В горле у нее застрял комок размером с кулак, она не понимала — хочется ли ей ударить его или поцеловать, а может, и то и другое. Никогда ни один мужчина не вызывал у нее таких чувств.

— Какого черта вы сами не скажете?

— Ничего хорошего из этого не выйдет.

— А вдруг выйдет? Может быть, сейчас самое время. Он задумчиво посмотрел на нее, потом опустил взгляд и наконец снова прямо взглянул в ее зеленые глаза.

— Возможно. Хотя я совсем его не знаю… Я даже не знаю, как начать…

— Да так же, как сейчас, мистер Уинслоу. Точно так, как вы сказали мне.

Он улыбнулся ей, и тут же улыбку смыло усталостью.

— Откуда у вас столько мудрости, малышка?

Тана улыбнулась и ощутила необыкновенное тепло, исходящее от него. В чем-то он был очень похож на Гарри, и с острым чувством смущения она осознала, что ее тянет к нему. Будто все ощущения, казалось бы, заглохшие после изнасилования, внезапно снова ожили.

— О чем вы сейчас подумали? Она зарделась и помотала головой:

— Это не имеет отношения к разговору… Извините… Я устала… Вот уж сколько суток недосыпаю…

— Я отвезу вас домой, и вы сможете немного отдохнуть.

Он подозвал официанта, чтобы расплатиться, и, ожидая его, смотрел на Тану, нежно улыбаясь, а ей, никогда не видевшей своего отца, ужасно захотелось, чтобы этот мужчина был Энди Робертсом, а не Артуром Дарнингом, который сквозил в жизни ее матери — то явится, то исчезнет, когда ему удобно. Гаррисон Уинслоу был совсем не такой эгоистичный, в чем хотел убедить ее (да и себя тоже) Гарри. Все эти годы он так ненавидел отца, а сейчас Тана инстинктивно чувствовала, что ее друг очень сильно ошибался, и еще она думала, неужели Гаррисон прав и уже действительно слишком поздно.

— Спасибо, Тана, что поговорили со мной. Гарри очень повезло, что вы с ним дружите.

— И мне тоже повезло с другом.

Он положил двадцатку на стол и снова взглянул на нее.

— Вы единственный ребенок в семье? — Он подозревал это, и она, улыбаясь, кивнула.

— Да. И я никогда не видела отца, он умер до моего рождения, погиб на войне.

Уже десять тысяч раз она произносила эти слова раньше, но сейчас они преисполнились нового смысла. Как и все остальное. Но ей непонятно было, что бы это значило и почему все изменилось. С ней происходило что-то странное, и, сидя рядом с ним, она недоумевала: неужели это из-за усталости? Она позволила ему проводить ее до машины и удивилась, когда он сел вместе с ней, а не просто сказал шоферу, куда ее отвезти.

— Я поеду с вами.

— Право же, в этом нет необходимости.

— Мне сейчас нечего делать. Я приехал сюда ради Гарри и думаю, что ему лучше несколько часов отдохнуть.

Тана согласилась. Проезжая через мост, они толковали о том о сем, он сказал, что никогда прежде не бывал в Сан-Франциско, что ему здесь понравилось, но казалось, что он где-то далеко. Тана предположила, что он думает о сыне, но на самом деле именно ею были заняты его мысли. Когда они приехали, Гаррисон протянул ей руку:

— Увидимся в больнице. Вы можете позвонить в гостиницу, я пришлю за вами машину, если хотите.

Она уже говорила, что мотается туда-сюда на автобусе, и это его очень беспокоило: она такая юная и хорошенькая, мало ли что может случиться.

— Спасибо за все, мистер Уинслоу.

— Гаррисон, — он улыбнулся ей и стал точно как Гарри, когда тот улыбался, не такой озорной, правда, но что-то похожее в нем было тоже. — До встречи. А сейчас отдохните немного.

Он помахал ей, и машина отъехала. Тана поднималась по ступенькам, размышляя обо всем, что было сказано. Как порой несправедлива жизнь! Она заснула, думая о Гаррисоне… о Гарри… о Вьетнаме… и о женщине, убившей себя, и в Танином сне у этой женщины не было лица, а когда она проснулась, в крошечной комнатке было темно, и она резко села и долго не могла успокоить дыхание. Тана взглянула на часы: девять — и подумала, как там Гарри. Она спустилась к телефону-автомату и позвонила. Оказалось, что жар спал, Гарри некоторое время бодрствовал, а теперь опять задремал, но не стал ложиться в постель. Ему еще не давали снотворного и, наверное, пока не будут давать. Вдруг, услышав доносящиеся с улицы колядки, Тана вспомнила, что сейчас Рождество, а Гарри один и нуждается в ней. Она быстро приняла душ и решила нарядиться для него. Надела красивое белое вязаное платье, туфли на высоких каблуках и красное пальто, повязала шарф, который не носила с прошлой зимы, когда была в Нью-Йорке, и думала, что здесь он ей не пригодится. Но почему-то все было таким рождественским, и она решила, что ему это будет важно. Она слегка надушилась, провела щеткой по волосам и поехала на автобусе в город, опять думая о его отце. К больнице, погруженной в праздничный сон, она подъехала в пол-одиннадцатого. На деревьях мигали лампочки, тут и там стояли пластиковые Санта-Клаусы. Но особенно праздничного настроения не чувствовалось, слишком много здесь было горя и безнадежности.

