и ввел в гостиную «Дома Жасмина». Она предложила ему чашку чая, и они посидели там некоторое время. Однако взгляды, которые бросала в их сторону находящаяся там молодежь, были столь неприкрыто враждебными, что Шарон не выдержала. Она встала и медленно прошла с ним к выходу. Лицо ее было печально. «Несомненно, все было бы проще в Калифорнийском университете, в любом городе Севера страны. А здесь…» Том чутко уловил ее настроение и, уже стоя в дверях, шепнул:

— Помни — не может все измениться за один вечер. — Он прикоснулся губами к ее щеке и вышел.

Глядя, как он уезжает, она думала: «Он, конечно же, прав: нам не удалось ничего изменить за один вечер».

Поднимаясь вверх по лестнице, она подумала о том, что это время потрачено не напрасно. Том ей нравился: он умел принимать поражения так, как надо. Интересно, позвонит ли он ей еще?

Тана улыбнулась ей со своей кровати.

— Ну и как? Он тебя пригласил? — Да.

— Чудесно! А что фильм? Понравился?

— Спроси у кого-нибудь другого, — невесело улыбнулась Шарон.

— Вы туда не пошли? — удивилась Тана.

— Нас туда не пустили. Знаешь, как это бывает: белый юноша, цветная девушка… «Подыщи себе подходящую пару, сынок», — Шарон тщилась рассмеяться, но Тана, увидевшая боль в ее глазах, нахмурилась.

— Негодяй! А что сказал Том?

— Он держался очень мило. Мы немного посидели в гостиной, но это было еще хуже. Представляешь: семь «белоснежек» сидят на диванах со своими «прекрасными принцами» и сверлят нас глазами. — Она со вздохом кинулась в кресло. — А ну их к дьяволу, все эти умные идеи. Подходя к кинотеатру, я чувствовала себя такой смелой и благородной, такой возвышенной, а когда нас завернули, я подумала, что все это не стоит ломаного гроша. Мы с ним не можем пойти даже в закусочную, чтобы поесть гамбургеров. Выходит, я могу умереть с голоду в этом паршивом городишке.

— Могу поручиться, что нас обслужат, если ты пойдешь вместе со мной. — Они еще не пробовали пойти куда-нибудь на ленч: кормили их в колледже на убой, обе уже прибавили в весе по три-четыре фунта, к вящей досаде Шарон.

— На твоем месте я бы не стала ручаться в этом, Тэн. Держу пари, что они поднимут хай, увидев с тобой негритянку. Белая есть белая, а черная остается черной, как бы ты к этому ни относилась.

— Но почему бы нам не попытаться? — Тана загорелась своей идеей, и на следующий вечер они решили привести ее в исполнение.

Девушки прогулялись по городу и зашли в закусочную, чтобы заказать по гамбургеру. Официантка окинула их долгим, неприязненным взглядом и отошла, не приняв заказа. Пораженная этим, Тана поманила ее снова, но женщина сделала вид, что не замечает ее знаков. Тогда Тана поднялась с места, подошла к ней сама и спросила, можно ли им здесь пообедать. Официантка досадливо поморщилась.

— Мне очень жаль, милая, — сказала она вполголоса — так, чтобы не услышала Шарон, — но я не могу обслужить твою подругу. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Но почему? Она — жительница Вашингтона, — сказала Тана, как будто это имело какое-то значение. — Ее мать — прокурор на государственной службе, а отец — двукратный лауреат Пулитцеровской премии.

— Нам это без разницы. Здесь не Вашингтон, а Йолан, Южная Каролина.

— Есть у вас в городе такие заведения, где мы с ней можем пообедать?

Женщина взглянула на высокую зеленоглазую блондинку, в чьем голосе прозвучала смутившая ее настойчивость.

— Она может пройти дальше по улице… А ты можешь остаться здесь.

— Но мы хотим пообедать вместе! — В глазах Таны сверкала зеленая сталь; впервые в жизни она почувствовала, как по спине у нее прошла нервная судорога. Сейчас она могла ударить человека, охваченная иррациональным и бессильным бешенством, какого она еще ни разу не испытывала. — Имеется ли в вашем городе такое место, где мы с подругой могли бы поесть вместе? Или нам придется садиться в поезд и ехать обедать в Нью-Йорк? — Тана вперила в официантку негодующий взгляд, и та отрицательно покачала головой. Однако Тана отступать не собиралась. — Тогда обслужите меня — я возьму два чизбургера и две кока-колы.

— Нет, не возьмешь! — Позади них встал коренастый повар, вышедший из кухни. — Ты сейчас отправишься назад в свою треклятую шикарную школу, откуда вы обе сюда заявились. — Подруги были слишком заметными в Йолане: достаточно было взглянуть на броские наряды Шарон, чтобы вычислить ее принадлежность к привилегированному колледжу. На ней была юбка и свитер, купленные в нью-йоркском магазине «Бонвит Теллер». — Вы можете есть там все что угодно за милую душу. Понятия не имею, что там на них нашло, но если уж они пускают к себе негритосов, то пусть и кормят их у себя в «Грин-Хиллз», а здесь на них не приготовили!

Он выразительно посмотрел на Тану, потом перевел взгляд на столик, за которым сидела Шарон. В его взгляде чувствовалась слепая ярость, и Тане на миг показалось, что повар может вышвырнуть их отсюда силой. После изнасилования она еще ни разу не испытывала такого страха.

Поняв, в чем дело, Шарон грациозно поднялась с места и сказала в своей спокойной аристократической манере:

— Идем, Тэн.

В ее голосе прозвучали низкие, чувственные нотки; при виде того, как повар буквально впился в нее плотоядными глазами, Тане захотелось дать ему пощечину: этот взгляд напомнил ей то, о чем она безуспешно пыталась забыть.

— Сукин сын! — кипятилась Тана, когда они медленно возвращались в колледж.

Однако Шарон выглядела на удивление спокойной. Она испытывала те же чувства, что и накануне, когда их с Томом не пустили в кинотеатр. Поначалу — спокойное сознание силы, понимание, зачем она здесь, а потом — чувство уныния. Однако сегодня депрессия еще не успела ею овладеть.

— Как странно устроена жизнь! Если бы это произошло в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, практически в любом другом городе, никто бы и внимания не обратил. Но здесь, в Йолане, страшно важно, что я темнокожая, а ты белая. Моя мать, похоже, знает, что делает: видно, для нас пришло время бороться за свои права. Я всегда считала, что, если мне хорошо, я не обязана думать о других, о том, что с ними происходит. И вот теперь оказалось, что эти другие — я сама. — Шарон внезапно поняла, почему Мириам так настаивала на ее поступлении в «Грин-Хиллз». Впервые со дня приезда сюда девушка подумала, что ее мать, вероятно, права. Может быть, место Шарон здесь. Может, она в долгу перед кем-то, кому не было так хорошо все эти годы. — Я не знаю, что тебе сказать, Тэн…

— Я тоже… — Они медленно шли по улице, рука об руку. — Не думаю, чтобы я когда-нибудь чувствовала себя такой беспомощной и такой злой… — Вдруг перед ней всплыло лицо Билли Дарнинга, и она вся поникла. — Разве лишь однажды…

Обе девушки вдруг ощутили связующую их близость, какой не было раньше. Тане захотелось обнять Шарон, защитить ее от беды, а та взглянула на нее с теплой улыбкой.

— Когда это было, Тэн?

— О, очень давно!.. — Она силилась улыбнуться. — Месяцев пять тому назад.

— Это действительно очень давно. — Девушки обменялись улыбками и продолжали идти по тротуару.

По улице промчалась машина, но их никто не побеспокоил, и страх Таны прошел. Никто и никогда не сделает с ней то, что сделал Билли Дарнинг, — она скорее убьет насильника. В ее глазах Шарон отметила необычно жестокий блеск.

— Наверное, это было что-то ужасное? — Да.

— Ты не хочешь говорить об этом? — Голос Шарон был ласковым и чутким.

Они шагали сквозь серую полутьму в полном молчании. Тана, казалось, раздумывала: у нее никогда не возникало желания рассказать об этом кошмаре кому бы то ни было — после того, как она попыталась довериться матери.