Подойдя к палате Гарри, она тихонько постучала и на цыпочках вошла, ожидая застать его спящим, но он лежал, уставившись в стену, в глазах его блестели слезы. Увидев ее, он вздрогнул и даже не улыбнулся.

— Я умираю, правда?

Она была потрясена его словами, тоном и этим безжизненным взором и, внезапно нахмурившись, подошла к кровати.

— Нет, если, конечно, ты этого не хочешь. — Приходилось быть с ним резкой. — Многое зависит от тебя.

Она стояла очень близко, глядя ему в глаза, а он не пытался взять ее за руку.

— Глупо так говорить. Не моя была идея получить пулю в задницу.

— Конечно, твоя.

Голос ее звучал бесстрастно, и на какой-то момент он почувствовал раздражение:

— И что, черт возьми, это, по-твоему, значит?

— Что ты мог бы пойти учиться. Но ты вместо этого решил поразвлечься. Так что тебе досталась короткая палочка. Ты рискнул и проиграл.

— Да-а. Только я потерял не десять долларов, а свои ноги. Совсем не ерундовая ставка.

— Мне кажется, что они все еще при тебе. — Тана глянула на беспомощные конечности, а он чуть не зарычал на нее:

— Не будь идиоткой! Какая сейчас от них польза?

— Но они есть, и ты жив, и у тебя масса возможностей. А если послушать медсестер, так у тебя еще встает. — Никогда еще она не говорила с ним так резко, да и для Рождества это был чертовски неподходящий тон, но Тана была уверена, что пришла пора подтолкнуть его, особенно если он решил, что умирает. — Взгляни же на все с хорошей стороны, черт побери, ты даже можешь опять и триппер подцепить.

— Меня тошнит от тебя. — Он отвернулся, но Тана не раздумывая схватила его за руку, и он вынужден был повернуться к ней.

— Послушай, ты, это меня от тебя тошнит. Из твоего взвода половину ребят поубивали, а ты жив, так что нечего валяться тут и скулить о том, чего ты лишен. Думай о том, что у тебя есть. Жизнь еще не кончена, если, конечно, ты сам не решишь иначе, а я не хочу тебя хоронить, — глаза щипало от слез, — я хочу, чтобы ты выбросил из головы всю эту чушь, даже если мне придется десять лет тащить тебя за волосы, чтобы заставить встать и снова жить. Ясно? — Слезы струились по ее щекам. — Я тебя в покое не оставлю. Никогда! Это ты понимаешь?

Медленно, потихоньку в его глазах стала появляться улыбка.

— Ты совершенно чокнутая баба, Тэн, ты знаешь это?

— Ну, может быть, и так, но если ты не начнешь делать что-нибудь сам, чтобы облегчить нам жизнь, ты на своей шкуре узнаешь, насколько я чокнутая.

Она вытерла слезы, а он усмехнулся ей и впервые за много дней стал похож на прежнего Гарри.

— Знаешь, что это?

— Что? — растерялась она. Последние дни были самыми эмоционально напряженными за всю ее жизнь, и никогда еще она не чувствовала себя такой утомленной и возбужденной, как сейчас.

— Это все та сексуальная энергия, что накопилась в тебе, именно она заставляет тебя выкладываться во всем, что ты делаешь. Иногда это делает тебя совершенно невыносимой.

— Благодарю.

— Всегда пожалуйста, — он усмехнулся и прикрыл на минутку глаза, потом снова открыл. — А для чего ты так нарядилась? Куда-нибудь идешь?

— Да. Сюда. Навестить тебя. Рождество все-таки, — глаза ее смягчились, и она улыбнулась ему. — С возвращением к людям!

— Знаешь, мне понравилось то, что ты сказала раньше. — Он все еще улыбался, и Тана поняла, что худшее позади. Если в нем не угаснет воля к жизни, все будет в порядке, относительно, конечно. Так считает нейрохирург.

— Что я сказала? О том, что тебе надо дать пинка под зад, чтобы ты занялся собой?.. Уже пора, — довольно отозвалась она.

— Нет, о том, что встает, и о возможности снова подцепить триппер.

— Козел, — она с отвращением посмотрела на него, но тут вошла медсестра, и они расхохотались. Вдруг на какое-то мгновение вернулись старые добрые времена, но смех оборвался, когда отец Гарри вошел в палату и улыбнулся: они были похожи на расшалившихся детей. Гаррисон Уинслоу отчаянно хотел подружиться с сыном и уже чувствовал, как сильно ему нравится эта девушка.

— Не позволяйте мне омрачить вашу радость. О чем это вы?

Тана вспыхнула. Трудно разговаривать с таким космополитом, но, в конце концов, проговорили же они полдня.

— Ваш сын показал себя сейчас таким же грубияном, каким был всегда.

— Ничего удивительного, — Гаррисон сел на один из стульев и оглядел обоих, — хотя в рождественский вечер мог бы постараться вести себя чуточку повежливей.

— Знаете, он говорил о медсестрах и…

Гарри покраснел и стал возражать, Тана засмеялась, и отец Гарри тоже неожиданно рассмеялся. Что-то почти неуловимое изменилось в их отношениях, и хотя никто из них не мог чувствовать себя совершенно непринужденно, они поболтали полчаса, а потом Гарри начал уставать, и Тана поднялась.

— Я пришла, чтобы просто подарить тебе рождественский поцелуй, и даже не думала, что ты проснулся.

— И я тоже, — Гаррисон Уинслоу тоже встал. — Мы придем завтра, сын.

Он наблюдал, как Гарри смотрит на нее, и решил, что все понял. Она была в неведении о чувствах Гарри, а он по какой-то причине, по какой — отец не мог понять, предпочитал не открываться ей. Здесь была некая тайна, недоступная его пониманию. Он снова взглянул на сына:

— Что-нибудь тебе еще нужно?

Гарри долго и грустно смотрел на него, потом покачал головой. Конечно, кое-что ему было нужно, но не в их силах дать это ему. «Подарите мне ноги». Отец понял и нежно прикоснулся к его руке:

— До завтра, сынок.

— Спокойной ночи. — В прощании Гарри с отцом не было особой теплоты, но глаза его зажглись, когда он перевел взгляд на прекрасную блондинку. — Тана, веди себя хорошо.

— С какой стати? Ты ведь не стараешься. — Она усмехнулась и послала ему поцелуй, прошептав:

— Счастливого Рождества, балда.

Он засмеялся, а Тана вслед за его отцом вышла в коридор.

— Мне показалось, он выглядит лучше, а вам как кажется? — Их все больше сближало несчастье, обрушившееся на Гарри.

— Да, мне тоже. Думаю, худшее уже позади. Сейчас ему предстоит долгий, медленный подъем.

Гаррисон кивнул. Они спустились на лифте, и это казалось таким привычным, будто они проделывали это уже десятки раз. Их очень сблизил сегодняшний разговор. Он открыл перед ней дверь, и она увидела все тот же серебристый лимузин у подъезда.

— Хотите что-нибудь поесть?

Она стала отказываться, но потом осознала, что до сих пор не ужинала. Ей хотелось пойти на ночную рождественскую службу, но только не в одиночестве. Тана взглянула на Гаррисона: интересно, а значит ли это что-нибудь для него, особенно сейчас?

— Да, пожалуй. А вам интересно было бы после пойти на ночную службу?

Очень серьезно он кивнул, и Тана еще раз поразилась: до чего же красив. Они быстро съели по гамбургеру, поболтали о Гарри и его учебе в Кембридже, Тана рассказала Гаррисону об их совместных самых возмутительных проделках, и он смеялся, одновременно ломая голову над странными отношениями между сыном и этой девушкой. Он, как и Джин, никак не мог в них разобраться. А потом они пошли на службу, и слезы катились по щекам Таны, когда пели «Тихую ночь». Она думала о Шарон, любимой подруге, и о Гарри, и как хорошо, что он жив, а когда она подняла глаза на его отца, который стоял рядом, гордо выпрямившись, то увидела, что он тоже плачет. Когда они сели, он осторожно высморкался, а потом, по дороге в Беркли, она отметила, до чего удобно просто быть рядом с ним. Пока они ехали, Тана почти задремала — она невероятно устала.

— Что вы делаете завтра?

— Скорее всего навещу Гарри. И еще мне надо очень много заниматься. — В последние дни она почти забыла об этом.

— Могу ли я пригласить вас на обед, до посещения больницы?

Ее тронуло, что он спрашивает, и она согласилась, а выйдя из машины, сразу стала прикидывать, что ей надеть. Но долго раздумывать над этим не пришлось, потому что стоило ей войти к себе в комнату, стянуть одежду, бросив ее на пол, и забраться в постель, как она моментально заснула мертвецким сном — настолько была измотана.