Шарон, по-видимому, ее поняла: у каждого человека есть на душе что-то такое, чем он не хочет делиться. Она и сама хранила в себе тайну.

— О'кей, Тэн…

Но едва она успела это произнести, как Тана стремительно к ней обернулась, и слова неудержимо полились сами собой, будто прорвалась некая плотина.

— Я хочу рассказать… только не знаю, как можно это сделать. — Она убыстрила шаги, будто желая убежать от самой себя, а Шарон легко поспевала за ней на своих длинных, стройных ногах. Тана нервно провела рукой по волосам, сама не заметив этого, посмотрела куда-то в сторону. Дыхание ее участилось. — Рассказ получится короткий… В июне у нас был выпускной вечер, а через неделю я пошла на вечеринку в дом патрона моей матери… у патрона есть сын, законченный негодяй… Я ей сказала, что не хочу идти… — Воздух вырывался из груди Таны короткими, быстрыми толчками, но она этого не замечала и шла все быстрее. Шарон понимала: Тана рассказывает о чем-то таком, что держать в себе ей больше невмоготу. Тана должна выплеснуть это из себя. — Моя мать сказала: «Ни в коем случае!» То есть я не должна отказываться от приглашения ни под каким видом. Она всегда так говорит, когда дело так или иначе касается этой семейки — Артура Дарнинга и его детушек… она становится как слепая… — Захлебнувшись словами, Тана все ускоряла и ускоряла шаг, будто спасаясь от преследовавших ее воспоминаний. Шарон, глядя на страдающее лицо подруги, шла с ней в ногу. Наконец Тана справилась с собой и продолжала:

— Как бы то ни было, я поехала. Со мной был знакомый парень; этот кретин посадил меня в свою машину и привез в Гринвич на эту самую вечеринку… все уже были пьяные, мой кавалер тоже напился в стельку и куда-то пропал… от нечего делать я пошла по дому… и Билли, сын Артура, предложил мне показать кабинет, где работает моя мать… Я знала, где эта комната… — Слезы ручьями бежали по ее щекам, она их не чувствовала на ветру. Шарон хранила молчание. — Он привел меня совсем не туда, а в спальню своего отца… там все было серое… серый плюш, серый атлас и серый мех… даже ковер на полу был серый… — Это были единственные запомнившиеся ей детали: бесконечный серый фон… ее кровь на полу… перекошенное лицо Билли, потом — авария… Тане не хватало воздуха, она рванула ворот рубашки и снова побежала, задыхаясь от рыданий. Шарон не отставала от нее ни на шаг. Тана теперь была не одна: рядом подруга, бегущая вместе с ней сквозь этот страшный кошмар; она нашла в себе силы продолжать:

— Билли начал избивать меня, сбил с ног… и все, что я ни делала… — Вновь ощутив ту беспомощность, то отчаяние, она остановилась и закрыла лицо руками. Ночную темноту огласил ее душераздирающий всхлип. — Я ничего не могла сделать… я не могла остановить его… — Ее тело сотрясалось от рыданий. Шарон молча обняла Тану и крепко прижала к себе. — Он изнасиловал меня и бросил там… я была вся в крови… меня вырвало… потом он догнал меня на шоссе, заставил сесть в машину, потом чуть не врезался в грузовик, — теперь она говорила быстро, будучи не в силах остановиться. — Мы налетели на дерево, и он поранил себе лоб — все лицо было залито кровью; нас отвезли в больницу, потом туда приехала моя мать… — Внезапно Тана снова умолкла, ее лицо потухло при воспоминании, от которого она старалась убежать все эти пять месяцев. Она взглянула Шарон прямо в глаза. — Когда я попыталась рассказать ей обо всем, она не захотела мне поверить. «Билли Дарнинг не способен на такое!» — Тана зарыдала еще более безутешно.

Шарон стояла не разжимая рук и все так же молча. Наконец сказала:

— Я верю тебе, Тэн.

Тана кивнула. Вид у нее был несчастный, как у потерявшегося ребенка.